Михаил Лифшиц - Почтовый ящик
Претендент на Сережино место Владимир Иванович Егоров, полный мужчина пятидесяти трех лет, приехал в институт в семь часов вечера, так назначил ему директор. Из проходной позвонили в приемную директора, там разрешили, и Владимира Ивановича пропустили на территорию без всякого оформления и с портфелем. Лифты уже не работали, и Владимиру Ивановичу пришлось подниматься на пятый «директорский» этаж пешком. Он сильно запыхался и вспотел. Владимир Иванович подумал, что перед тем как идти в кабинет, нужно было бы передохнуть и обсохнуть. Но время было уже почти полвосьмого, не угадал он с электричками, да и от станции долго добирался, приехал впритык, даже с опозданием. Потом проходная, подъем по лестнице. Владимиру Ивановичу показалось неудобным и вредным для его назначения так сильно опаздывать, и он не решился тратить еще время на то, чтобы привести себя в порядок. Поэтому он сразу вошел в кабинет. Разговор с директором не сложился. Владимир Иванович пытался рассказать о своих научных достижениях и в доказательство вытянул из портфеля толстую пачку авторских свидетельств. Говорил, что всегда был у себя на предприятии «генератором идей», что коротко знаком со многими влиятельными людьми. Вел себя Егоров суетливо и глупо, потому что думал только о том, как он выглядит со стороны: не заметил ли директор лихорадочный румянец на лице, который ощущал сам Владимир Иванович, не видны ли капли пота на лбу. Кроме того, он все время боялся, что из носа потечет, а носовой платок он оставил в куртке в приемной.
Арсен Степанович вежливо расспрашивал Егорова о прохождении службы и о темах его изобретений, а сам думал: «Зачем он авторские приволок? «Генератор идей», говорит… Не сумасшедший ли он? Красный какой-то, потный. Может сердечник? Не будет от него толку, ни как от начальника лаборатории, ни как от министерской «лапы». Не возьму его. Не велика шишка – наш куратор, проглотит».
На следующий день, когда министерский чиновник позвонил узнать о результатах переговоров, директор самым искренним тоном сказал: «Он мне понравился. Но, понимаете, там, в лаборатории, средний возраст – тридцать пять лет. Они после работы каждый день в футбол играют, а в антенном зале девчонок щупают. А тут человек солидный, дорога на работу, наверное, займет часа три-четыре в оба конца… Не окажем ли мы человеку медвежью услугу, определив его на такое место». Куратор согласился с Арсеном Степановичем и через месяц пристроил Владимира Ивановича в другой институт.
Сережа был знаком с Егоровым, сталкивался с ним по работе, но о том, что они оба в этот раз претендовали на одно место, Сережа так и не узнал, тем более, что его заявление осталось единственным, поданным на конкурс.
Еще одна инстанция, партком, тоже была пройдена без осложнений. Правда, перед заседанием парткома Сережу вызвал заместитель директора по кадрам. Наверное, познакомился с Сережиными документами перед представлением нового начальника партийному комитету.
– Ты почему беспартийный? – спросил зам Сережу.
– Да, думал вступать, когда комсоргом отдела был, но мне тогда сказали, что нужны рабочие или ИТР-овцы с ученой степенью, а у меня тогда не было. А потом как-то случая не представилось… – объяснил Сережа.
– Ладно, это сейчас не так важно, как раньше. Ты пойди в парткабинет к Филимоновне. Заведи себе карточку и возьми какую-нибудь работу Ленина… «Детскую болезнь левизны в коммунизме» возьми. Почитай, интересно. Нет, я серьезно. Блестяще написана.
Сережа зашел в парткабинет, довольно большую комнату со столами для работы с литературой. Там в Сережу буквально вцепилась заведующая кабинетом Марина Филимоновна. Ей было скучно. В парткабинет стали реже заходить люди, Филимоновна, всегда бывшая в центре институтской жизни, узнававшая, не выходя из кабинета, все новости, бывшая весьма влиятельной и осведомленной фигурой, теперь теряла свое значение, скучала, слабела вместе с партией. Она обрадовалась Сереже, расспросила его об уходе Альберта Тарасовича, об Андрее Прокофьевиче, о Тане, о детях. Потом сама рассказала ему свои истории в особом стиле важной, но простой гранд дамы, приобщенной к тайнам партии, института и распределения высших благ: «Пришла нам подписка на Бажова. Четыре подписки на предприятие. Кто такой Бажов – не помню. Ну, я взяла себе две, все-таки дочери подрастают».
Партийный комитет теперь заседал не так регулярно, как раньше. В ближайший четверг заседание не состоялось, в следующий четверг тоже, так что Сережа успел прочесть довольно много из «Детской болезни…»
На заседании парткома после представления беспартийного Сережи и легкой заминки (что бы такое спросить?), как и предполагал зам, задали вопрос.
– А как Зуев повышает свой идейно-политический уровень, какой семинар он посещает?
– Он, как кандидат наук, семинаров не посещает и работает в этом направлении самостоятельно, – с непроницаемым видом ответил зам.
– Что значит самостоятельно, как конкретно вы работаете в этом направлении? – спросили теперь уже Сережу.
– Я изучаю работу Ленина «Детская болезнь левизны в коммунизме», – честно ответил Сережа.
– Не вспомните ли вы, при каких обстоятельствах была написана эта работа? – стали экзаменовать претендента на должность начальника антенной лаборатории члены парткома.
Сережа рассказал про понравившуюся ему телеграмму Ленина с требованием сообщить ему фамилию товарища, ответственного за выпуск брошюры. Этим Владимир Ильич обеспечил своевременный выход работы из печати, применил принцип личной ответственности.
После этого ответа члены парткома поняли, что Зуев играет по правилам, и единогласно утвердили назначение.
Глава 25
Работа пришла сравнительно небольшая, меньше двух миллионов рублей, к тому же «бумажный НИР». То есть не ОКР, опытно-конструкторская работа, которая заканчивается практически готовой разработкой, технической документацией и опытными образцами. И не полномасштабная НИР, научно-исследовательская, в результате которой должен появиться действующий макет. Просто за три года в результате новой работы должен был появиться отчет, в котором бы делался обоснованный вывод, годится или не годится новый физический принцип для применения в разрабатываемых их «почтовым ящиком» изделиях.
Зато НИР была как раз по тематике Сережиной лаборатории. Издали приказ, в котором начальник теоретического отдела назначался руководителем работы, а заниматься ей поручили Сереже.
Какая же замечательная оказалась работа! Выяснилось, что новый физический принцип нужно было проверить для самых разнообразных устройств, для разных областей техники. Полностью работу вел старый и могучий НИИ п/я С-4096. Его обозначение расшифровывали как «смесь водки (40°) и спирта (96°)» или, проще «Водка-спирт». Этот НИИ отвечал за всю работу, а части ее, в соответствии со специализацией, раздали «ящикам», академическим и учебным институтам по всей стране. Свои НИРы делали Москва и Подмосковье, Ленинград, Комсомольск-на-Амуре, Иркутск, Киев, Одесса, Минск.
Столь серьезные масштабы вызывали уважение начальства, и когда Сереже требовалось загрузить конструкторов, производство или съездить в командировку в какой-нибудь из ближних или дальних городов страны, он этого добивался без особого труда.
Можно было бы и в Аргунск съездить за казенный счет, например, по дороге из Комсомольска задержаться на денек-другой… Но нет. К кому? В Читу еще можно, на кладбище. Да, в Читу, пожалуй, можно…
Все, что привлекало Сережу в профессии, сосредоточилось в этой работе: физическое исследование, сложный расчет, тонкий эксперимент, общение с коллегами по всей стране. А то, чего он не любил, всякие протоколы согласования со смежными устройствами, ограничение потребления энергии, учет влияния чужих приборов, так этого просто не было.
Была, конечно, и рутина. Поскольку Сережа сам вел эту работу, то на нем лежали планы, заявки в другие подразделения, разнообразные перетасовки трудоемкостей из одного заказа в другой из высших соображений, ведомых экономистам. Но дисциплинированный Сережа оформлял все бумажки легко, быстро понимал, что нужно делать, и без всякого отвращения заполнял формы и бланки, которые ему давали в плановом отделе, не особенно вдаваясь в смысл этой пустой, по его мнению, работы. Наоборот, Сережа подружился с симпатичными девчонками из планового и стал обязательным гостем всех застолий в этом женском подразделении.
Чтобы не обращаться по каждому пустяку к начальнику теоретического отдела, Сережа придумал для себя титул «заместитель руководителя – ответственный исполнитель НИР», подписал у директора приказ, и с этих пор Сережина подпись под документами всех устраивала.
Работу выполнили. Перед тем как отправлять отчет в головной институт, нужно было собрать Научно-технический совет предприятия. Несмотря на небольшие деньги, выделенные на работу, не очень большую ее длительность, и чисто исследовательский характер, значение заключительному НТС придавали большое. На НТС съезжались представители из разных организаций, ожидалось начальство из министерства и от заказчика. Поэтому список своих институтских приглашенных в отделе режима рассматривали очень тщательно. Учитывали количество мест в конференц-зале, а также соответствие претендента на свободный стул уровню секретности и должностному уровню совещания. Из поданного Сережей списка вычеркнули Толю Гуржия.
