Алексей Саморядов - Праздник саранчи
— Зачем? Тебе не надо…
Таня с кровати смотрела на них.
Был шторм, море, набрав пыли, било меловыми волнами в берег, пеной покрывая мокрые скалы, обдавая выше головы людей, пробиравшихся вдоль обрыва к дороге. Тучи низко шли над морем из Турции и приносили дожди, лившие целыми днями.
Они сидели дома, иногда даже не вставая с постели. Таня, загоревшая, с побелевшими ресницами, все молчала, тревожно глядя в окно, или лежала тихо, отвернувшись к стене.
— Ну что с тобой? — целовал ее Андрей. — Не грусти.
— Не знаю, — отвечала она и старалась улыбнуться. — Это дождь тоску наводит… — Но снова замолкала, смотрела на Андрея странно.
— Ну что случилось? — томился он и сам отходил к окну, с неясной тревогой глядел на мокрые, туманившиеся холмы, на вздувшийся шумящий ручей.
— Нас ищут, наверное… — говорила она тихо. — Где-то звонят, сообщают приметы, где-то идут, лежат бумаги… Сколько нам еще осталось?
— Перестань, — он садился к ней. — Им не до нас. Знаешь, сколько у них дел?
— Нет. У них одно дело — мы. — И она, не отвечая на его поцелуи, глядела спокойно на Витю, который, открыв дверь к ним, садился спиной на пороге, курил, выставив на крыльцо босые ноги, мыл их под дождем, объявляя изредка:
— Собака прошла за ручьем. Мокрая, как шапка…
И приехала Лариса. Поднялась по ступеням, мокрая, свежая, под большим мужским зонтом, поставила в комнату чемодан, оглядев весело Витю.
— Ну здравствуй, жених… — Они по-мужски пожали друг другу руки.
Она по-матерински обняла Таню, радостно бросившуюся к ней на шею, поцеловала Андрея, огляделась смеясь, стряхивая капли с волос, достала тут же шампанское, коньяк…
— Что же вы, черти, слякоть развели? Юг называется…
И они устроили пикник, Андрей сбегал на мокрый двор, взял у хозяйки сыра, холодного мяса, зелень, в сухом просторном подвале она наполнила две большие фляги старым отстоявшимся вином, остальные, одевшись, спустились в свитерах, кедах. Они разобрали сумки, корзины, выпили сначала тут же виноградной водки из старых рюмок, что вынесла хозяйка, толстая добрая армянка, прикрываясь зонтами вышли к ручью, выпили еще на скользком берегу у ограды и уже не очень прикрываясь зонтами, отправились вдоль ручья вверх.
Смеясь, переговариваясь, они шли по камням, прошли загоны для скота, вошли в орешник, где на них глянула понурая мокрая корова. Справа и слева поднимались сырые холмы, и впереди над свисавшими к ручью лианами были холмы, на них изгороди, сады, мокрые кукурузные поля с клубившимся туманом, дождь сыпал мелкий, теплый, и вверху ходили круто тучи, открывая и пряча далекие И высокие хребты Бзыби.
Ручей петлял, с галечных перекатов прятался в узкие туннели, заросли, они то шли по воде прямо, не выбирая пути, то, встав, целовались, прижавшись мокрыми лицами, и тогда где-то впереди их звал звонкий голос Ларисы. Подхватив корзины, они бежали, пока не находили их, Ларису, утиравшую дождь с лица, и Витю, курившего на камне.
— Витя, — спрашивала тогда Таня, — а мы возьмем с собой в Америку Ларису?
— Возьмем, — отвечал Витя.
— А Наташу?
— Возьмем. И хозяйку возьмем, она мне носки подарила. И татар всех, и всех режиссеров, и всех комсомольцев и педерастов, и мастеров, и старух, и детей! Мы соберемся у границы утром, угрюмые и сирые, с узлами, сетками, все триста миллионов, над рекой туман, утки в камыше, тихо… Я закричу с горы страшно; «В Америку… Мо-о-ожно?!» И мы пойдем, двинемся разом вброд…
Отогнув кусты в одном из ответвлений ручья, они проникли в глубокий сумрачный каньон с колодцами и стенами, заросшими густо мхом, с ваннами в скалах, с водопадами. Вверху на зеленых плитах лежал навес из упавших деревьев, пиан гирлянд мха, с которых падали тяжелые капли.
Они разложили закуски на расщепленном стволе на мху, белый сыр, лаваш, желтый пласт холодной мамалыги.
— Ну! — Лариса взяла флягу, не удержалась и расцеловала всех. — За счастье…
Наверху по крутой, петляющей тропе подошли к туманившемуся провалу, встали, держась за мокрый можжевельник.
— Неужели мы там были? — тихо сказала Таня, глядя вниз. — Отсюда кажется, там живут ведьмы.
И тогда Витя вдруг достал из кармана что-то черное и толкнул Андрея: Тот увидел ясно мелкие капли на залоснившейся, жирной, черной гранате.
— Ты что, с ума сошел? — Он ало отнял гранату. — Какого черта ты ее взял?
Таня и Лариса с удивлением глядели на них.
— Здесь же люди, пограничники ходят…
Все стояли притихшие, с какими-то странными лицами. Веселье оборвалось, сразу стало тоскливо.
— Ладно, — Андрей вдруг решился. — На! Знаешь, как?
— Может, не нужно? — робко спросила Таня.
— Нужно, — Андрей хлебнул из фляги, спустился пониже, заглянул в провал, столкнул Туда камень. — Только отойдите подальше…
Он встал рядом с Витей. Тот уже держал за кольцо.
— Только я прошу тебя, кидай сразу. Запал четыре и две секунды, — он обернулся к девушкам. — Давайте только что-нибудь крикнем! На счастье! Ну!
Витя, присев, смотрел на Андрея.
— Давай! — заорал он.
Вит дернул что было сил кольцо, пошатнулся, падая вперед, Андрей схватил его за шиворот, тогда только неловко, от груди, Витя кинул… Все молчали, глядели, как она повисла в воздухе над провалом, как, громко щелкнув, от нее отлетает скоба предохранителя. Она исчезла внизу, и все.
— Наверное… — сказал Витя.
И тогда ударило. Не внизу, а здесь со всех сторон, сильно, словно взорвали гору. Они, оглохшие, не сговариваясь, побежали по склону от провала, лишь Андрей удержался, вернувшись, подхватил сумки, глядел все, завороженный, как из ямы поднимается желтый сернистый дым…
Они бежали через мокрый лес вниз, не разбирая дороги, вылетели на открытый холм, по его гребню среди, кустов, соскальзывая в мокрой траве, падая, катились кубарем. Наконец выбежав на обрыв над морем, Витя сел и засмеялся, и все расхохотались, упали на землю, стараясь отдышаться.
— Что же вы не крикнули?
— А ты сам-то чего не кричал?
Внизу плескало свинцовое море, дождь кончился, под холмом где-то в мокром саду залаяла далёко собака…
Море успокоилось, весь конец июля они ходили загорать на дикие пляжи. Там было чисто и пусто, лишь в дальнем ущелье жили дикарями целые коммуны хиппи и нудисты.
Каждые раз, когда они проходили мимо их палаток, дощатых столов под навесами, рыб, вялившихся в тени, Витя махал рукой какой-нибудь голой девушке, говорил с сожалением:
— В нудисты что ли записаться? Прийти и сказать, я давно мечтаю, примите меня в нудисты…
Как-то нн решился и заговорил с одной из них. Она одна седела на корточках в воде на дальнем мысу, с золотыми волосами, заплетенными в тысячи косичек, с золотистой кожей, на которой блестели крупинки леска и соли.
— Скажите мне, дураку, — он глядел на ее голую спину, на голые бедра. — Вы что там, золото ищете?
Девушка перебирала камни в воде, не обернувшись, не прекращая своей медленной работы, ответила сухо:
— Не останавливайтесь, идите. У нас свои дела, у вас свои…
Лариса загорала и купалась без лифчика, когда они уходили плавать, Таня, стесняясь, тоже снимала свой за камнем.
Андрей и Витя курили на песке, глядели на них.
— Ну как ты с Ларисой? — спрашивал Андрей.
— Да бог его знает. — Он пожимал плечами. — Она такая хорошая, такая ласковая. Мы с ней лежим, шепчемся всю ночь.
— Как честный человек, ты теперь должен жениться… А как же все твои предшественники?
— А они мне как братья будут. — И они смеялись, уткнувшись в песок.
Они уехали в августе, Андрей и Таня проводили их на катере до самого Адлера. В аэропорту они обнялись.
— Ну вы не задерживайтесь, — сказал Витя Андрею. — Буду в Москве ждать. Как объявитесь, поедем ко мне в Тамбов. А потом уж в Америку…
— Ты поедешь в Тамбов? — Таня поцеловала Лору.
— Нет, что ты… Работать надо… Ну ладно, еще раз счастливо вам. Прощайте.
Андрей и Витя стояли все.
— Да ладно, — сказал Андрей. — Дней через пять приедем уже.
— Конечно, — Витя хлопнул его по плечу, все не уходя. — Ты уж это, поосторожней…
— Ладно…
— Ладно… Пойду. Знаешь, я придумал гениальную фразу.
— Какую?
Витя постоял, вспоминая:
— Ах, мне бы скипетр и державу, я бы таких дров наломал. Ах, Боже мой, Боже мой, почему я не зяблик…
Они засмеялись оба…
И сразу стало пусто. Они пошли в какой-то ресторан, сели за открытым столиком. Заиграла музыка, кругом веселились, Андрей все курил, Таня смотрела куда-то в сторону.
Подошел огромный кавказец, удивительно похожий на того в Оренбурге, пригласил Таню танцевать. Она пошла. Андрей, усмехнувшись, поправил ворот рубахи не прикасаясь к вину, еде, все курил, курил.
