Светлана Шенбрунн - Розы и хризантемы
— Нельзя, Нина, — отвечает бабушка, продолжая возить тряпкой по полу. — Смотры, какая грязь!
— Какая грязь! При чем тут грязь! — сердится мама. — Это не твое дело! Паркетные полы не моют!
— Что значит — не моют? Свиньи не моют. А человек, где живет, должен мыть!
— Я тебе говорю — паркетные полы не моют! Их только натирают. Ты что, забыла, как к нам приходили полотеры?
— То было раньше. А теперь надо мыть, — не сдается бабушка.
— Я тебе запрещаю! Понимаешь? Запрещаю распоряжаться в моем доме! Грязь!.. Ты мне хуже грязь развезла! Старая дура… Вечные фокусы.
— Мать — не дура, — возражает бабушка, продолжая продвигаться с тряпкой к двери. — Мать есть мать!
— Ах, так! — говорит мама, выхватывая у нее из рук тряпку. — Не трогай! Не смей! Еще бороться со мной будет!.. Попробуй только прикоснись к ведру — я его тебе на голову надену!
— Хорошо, — говорит бабушка, обтирая руки о кальсоны Жоржа и отступая к своему сундуку. — Хорошо! Если ты хочешь, чтобы мы стали как свиньи, пусть!
— И немедленно иди верни ей ведро. Нет, вы подумайте — на минуту нельзя отлучиться! Уже принялась хозяйничать. Хозяйка… Теперь все потрескается и покоробится!
Та часть пола, которую бабушка вымыла, стала совсем желтенькой, а квадрат возле двери остался серым как был.
«Угадайка, Угадайка, интересная игра!..»
Угадайка — это такая страна, где живет мальчик Боря. Он живет в маленьком домике из толстых бревен. Все ребята шлют ему письма и рисунки. Самые красивые он вешает у себя в комнате на стены. Я бы тоже могла написать ему письмо, только у меня нет марки. Но может, мама даст мне марку? Раньше она писала письма папе и бабушке, а теперь только папе, значит, у нее должны оставаться марки.
Я беру листок, карандаш и пишу:
«Дорогой Боря!
Я всегда слушаю твои передачи и отгадываю загадки. Сегодня я тоже слушала. Первая загадка — это лес. Вторая — грибы. А третья — речка. Посылаю тебе мой рисунок. Только цветы должны быть малиновые и синие, но таких карандашей у меня нет, есть только красный. Я еще не учусь в школе, потому что мне шесть лет, но на следующий год мне исполнится семь, и я пойду в школу. Я очень хочу учиться в школе, потому что там дают бублики. Еще я хочу, чтобы ты повесил мой рисунок у себя в комнате — если он тебе нравится.
Света Штейнберг».
Я кладу письмо на рисунок, складываю оба листочка уголком и пишу адрес.
— Чем ты тут занимаешься? — спрашивает мама, появляясь в комнате. — А ну-ка давай перебирай фасоль, нечего дурака валять.
— Мама, дай мне, пожалуйста, марку.
— Это еще зачем?
— Я Боре письмо написала.
— Какому Боре?
— Мальчику, который по радио загадки загадывает.
— Ты что, ненормальная? Какой мальчик? Какой Боря? Старая баба! Нужно ей твое письмо, как собаке пятая нога!
— Он не старая баба. Он — мальчик. Его Боря зовут…
— Старая баба, артистка! Ты что, не знаешь, что мальчишек на сцене всегда играют артистки? Женский голос похож на мальчишеский.
Я припоминаю голос Бори. Неужели это правда артистка?
— Зачем же она обманывает?..
— Что значит — обманывает? Ей за это деньги платят. Жрать всем хочется. Неужели ты такая дура, чтобы думать, будто там на радио сидят дети? Оставь эти глупости и садись перебирай фасоль.
Старая баба, артистка!.. Притворяется, чтобы ей деньги платили…
Я хватаю свое письмо и рву на части.
А я думала, что есть страна Угадайка… Думала, что есть!..
Бабушка ставит на табуретку полные сумки.
— Вот, Ниноленьки, достала! Он мне говорыт: «Ты куда, бабка, лезешь, тебе на печи сидеть!» А я ему говору: «А кормить ты меня будешь? Хам!» А одна интеллигентная дама как заорот: «Ты что, мерзавец, старуху не пускаешь!»
Мама прерывает ее рассказ:
— Ладно, показывай, что принесла.
Один пакет бабушка пытается незаметно вытащить из сумки и спрятать в складках юбки.
— Что это? — спрашивает мама.
— Где?
— Где — у тебя в руках!
— Это мое, Ниноленьки.
— Что значит твое? У тебя что, имеются сбережения? Капиталы? Рента? На мои денежки покупаешь какие-то глупости. — Она отбирает у бабушки пакет. — Так! Прекрасно! Бананы! По коммерческим ценам! Хороши замашки! Я лишний кусок хлеба боюсь съесть…
— Я думала, Ниноленьки, ты будешь довольна.
— Не строй из себя идиотку!
— Мать — не идиотка, — говорит бабушка.
— Чтоб ты не смела порога Елисеевского переступать! Понятно? — Мама стучит по столу кулаком. — Я как-нибудь и сама знаю, чем мне кого кормить. Как вам это нравится — аристократка! Бананы! Может, тебя еще марципанами угостить? О, господи, у меня же там кастрюля!.. — спохватывается она и выскакивает из комнаты.
Пакет остается лежать на столе. Бабушка вытаскивает один банан, чистит и протягивает мне:
— Ешь, Светинька, — пока она не видит!
Второй банан она съедает сама.
— Вкусно! — говорю я.
— Ого, еще бы! Уберу, пока она не отобрала. — Бабушка прячет пакет в свой сундук.
Мама возвращается с кастрюлей.
— Светлана, дай подставку!
— Какую подставку?
— Не важно… — говорит она, вспомнив, что подставки у нас давно нет. — Когда до того всю голову задурят, что уж сама себя не помнишь! — Она ставит кастрюлю на подоконник. — Да, между прочим, где эти проклятые бананы?
Бабушка протирает краем юбки пенсне и молчит.
— Где бананы, я спрашиваю?
Бабушка надевает пенсне на нос, заправляет шнурок за ухо и принимается стягивать с себя кофту.
— Я что, к стенке обращаюсь? Где бананы?
— Ты меня, Ниноленьки?
— Тебя, а кого же — соседа? Ты что идиоткой прикидываешься!
— Мать не прикидывается, — отвечает бабушка. — Мать могла недослышать. Это не значит, что надо орать.
— Где бананы, я спрашиваю! Что ты меня изводишь? Что ты надо мной издеваешься?! Где бананы?
— Бананы? Ты унесла!
— Я — унесла? Не морочь мне голову! Я пока еще в своем уме.
— Ха, взяла и унесла! Отсюда взяла, вот так — и понесла.
— Куда же в таком случае я их дела?
— Откуда я знаю? Унесла, а с матеры требует!
— Я их не трогала!
— Взяла и понесла!
— Что ты мне лжешь! Что ты меня разыгрываешь!
— Мать не лжет! Туда унесла, там и ищи!
Мама идет на кухню, но тут же возвращается.
— Не дури мне голову, там ничего нет.
— Значит, Наина взяла, — говорит бабушка. — Ха! Ты оставила, а она тут как тут!
— Не может быть… — бормочет мама. — Ерунда… Я прекрасно помню, что они лежали тут.
— Кто же оставляет! — говорит бабушка. — Оставил — пиши пропало!
