Джулия Стюарт - Сват из Перигора
Сидя в ожидании на церковных ступеньках, владелица замка заметила приближавшуюся с дальнего конца улицы мадам Ладусет, которую не видела с момента своего возвращения. Но старушка, должно быть, не услышала ее приветствия, и Эмилия молча проводила взглядом неторопливо вышагивающую, точно цапля, фигуру, силясь понять, что это за красные кляксы на спине ее зеленого платья и почему следом ковыляет вереница голубей, которые до омерзения разжирели с тех пор, как разучились летать.
Вскоре за мадам Ладусет появился Фабрис Рибу, щеголяющий уму непостижимой прической, и на мгновение Эмилии показалось, что это он спешит к ней на рандеву. Но владелец бара лишь поздоровался, посетовал на проклятую жару и продолжил свой путь. Затем она увидела Дениз Вигье: в розовом халате, тапочках в цвет и с полотенцем на плече та двигалась с другого конца улицы. Спустя несколько минут подъехал Дидье Лапьер и припарковался под одной из лип неподалеку. Эмилия не могла не отметить, что прическа его выглядит не менее несуразно, чем у владельца бара, и подумала о Гийоме Ладусете: возможно, бедняге пришлось оставить профессию по причине того, что он потерял свой безупречный парикмахерский нюх? Она уже было приподнялась, чтобы поздороваться с плотником, — предполагая, что он-то и есть ее кавалер, — но тот прошествовал прямиком к доске объявлений перед входом в церковь, пришпилил какую-то бумажку, развернулся и зашагал туда, откуда пришел.
Дождавшись, пока тот исчезнет из поля зрения, Эмилия встала посмотреть, что же там такое. «Тайный комитет против муниципального душа», — гласили крупные буквы на объявлении. Ниже следовала информация о дате, времени и месте следующего собрания. И подпись: «Ив Левек, председатель»…
Дантист сформировал группу отчасти из-за остаточной горечи после той неудачи, что он потерпел, пытаясь выдать родную деревню за город в надежде вытребовать побольше коммунальных удобств у районных властей. Но главная причина крылась в позоре, которому он подвергал себя, появляясь на людях в одной пижаме. Такого он вынести не мог. И не он один. На собрание, проходившее на берегу Белль, возле старой прачечной — пятачка на мелководье, где местные женщины полоскали белье до 1967 года, когда в деревне появились первые стиральные машины, — пришло более двадцати человек. Рассевшимся под скатной черепичной крышей единомышленникам понадобилось не меньше часа, чтобы утрясти — под запах дикой мяты, навеваемый ветром со всех четырех сторон, — разногласия по поводу секретного названия их организации. После чего Ив Левек торжественно объявил, что сейчас самое время для pot d’amitié,[20] и вопросительно поглядел на Фабриса Рибу, но владелец бара признался, что напрочь забыл про выпивку. Откомандировав провинившегося в бар за четырьмя бутылками красного и четырьмя розового вина, председатель велел Дениз Вигье принести из своей бакалеи пластмассовые стаканчики. Однако бакалейщица заартачилась, потребовав платы, и уступила лишь после того, как дантист заверил ее, что все расходы будут компенсированы из комитетских фондов. «Что еще за комитетские фонды?» — тут же влезла Сандрин Фурнье. Вот тогда Ив Левек и сообщил о добровольном взносе, по евро с человека, — так сказать, «на общее дело». Протесты единомышленников были не только громкими, но и нецензурными. И к моменту второго собрания — все у того же зеленого пятачка на мелководье, неделей позже, — кворум уменьшился ровно вполовину.
…Эмилии Фрэсс наскучило чертить на песке узоры засохшей ящеркой, и она решила осмотреть церковь XII века. Владелица замка навалилась плечом на усохшую, обитую гвоздями дверь, и в нос ей ударил приправленный плесенью аромат ладана. Каменные ступеньки привели Эмилию в крипту, где она с удивлением обнаружила, что кости священников, некогда служивших в церкви, оскверненной в годы Революции, до сих пор разбросаны по полу. Вернувшись наверх — туда, где остатки былой красоты были разграблены во время все тех же набегов, — она удовольствовалась созерцанием пышущего здоровьем изумрудного грибка, что цеплялся за платформу креста.
Выйдя на улицу, ослепленная яростью палящего солнца владелица замка не сразу узнала человека, что стоял к ней спиной на ступеньках церкви. И лишь когда тот повернулся лицом, Эмилия увидела, что это не кто иной, как Жильбер Дюбиссон, местный почтальон. Ухватившись за возможность спросить о посылке, которую она давно ожидала, женщина подошла к нему. Вот тогда-то она и обратила внимание на непривычно опрятные брюки и еще совсем свежий сгусток пены для бритья, размером с яйцо жаворонка, на мочке уха почтальона. Эмилия вдруг поняла, что это и есть тот, кого она ждет. Захваченный врасплох почтальон быстро пришел в себя и поцеловал ее в обе щеки. После чего оба подсчитали, что за то время, пока Эмилия жила не в Амур-сюр-Белль, они встречались друг с другом на пяти свадьбах, одних отмененных похоронах и трех ежегодных торжествах в честь святого — покровителя деревни, имени которого никто не помнил.
— Не беспокойся, я расскажу обо всем, что без тебя тут происходило, — пообещал Жильбер Дюбиссон, жестом приглашая Эмилию к машине, припаркованной под одной из лип, и открывая перед ней пассажирскую дверцу.
Они выехали из деревни и миновали памятник «Трем жертвам нацистских варваров, расстрелянным 19 июня 1944 года». Взглянув на мемориал, Эмилия поинтересовалась у своего спутника, как поживает мадам Серр. Почтальон ответил, что старушка все так же живет по соседству с Гийомом Ладусетом и каждый год посещает мемориальное богослужение — собственно, как и большинство их односельчан. После чего напомнил Эмилии, как были убиты трое жителей деревни, хотя забыть о таком было невозможно. Существовала, однако, одна деталь, о которой почтальон не рассказал владелице замка, ибо ни он сам, ни кто-либо в деревне, помимо семейства Серр, о ней даже не догадывался. В отличие от двух других жертв, застреленных в Амур-сюр-Белль группой немецких солдат-новобранцев 19 июня 1944 года, брат-близнец мадам Серр не был участником Сопротивления. Слишком робкий, чтобы пойти в maquisards,[21] и чересчур юный для призыва на военную службу, днем он отсыпался в одной из доисторических пещер невдалеке от деревни, а по ночам трудился на семейной ферме, чтобы его родные не умерли с голоду. До сих пор так и не известно, кто же шепнул врагу о том, что паренек замешан в подрывной деятельности, но свои тридцать сребреников в виде трофейной ветчины эта сволочь себе гарантировала. И когда в следующий раз — что случалось довольно редко — юноша рискнул появиться в деревне средь бела дня, он неожиданно столкнулся с солдатами, как раз выходившими из-за угла. Паренек запаниковал и бросился бежать вместе с двумя другими мужчинами, которые так же обратились в бегство при виде немцев. В следующую секунду всех троих скосила автоматная очередь…
Какое-то время Эмилия сидела, не произнося ни слова. Она думала об ужасной судьбе брата-близнеца мадам Серр и преступниках, которым нет прощения. Мысли ее перескочили на недавнего гостя, приятного немца-туриста, и она решила, что все это выше ее понимания.
— Ты помнишь разносчика-мясника? — спросил почтальон после того, как они свернули налево в Брантоме и ехали по аллее, усаженной платанами.
— Это тот, что погиб в автомобильной аварии? — уточнила Эмилия.
— О, я не имел в виду Пьера-Альбера Робера, но — да, так оно и было, упокой Господи его душу. Кстати, это я обнаружил его фургон в придорожной канаве. В любом случае, советую быть осторожнее с его преемником. В начале года его на два месяца лишили лицензии — говорят, он добавлял в паштет кратереллус[22] и выдавал их за трюфели.
Машина теперь мчалась по зеленой равнине.
— Помнишь место, где мы встретились на ступеньках церкви? — спросил Жильбер Дюбиссон.
— Да.
— Как раз над ним, в водостоке, нашли очки Патриса Бодэна. Тощий аптекарь, помнишь? Он еще стал вегетарианцем после того, как попробовал кассуле Гийома Ладусета, хотя сваха утверждает, что фармацевт наверняка вступил в какую-нибудь тайную секту, иначе чем еще объяснишь столь жуткое завихрение мозгов? Как бы то ни было, Патриса Бодэна унесло во время мини-торнадо, а Модест Симон с тех пор не проронила ни слова. Наверное, представила себе его разлагающийся труп. Поговаривали, она даже наняла частного детектива, чтобы разыскать его. Конечно же, Гийом Ладусет использовал исчезновение аптекаря как очередное подтверждение своей теории о тайной секте. Только, ради бога, постарайся не упоминать при нем ничего такого, что связано с аптеками, природными катаклизмами или внезапной потерей в весе, — иначе ты его только заведешь.
Наконец спутники достигли деревушки Сен-Жан-де-Коль и даже умудрились найти на обочине место для стоянки — случай поистине неслыханный. Между домами узкой улочки, что привела их к замку, были натянуты гирлянды красных и оранжевых бумажных цветов — две последние недели их вырезали в сельском клубе всем миром, взбудораженным скандалом вокруг местного мэра. Они остановились у столика, где брали плату за вход, и Эмилия Фрэсс инстинктивно потянулась за кошельком, но Жильбер Дюбиссон вежливо попросил спутницу не беспокоиться. После того как их ладони проштамповали синими тюльпанчиками, они продолжили путь по узкой улочке, мимо бородача, торгующего свечами и медом, и остановились у первой цветочной палатки. Пока они любовались изумительным многоцветием гераней и пеларгоний, выстроенных на земле с четкостью древнеримского легиона, почтальон признался, что страшно гордится ящиками для цветов на своих окнах. А затем обратил внимание Эмилии на purkulettes jaunes с их пятнистыми бордовыми листьями и желтыми краями и сказал, что находит их необычайно привлекательными. Эмилия согласилась, что они прелестны, и, показав на те, что стояли в переднем ряду, призналась, что ей особенно нравятся их звездчатые листья, которые Жильбер Дюбиссон абсолютно верно определил как Distinction. После чего оба сошлись во мнении, что никогда не следует покупать что-либо в первой же лавке, на которую ты наткнулся, а нужно как следует все осмотреть. Но когда они отходили от цветочного ларька, почтальон то и дело оглядывался на purkulettes jaunes, а владелица замка мечтательно провожала взглядом звездчатые Distinctions, и оба, не сговариваясь, подумали о кошмарной перспективе — вдруг к их возвращению владелец палатки ухитрится все распродать. В следующее же мгновение под прилавком стояло два оплаченных полиэтиленовых пакета, дожидаясь, пока их заберут на обратном пути.
