Алексей Саморядов - Праздник саранчи
— Сейчас, сейчас… — шептал он. — Сейчас…
Короткая ночь светла и чиста. Теперь она встала, потянулась легко, со вздохом, подошла к окну, раскрыла его настежь, впуская свежесть майской ночи. Прошел теплый дождь, где-то в светлых тучах еще шумела гроза.
Он встал тоже, прошел к ней, обнял ее за бедра, поцеловал в затылок, под волосы. Она вздрогнула, обернулась, нашла его губы…
Светало.
— Хочешь вина? — прошептал он.
— Да… — Они обнявшись гладили друг друга. — Ну неси же…
— Сейчас. — Он прижал ее крепче, все целовал в лицо. — Сейчас…
Она засмеялась, высвободилась, подошла к кастрюле.
— Вкусно… — Она сидя подняла кастрюлю, и они по очереди пили из нее через край.
Он открыл вино и пил из горлышка долго, и она отнимала у него бутылку, вино лилось им на руки, на грудь, Они смеялись и целовались снова и снова, все вставали, чтобы дойти до дивана, и никак не могли…
Он лег на спину на постель, она легла ему на грудь, правой рукой он все тянулся, пытаясь поймать упавшую бутылку, и не мог дотянуться.
— Подожди, Таня… Ну подожди же… Таня… Таня…
И вино лилось…
Когда рассвело совеем и за окном вовсю пели птицы, ом сели друг напротив друга, утомленные, радостные, рассматривая друг друга.
— Ну пей же, — смеясь он протягивал ей вино, а она хулиганила, целовала горлышко бутылки, его пальцы, руку, все выше и выше, пока они снова не встретились губами. — Ну пей, Таня…
— Нет, ты покажись, покажись, — она смеясь стаскивала с него одеяло. — Ну ты и круглый стал! Круглый, круглый! Вот зад какой насидел, — она шлепнула его сильна — Ну просто женский зад!
— Ах, женский! — Он, отставив бутылку, схватил ее за руки, перевернул на живот, шлепнул тоже.
— А у тебя мужской зад! Острый и деревянный, как табурет!
— Дурак! Пусти… — она вырвалась, но он обнял ее скова, целуя в плечи, в шею, нежное, алое при заре лицо.
— Андрей, пусти… Пусти… Ох, Андрей…
Бутылка упала, и вино снова лилось…
И снова днем приходил Витя, шмыгал носом под дверью.
— Черти, живы? Нужно вам еще что-нибудь?
— Сейчас, Витя, сейчас, я выйду, — смеялся Андрей.
— Сейчас я выйду! — передразнивала его Таня и вдруг, накрывшись с головой одеялом, крикнула: — Да заходи уже, чего стоишь!
— А можно? — засмеялся Витя.
— Можно!
Андрей тоже накрылся, Витя зашел, осторожно глянул на диван, улыбнулся хитро…
— Забирай его! — крикнула Таня под одеялом и вдруг дернула одеяло так, что Андрей остался совершенно голым.
— Таня! — Он, стараясь прикрыться, тянул на себя простыню.
Витя хохотал, Таня смеясь тоже выглянула из-под одеяла.
— На, нищета! — она наконец уступила ему половину.
— Ладно, — и он дернул так, что едва не слетел на пол, оставив ее теперь нагишом…
Перестав смеяться, они накрылись, закурили. Витя сел у стены.
— Черти, выходить-то думаете?
— Сейчас оденемся, — очень серьезно сказала Таня и, вдруг засмеявшись, сползла снова под одеяло.
— Нет, правда, пора уже, — отозвался Андрей и захохотал сам.
— Н-да, — Витя встал, забрал кастрюлю. — Ясненько… Ладно, вечером мяса вам принесу.
А ночью они снова сидели у раскрытого окна, по-прежнему нагие, жевали, кусая по очереди, огромную отбивную, запивая ее вином.
— Ты хоть вспоминал меня? Хоть иногда?
— Да… Особенно зимой. Зимой внизу снег и во дворе больницы, вот там, снег. Под утро все сиреневое… И тоска. Но я не всегда тебя вспоминал.
— А кого?
— Никого. Не знаю, дом вспоминал.
Пришел июнь, теплый, дождливый. Андрей ходил в институт, сидел на занятиях, сдавал какие-то экзамены. Она оставалась внизу под окнами на скамейке и старательно читала что-нибудь, ожидая его, а он слушал монотонный голос педагога, вскакивал со звонком, первым бежал к двери вниз, и они, забыв обо всем, стояли обнявшись, не обращая внимания на прохожих…
Декан с сожалением как-то сказал ему, что в сентябре состоится поездка в Америку и по настоянию мастера они оба, он и Витя, включены в группу. А Виктория Степановна, полная, веселая и глупая женщина, про которую Витя говорил, что она вампир и сосет у него энергию, сказала ему игриво:
— Ты похудел и стал такой светленький-светленький…
Однажды, выбежав на улицу, он увидел рядом с ней Джаника, они смеялись весело.
Андрей с меняющимся лицом медленно пошел к ним, но встал, хотел было уйти. Она обернулась, подбежала к нему удивленная.
— Что с тобой? Что случилось?
— Ничего. — Он стоял в каком-то оцепенении.
Подошел Джаник, хлопнул его по плечу, сказал радостно:
— А я сижу, как старый дурак: девушка, вы кого-то ждете, кто этот негодяй, что заставляет вас ждать, и так и этак, уже едва не сплясал, а это ты! Ты! Пойду утоплюсь с горя… — он ушел оглядываясь.
— Да что с тобой? — она потрогала его лицо. — Господи! — воскликнула, прикрыв ладонью рот. — Да ты ревнуешь! — и засмеялась.
— Нет. Вот ещё, — он поцеловал ее в щеку холодно, но не удержался, обнял.
— А что, он очень милый… Ты его теперь зарежешь?
А вечером с шампанским, с цветами ворвался Володя, обнял, расцеловал Андрея, поклонился Тане, поцеловал ей руку, сказал:
— Все знаю. Очень рад за вас.
— Что все знаю? — с подозрением спросил Андрей.
— Да пошел ты… — И открывая, разливая шампанское, Володя стал читать стихи.
Набилось много гостей, все шумели, пили, наперебой говорили умно о кино, поглядывая на Таню, об Америке, Володя Пег, снова пили и курили без конца. Андрей вышел, никем не замеченный, но Таня тут же вышла за ним, поцеловала его ласково, вернулась и быстро, в минуту, смеясь, шутя выгнала всех из комнаты. Оставшись; одни, они бросились друг к другу, обнялись…
Витя наклеил ее фотографию на старый институтский билет, подчистил что-то, вручил ей.
— Господи, ну почему же я Цирлина? — смеялась, она, разглядывая билет. — Ну какая же я Цирлина?
Витя, смеясь, объяснил:
— Скажи спасибо, что имя исправил, а то быть тебе Раисой. А что, очень даже мило — Раечка Цирлина.
— Скотина. — Она весело свалила его на диван, водила все за нос, за уши, за шею. — Ах ты, волк тамбовский! Вареник ты, а не волк…
Он вырвался, вдруг крикнул ей:
— Да ты знаешь, кто я такой? Да я Чапаев! А ты кто такая?..
Теперь она иногда выходила в город, но делала это редко, обычно лишь ходила за продуктами. Как-то днем она привезла с собой двух девушек; высоких, стройных, одетых не броско, но дорого. Обе молоды и красивы, с шиком, та, что повыше, светлая, статная, держалась гордо, как княгиня, другая, чёрненькая, с очень темными и живыми глазами, казалась принцессой из детской сказки.
— Андрей. Лариса. Наташа. — Представила быстро Таня, они тут же сели, заговорили о чем-то своем.
Андрей взял тетрадь, в которой писал, сел на пол, под гамак. Они, не обращая на него внимания, открыли коньяк, разложили шоколад.
Насвистывая, в трико с дыркой, с тетрадкой, торчавшей из кармана, вошел Витя, почесывая живот, оглядел девушек, покачал головой.
— Кто это? — он сел рядом с Андреем на пол. — Какие королевы…
— Это, Витя, и есть валютные проститутки, — сказал Андрей также тихо.
— Настоящие?
— Говорят.
Витя, крякнув, встал, подошел осторожно к ним, встал позади Ларисы, сидевшей на стуле, наклонился, разглядывая ее. Она оглянулась.
— Ничего, ничего, — он пожал плечами. — Я просто смотрю.
Наташа засмеялась. Витя снова наклонился к Ларисе, сказал довольный:
— А ты хорошая девчонка!
— Очень приятно, — отозвалась та и снова отвернулась.
Андрей с удовольствием следил за Витей. Тот осторожно потрогал Ларису за локоть:
— Слушай, а вы правда за валюту работаете?
— Да. А что? — строго, тоном учительницы спросила Лариса.
— Здорово! — обрадовался Витя. — Уважаю! — он присел рядом с ней на ступ, потянулся, сложив губы трубочкой, медленно чмокнул ее в щеку. — Это же трудно, и валюты мало, то есть совсем мало валюты.
Андрей смеялся тихо. Таня тоже.
— Ну и что дальше? — Лариса и бровью не повела, даже позы не изменила.
— Ничего, — Витя погладил ее по шее. — Просто очень хотелось бы узнать, как они?
— Кто?
— Ну арабы… Такие же?
— Такие же.
— Здорово! — Витя потер глаз. — Я подозревал это. А я, знаешь ли, в той комнате живу, — он снова чмокнул ее в щеку.
— Ну и что?.
— Ничего. Я и жениться могу.
— На мне? — теперь и Лора улыбнулась.
— Могу и на обеих. Обе вы хорошие… Настоящие драгуны. Вам бы бакенбарды еще!
— И что мы будем делать? — Лариса рассмеялась.
— А все! — он потрогал ее ушко. — Я вам дрова буду колоть, воду носить… Полочки всякие прибивать.
— Нам не надо… полочки, — она убрала его руку.
