Николай Беспалов - Встречи на ветру
– Послезавтра буду ждать тебя у кинотеатра «Баррикада», – и исчез в темноте. Хороши жильцы, повывинчивали лампочки.
Мы с Иваном в комнату. Иван походил, походил по ней, а потом сказал:
– Пожалуй, я пойду ночевать к корешу. Так будет лучше. Спи спокойно.
– А как же утром? Мне рано на работу.
– Попей чайку, а входную дверь просто прихлопни. Там «французский» замок, – ушел.
Спать мне не хотелось. Подошла к окну: там темнота и тишина. Соседи затихли, им тоже рано вставать. Села за стол. Ивановы книги. Вот он, сборник стихов Баратынского. Открыла наобум:
В восторженном невежестве своем
На свой аршин он славу нашу мерит;
Но позабыл, что нет клейма на нем,
Что одному задору свет не верит.
Как дружеским он вздором восхищен!
Как бешено своим доволен он!
Мудрено. Другая книга. Проза, Исаак Бабель. Читать сейчас нет никакой охоты. Взяла чистый лист, выбрала ручку и написала:
Вдыхаю нежность и туман.
Опять впадаю я в дурман.
И слышу шепот, губ твоих касанье.
И поцелуй, и звезд больших мерцанье.
И снова в омуте любви,
Где только страсть и мы одни.
Фу ты, черт! Опять я влипла. Делом надо заняться, тогда всякие нюни исчезнут.
А где Наума коробочка?
Как умудриться открыть её и не попортить обертку? Придумала: надо обдать паром, клей и отойдет. А пар откуда взять? Пришлось крадучись идти на кухню. На плите три чайника. Который из них Иванов? Да какая разница. Вода закипела быстро, так же быстро отстал клей.
Тишком обратно. Аккуратно разворачиваю, за бумагой коробочка из картона. Тут просто, она открывается сверху. За крышкой ещё бумага – и её долой. В свете настольной лампы с зеленым абажуром я вижу много желтых монет. Взяла одну. Поднесла к свету – на одной стороне профиль: узнаю, это наш последний император – Николай Второй, на другой стороне цифра десять. Так это десять золотых червонцев! Начала считать – получилось двадцать штук. Опять бумага – и её осторожно снимаю. Такие бумажки я видела у отца, это облигации. Мамочки! Да их тут на десять тысяч. Испугалась я страшно. Такая прорва денег! И золотые монеты. Ну и Наум! Что делать? Куда деть это богатство?
Часы пробили два часа ночи. «Спать!» – командую себе и ложусь на кровать Ивана.
Два дня я вкалывала без передыху: заболела сменщица, и Вера Петровна упросила меня подменить её. Спала я в подсобке: не хотелось тратить время и обременять Ивана. Коробочку держала в своем шкафчике. Работаю, а сама все думаю, где спрятать её. О том, что Артем назначил мне свидание, я напрочь позабыла. Оперативник обо мне позабыл. Артем не позабыл, запомнил, черт, где я работаю и явился в конце моей смены. Учуял, что ли.
– Ирина! – зовет меня Вера Петровна. – Там на проходной какой-то морской офицер просит тебя. Когда ты успеваешь знакомиться с мужиками? – глянула хитро и добавила: – Впрочем, с твоей внешностью мужика зафаловать раз плюнуть. Даю тебе десять минут. Беги.
Стоит Артем у вертушки и курит. Никому бы не разрешили курить в этом месте: у нас на заводе с курением строго, курим только в специально отведенных местах. А тут на тебе. Курит. Что же, он морской офицер, и гость тут.
– Целый час ждал тебя на Невском, – начал с упрека он. Этого не терплю.
– Не ждал бы. Полагается ждать пятнадцать минут. Ты приперся для того, чтобы мне выволочку устроить? Если так, катись отсюда. Тут завод, а не танцплощадка.
– Молодец! – Ну и характер у этого командира. – Люблю таких. Приехал спросить, когда с работы встречать.
– Выйду через полтора часа, – отвечаю. Моя смена заканчивается через час. Пятнадцать минут я обычно переодеваюсь. Пускай он тут потопчется, пускай мои подружки увидят, кто пришел встречать меня.
Вернулась в цех, наш склад – тоже цех, ко мне тут и подошла Вера Петровна.
– Ну, чего? Откуда морячок-то?
– Этот морячок – командир боевой части. Служит на Севере, – гонористо отвечаю.
– Понятно, – тянет слово бригадирша. – Того и гляди мы не досчитаемся работника. Жена офицера – звучит. – Вижу, Вера Петровна не насмехается, говорит серьезно. Тут и я призадумалась, а хочу ли я быть женой офицера. Он пойдет в плавание, а ты сиди у окошка и жди? Специальности у меня нет, образование среднее школьное. Кем я там, на Севере, буду? Да что я размечталась-то? А может быть, у него жена, дети. Так, решил покобелиться, знаю я мужиков. Нарочно долго возилась в раздевалке. Провозилась до того, что бригадир ночной смены прогнала меня.
– Нечего тут дневать и ночевать, – вытолкала.
– Сколько у вас красивых девушек.
Ну, вот, что я говорила, просто он кобелирующий тип. Ни одной юбки не пропустит.
– Так чего за ними не побежал? Наши девушки добрые, пригреют.
– Ты красивее всех, – улыбается. – Пошли ужинать.
Повел меня на Кировский проспект. И привел в ту столовую, где меня угощал Родион. В этот раз угощение было богаче. «Пыль пускает мне», – зло думаю и уплетаю чудно пожаренную картошку.
– В походе нас кормят даже лучше, чем у стенки, – рассказывает о своей службе Артем. – Если к экватору приходим, то дают сухое вино, если же в Арктических водах, то водку.
– Ты алкоголик?
– Чтобы ты знала, я могу выпить пол-литра водки и ни-ни, ни в одном глазу. Вообще, я не пью. Зачем водкой свой мозг убивать? Мне он нужен трезвым. От нашей работы зависит успех боевой работы. А о водке я сказал просто так. Мороженое будешь?
Мы ели мороженое, он все говорил. Интересно, конечно, но меня интересует, когда он обо мне начнет спрашивать. Если молодой человек знакомится с девушкой с серьезными намерениями, то он должен же поинтересоваться её жизнью. Кто родители, как она жила раньше и как живет сейчас. По моему разумению, Артем желает одного – скорее бы меня в койку уложить.
Подошла официантка.
– Еще заказывать чего будете?
Я её понимаю. Мне в окно видна очередь, народ кушать хочет, он свое отработал и заслужил вкусную еду. И потому я отвечаю за Артема:
– Счет, пожалуйста.
Девушка пожимает плечами и кладет счет передо мной. Определенно она решила, что мы с Артемом супруги.
– А я хочу ещё кофе, жена поторопилась.
Ну не гад ли он, этот морской офицер! Не на такую нарвался. Я покажу ему, какие бывают жены.
– Девушка, – говорю спокойно и прямо смотрю ей в глаза, – мой муж был контужен и после этого иногда заговаривается. Ему кофе противопоказан, язва у него, – тут сказанула такое, что любой человек опешил бы, но не официантка, – прободная язва.
Так как в столовой в этот момент не было ни одного свободного места, я имею в виду, что народу было полно, то кто-то из близ сидящих оказался сведущ в медицине и, услышав мои слова о прободной язве, вскочил:
– У кого прободная язва? Я врач. Кто-нибудь вызовите скорую помощь.
Народ зашумел, один парень вскочил со своего места.
– Где тут телефон?! – орет.
Официантка встала как столб телеграфный. Врач к Артему походит и без слов начинает расстегивать ему тужурку.
– Больной, не волнуйтесь, постарайтесь не делать резких движений, это может усилить кровотечение.
Что было потом, достойно пера сатирика. Артем сопротивляется, врач пытается пощупать у него пульс, народ вокруг прервал трапезу и сгрудился у нашего столика. Каждый пытается дать совет: галстук с него снимите, положить его надо и так далее. Одна я спокойна. Зато Артем буквально готов лопнуть от возмущения, он повторяет одно:
– Здоров я, здоров я.
Врач ему не верит и твердит свое:
– Это у него шок от боли.
Так продолжается пять минут, после этого срока решаю: цирку конец – и громко объявляю:
– Болезнь моего мужа прошла.
Все разом умолкли и уставились на меня. Первым пришел в себя врач:
– Так не бывает. Я практикую десять лет и такого прецедента не помню, чтобы прободная язва вот так сразу зарубцевалась.
Секунда-другая, и народ начинает расходиться по своим местам. Разочарованно.
Отставив счет на столе и допив вино, я встала из-за стола и пошла к выходу. Услышала себе в спину:
– А кто по счету будет платить?
На этот возглас официантки я без слов взмахнула рукой: он, мол. Артем догнал меня на улице.
Зажглись фонари, небо окрасилось во что-то сиренево-желтое, дул слабый западный ветер, он охладил мое лицо, я полностью успокоилась. Волновал меня один вопрос: где сегодня я буду ночевать.
– Ну и спектакль ты устроила, – это подошел Артем, – тебе бы в театре выступать.
– Вся наша жизнь – сплошной театр, – ответила, не подозревая, что до меня эту мысль высказал английский драматург Вильям Шекспир.
– Это у вас тут театр, а у нас на флоте просто жизнь.
