Джулия Стюарт - Сват из Перигора
— Да где же этот свиной пузырь? — громко воскликнула она.
В итоге пузырь был найден, вымыт, вычищен и нафарширован уткой, которую хозяйка быстро и сноровисто ощипала. Затем она опустила набитый пузырь в медную кастрюлю с бульоном из телячьих костей и оставила на плите, пока блюдо не станет мягким. Все это время человек из совета наблюдал за Эмилией из старинного деревянного кресла, сиденье которого сдвигалось, открывая тайник, куда в былые времена прятали соль от сборщика налогов, и в душе его раскрывался второй папоротник счастья.
— Давайте поужинаем в гостиной, — предложила владелица замка. — Гость в моем доме — событие особенное.
По просьбе Эмилии он открыл решетчатые окна, дабы выпустить спертый, влажный воздух наружу и впустить бархатный вечер внутрь. Пока он боролся с неподдающимися тугими ручками, хозяйка спустилась по ледяным, как дыхание смерти, ступеням в темницу за бутылочкой красного из запасов, спрятанных от нацистов в годы войны. Взяв тарелки, они прошли в гостиную и сели друг против друга в центре длинного дубового стола, украденного из какого-то монастыря. Но вот солнце сползло за горизонт, первая бутылка вина опустела, и владелица замка и ее гость поддались известному соблазну под названием «взаимодоверие посторонних». И теперь уже Жан-Франсуа Лаффоре рассказывал своей слушательнице о том, как он впервые приехал в Амур-сюр-Белль, чтобы провести перепись, когда деревня пыталась выдать себя за город. Он рассказал, как подло разыграли его местные жители, и о последующих неприятностях на работе. О беспощадных подтруниваниях коллег, которые все как один вдруг явились в офис в париках и с фальшивыми бородами. О случившемся у него нервном срыве и о том, каких сил ему стоило вернуться к работе, ибо без нее он никто. О приступах рвоты, что мучают его всякий раз, когда приходится ехать в деревню (но, по крайней мере, они помогают ему сбросить вес, набранный в те кошмарные дни, когда он отказывался выходить из дома). О том, как он всегда принимал в штыки идею установки муниципального душа и как временами ему казалось, что члены комитета специально решили воплотить эту идею, стремясь сделать его жизнь невыносимой. О том, как он ежемесячно откладывает с зарплаты на домик с садом, где мог бы поставить теплицу, как у англичан, и выращивать орхидеи самых невероятных оттенков, ибо всегда мечтал ухаживать за чем-то красивым. А когда Эмилия Фрэсс спросила его о жене, мол, разве та не красивая женщина, он ответил, что никогда не был женат, поскольку он бросил свою невесту в те черные для него дни, посчитав себя недостойным ее. И тут же спешно добавил, что вполне счастлив один и ничуть не стремится найти себе подругу жизни. При этом, сам того не замечая, Жан-Франсуа Лаффоре сбросил ботинки под столом и потерся ступнями о камни, якобы собранные в том месте, где плескалась в реке юная селянка.
Затем настала очередь Эмилии, и она поведала гостю, что недавно вернулась из Бордо в родную деревню, где прошло все ее детство. Что она купила замок без всякого намерения что-то менять и что ей нравятся скандальные бастионы как раз такими, какие они есть. И еще она сказала, что прекрасно представляет себе подлые розыгрыши, на которые способны жители Амур-сюр-Белль, и что, зная их так, как знает она, можно смело утверждать, что гость ее еще очень легко отделался.
Когда летучие мыши приступили к своим вечерним облетам вокруг часовни XV века, отстроенной заново руками прокаженных, Жан-Франсуа Лаффоре вдруг спросил Эмилию, доводилось ли ей когда-нибудь знать любовь. Она ответила, что однажды была замужем. Но хоть ее бывший муж и не был плохим человеком, у них так и не получилось сделать друг друга счастливыми.
— Это был единственный раз? — поинтересовался человек из совета.
Мгновение Эмилия смотрела, как ночь тихо льется в открытые окна с решетками.
— Был еще один, но это случилось много лет назад.
— А сейчас? Хотелось бы вам, чтобы в вашей жизни появился другой человек?
— О да, — ответила она, поворачиваясь к своему гостю. — Без любви мы всего лишь тени.
В конце вечера Жан-Франсуа Лаффоре поблагодарил хозяйку за восхитительный ужин, а Эмилия Фрэсс в свою очередь поблагодарила его за то, что он оказался таким замечательным гостем. Они распрощались у парадной двери — в свете луны волосы обоих сияли серебром, — и владелица замка еще какое-то время стояла, слушая хруст помета под его ботинками, когда он шел по подъемному мосту. Дома человек из совета открыл свой мягкий кожаный портфель и обнаружил там баночку джема из черной редьки, обвязанную старинной кружевной тесьмой.
А Гийом Ладусет уже лежал в кровати, под одной лишь простыней. Он пытался воспроизвести в памяти каждое слово, сказанное им и Эмилией, и гадал о тех, что не мог припомнить. Он думал о том, как пленительно выглядела гостья: ее глаза цвета свежего шалфея, ее причудливое платье и волосы, заколотые чем-то блестящим. О том, как нелепо он, должно быть, смотрелся, когда она вошла, а он сидел за столом и таращился на свою дежурную кожаную сандалию, и пожалел, что не надел другую рубашку. И каким идиотом он был, согласившись записать Эмилию в свои клиентки, вместо того чтобы поведать ей прямо там о бесконечных годах неугасающей любви и невыплаканных слез, терзающих уши его нестерпимой болью.
И лишь под самое утро, без всякого намека на сон, Гийом пришел наконец к заключению, что у него просто не было иного выбора, кроме как согласиться на просьбу Эмилии. Оставался лишь один вопрос: кого подобрать ей в пару? Два часа четырнадцать минут и тридцать три секунды спустя, когда за окном прошаркали тапки первого из соседей, направлявшегося в муниципальный душ, в голову свахе пришло идеальнейшее решение.
Глава 11
Ив Левек стоял посреди сада и размышлял над чудовищным состоянием своих корнишонов. Он с грустью смотрел на увечные зеленые плоды, не крупнее гороха, и задавался вопросом: а может, сосед все-таки прав? Может, и в самом деле следовало сажать их, когда Луна проходила созвездие Овна? Да, так и есть, это полная катастрофа, пришел к выводу дантист, раздвигая листья в надежде найти хоть что-нибудь стоящее. Не в состоянии более выносить это унижение — тем более что из окон Гийома Ладусета на верхнем этаже открывался прекрасный вид на его сад, — стоматолог схватился своими длинными бледными орудиями пытки за зеленые стебли у самой земли, выдернул уродцев из грядки и швырнул на компостную кучу рядом со сливой «мирабель».
Возможно, насчет Сандрин Фурнье, этой грибной отравительницы, сваха тоже прав, думал он, медленно ковыляя обратно в дом и тяжело плюхаясь на кожаный диван, доставшийся ему от покойного дяди. В конце концов, не так уж и кошмарно смотрелась она в своем голубом платье без рукавов и с забранными наверх волосами, уговаривал себя Ив Левек. К тому же, если их отношения действительно разовьются, всегда есть заманчивая перспектива хороших скидок на рыбу с ее лотка. Но уже в следующую секунду, с проворством срезанного мака, что сбрасывает лепестки, дантист оставил свои иллюзии. Нет, это не женщина, это просто мерзость, заключил он, глядя на витую резьбу выступа в кладке для дымохода, украденного из церкви во времена Революции. Он с отвращением представил себе, как это ее новое платье без рукавов врезается в пережженную на солнце плоть, отчего та волнится над лифом, точно подгоревшая бриошь. Волосы следовало распустить — дабы скрыть то, что любая другая на ее месте постеснялась бы выставлять на всеобщее обозрение. А что до скидок на рыбу, так Иву Левеку и без того всегда удавалось настолько запутать торговку своими заказами, что она каждый раз сдавала ему больше сдачи, чем полагается.
Дантист взглянул на часы. Через тридцать минут ему придется встать и поехать на встречу с ней. А может, просто взять да и не явиться, подумал он вдруг и как-то даже оживился от столь замечательной идеи. Можно изобрести благовидный предлог, который заткнет рот и ей, и соседу-свахе. Скажем, у него на пороге нежданно возник пациент с острой болью и ему ничего не оставалось, как принять беднягу и позаботиться о нем. Такая история, кстати, послужит хорошим предупреждением Сандрин Фурнье насчет ужасных последствий, к коим неизбежно приводит пренебрежение зубной нитью, рассуждал дантист, млея в лучах собственной изобретательности.
Но не успел он решить, на кого же из пациентов взвалить вину за его отсутствие на свидании, как острый штырь одиночества вдруг резко провернулся в желудке — да так, что перехватило дыхание. Ив Левек понял, что если он действительно хочет избавиться от треклятых запоров, ему придется приложить больше усилий в поисках любви.
Стоматолог нехотя поднялся, направился в ванную и подошел к зеркалу. Как всегда, «сосновая шишка» застала его врасплох. Он подровнял ее и внимательно оглядел результат, но так и не убедил себя в том, что хоть в чем-то выиграл. Сняв очки, он снова всмотрелся в отражение и вынул желтую крошку из уголка левого глаза. Затем вернул очки на нос и оценил себя еще раз, пытаясь отыскать хоть маломальский намек на привлекательность. Не добившись успеха, он оскалил зубы и утешил себя мыслью, что его бабка, зубодерша без лицензии, и дед, поросячий дантист, сейчас бы им наверняка гордились.
