Светлана Шенбрунн - Розы и хризантемы
— Кто же оставляет! — говорит бабушка. — Оставил — пиши пропало!
— Светлана, ты не видела? — спрашивает мама.
— Не-е-ет…
— Ну, ладно. — Мама поджимает губы. — Неси миски, будем есть. Имей в виду, — предупреждает она бабушку, — если я их найду, тебе несдобровать.
— Где! — говорит бабушка. — Найдешь! Давно съедено!
К нам во двор приехал трактор. Он берет на буксир один из танков и тащит его на улицу. Три танка почему-то простояли всю войну у нас во дворе. Теперь их увозят. Мальчишки жалеют, что танки увозят, — они любили забираться в них и играть, будто они танкисты. Я тоже один раз забралась в танк, но сразу вылезла. В танке было тесно и противно пахло. Я ни за что не буду танкистом.
Я хочу, чтобы у нас во дворе выросли деревья. Чтобы был лес — как в Красноуфимске. Чтобы было как будто лес…
Я ложусь животом на теплую землю, раскидываю руки и ноги в стороны. Мама говорит, что земля — шар. Правда… Большой-большой шар. Я чувствую, что она — шар. И внутри у нее что-то вертится и клокочет…
— Нарисуй куклу, — просит Инна.
Она любит играть во всякие куклы, и тряпочные, и бумажные, а рисовать не умеет. Куклы у нее получаются кривые и неуклюжие. Большая голова и тоненькое тельце. Я умею рисовать, но играть в куклы не люблю. Инна вырезает кукол, которых я рисую, и мы делаем им платья. Много-много платьев. Вот если бы у нас было столько! Или полстолько. Или хотя бы четверть столько…
— Видали? — плачет тетя Настя. — Нина Владимировна, видали, что делает? Опять к Мишке моему вяжется!
— Бросьте, Настя, что вы выдумываете! Это одно ваше воображение.
— Хорошо воображение! Вчера бутылкой подманивала. Будто я не вижу! Только я за порог, она тут как тут!
— Бог с вами, Настенька, он на нее теперь и не глядит.
— Не глядит!.. Вижу я, как он не глядит! Я ей, вороне черной, башку проломлю!
— И наживете себе неприятности. Он же первый вас возненавидит. Поверьте моему опыту: чем меньше вы будете переживать, чем спокойней отнесетесь, тем меньше он станет на нее обращать внимания…
— Ха! — вступает в разговор бабушка. — Уйдет к соседке, и ищи-свищи — пропало! Мужик есть мужик!
— Только тебя не хватало с твоим суждением дурацким! — сердится мама. — Лезет со своим пятаком, когда никто не просит.
— Убью ее, проститутку! — говорит тетя Настя. — Убью и к матери в деревню уеду.
— Ах, Настя… — вздыхает мама. — Ну к чему эти крайности? Как будто и без этого мало всякого горя…
— Это ты, Светинька? — кряхтит бабушка. — Ты моей шапки не видала?
Она всегда ходит в ватной шапке, даже когда жарко. И всегда теряет ее. Кофту с юбкой она не может потерять, потому что никогда их не снимает, даже ночью, а шапка падает у нее с головы и теряется. Бабушка вечно ее ищет.
— Ох-ох-ох… Надо в город слетать — шапки нигде не найду, пропади она пропадом!
— Она, бабушка, у тебя уже пропала.
— Старость — не радость! Доживешь, Светинька, внученька, до моих лет — узнаешь. Ох-хох-хох…
— А сколько тебе лет?
— Много, внученька, много… Не дай Бог… Старость хуже смерти. Все отнимет — и красоту, и память… Я, бывало, смотрела на старух и не верила, что такая буду. А стала еще хуже их…
— Ты не хуже, — утешаю я. — Ты — хорошая. — Я обнимаю ее за шею. Кожа у нее на шее мягкая-мягкая.
— Пусти, внученька. Вот она, проклятая! — Бабушка вытаскивает шапку из-за сундука, отряхивает, напяливает на голову, берет в обе руки кошелки и уходит.
Мы с мамой теперь не ходим по магазинам — все приносит бабушка. И подыматься пешком на шестой этаж теперь не нужно. Пустили лифт, и мы ездим на лифте. В кабинке есть зеркало. А внизу около лифта сидит лифтерша — иногда тетя Дуся, иногда тетя Глаша. Они сидят и смотрят, чтобы в подъезд не заходили чужие. На столике у них стоит телефон — чтобы звонить в милицию, если зайдет чужой. А по вечерам они запирают наружную дверь на ключ и вяжут кружевные скатерти из белых тонких ниток.
Я сижу на перекладине под столом. Входит бабушка. Я ее вижу, а она меня нет. Бабушка ставит на пол кошелки, топчется возле сундука, потом нагибается, засовывает руку в карман — рука прячется по локоть, но еще не достает дна. Бабушка собирает юбку гармошкой и тогда вытаскивает из кармана бутылку. Соскабливает сургуч с пробки, несколько раз ударяет ладонью по донышку — пробка выскакивает. Бабушка пьет из горлышка.
Входит мама. Бабушка моментально опускает бутылку в карман.
— Что у тебя там?
— Где, Ниноленьки?
— В кармане.
— Ничего нету. — Бабушка похлопывает себя по ноге. — Видишь, пусто.
Мама ощупывает ее юбку и вытаскивает бутылку.
— Так!.. Прекрасно! Четвертинка. Только пьянства мне тут не хватало.
— Что ты, Ниноленьки! Какое пьянство? Не приведи Бог!
— Что — не приведи бог? Что — не приведи бог! Жрешь водку, как последний извозчик!
— Где водка? Ты думала, это водка? Это не водка. Это святая вода. Я в церкви была.
Мама нюхает святую воду.
— Что ты из меня идиотку делаешь! Я же вижу, что это водка! На какие средства ты пьянствуешь?
Бабушка кряхтит.
— На какие деньги, я спрашиваю, ты покупаешь водку?
— У тебя, Нина, не беру! — отвечает бабушка.
— Откуда же ты берешь? Ну, откуда — позволь полюбопытствовать? Ты что, работаешь, что ли? Или пенсию получаешь? Или, может, Жорж тебе наследство оставил?
— Если бы он оставил наследство, ноги моей тут не было бы! Стала бы я у тебя просить.
— Думаешь, я не замечаю, как ты меня обсчитываешь на каждой покупке? Нет, как вам это нравится! — мучаешься, экономишь, во всем себе отказываешь, а эта мерзавка пьянствует и угощается деликатесами! Воровка старая!..
— Мать не воровка! Мать есть мать!
— Мать! — Мама хватает бабушку за кофту, кофта расстегивается. — Поганая пьяница! — Она собирает в кулак бабушкину рубаху и то тянет бабушку к себе, то отталкивает.
Бабушка вскрикивает, взмахивает руками, пенсне соскакивает у нее с носа и раскачивается на шнурке, зацепленном за ухо. Рубаха трескается, бабушка шлепается на пол.
— Ой! — вырывается у меня.
Мама наклоняется и заглядывает под стол. Лицо у нее потное и белое.
— Это ты? Что ты тут делаешь?!
— Ничего, — отвечаю я и потихоньку выползаю из-под стола с другой стороны.
Бабушка, кряхтя и плача, подымается с пола, запахивает разорванную рубаху, прячет в карман пенсне. Слезы текут у нее по морщинам, как по желобкам. Мама забирает бутылку и уходит. Бабушка ложится на свой сундук и отворачивается к стенке. Так она лежит до вечера.
