Михаил Лифшиц - Почтовый ящик
Вход на трибуну охраняли милиционеры. Между трибуной и заборчиком оставался коридор шириной метров двенадцать для прохода демонстрантов.
Когда лаборатория надежности во главе с Андреем Прокофьевичем вошла в этот коридор, Петровичев, на сей раз стоявший на трибуне, придвинулся к микрофону и провозгласил на всю площадь: «Усилим контроль надежности разработок! Слава трудовым династиям – надежной опоре нашего коллектива!»
«Ура!!!» – закричали громче всех работники лаборатории надежности. Ведь это про них сказал Главный конструктор! И как верно сказал: именно усилить контроль, точнее рассчитывать показатели надежности, определять ресурс. Не крикнул «повысить надежность». Это было бы не верно. Повышают надежность разработчики, а они, лаборатория надежности, только помогают им, выделяют ненадежные блоки, контролируют, в этом их задача. Так и Андрей Прокофьевич всегда им объясняет. Ура! Молодец Главный конструктор! Молодец Андрей Прокофьевич! Сотрудники кричали «Ура!» и смотрели то на Главного конструктора на трибуне, то на начальника лаборатории, шедшего рядом с ними. Правильно Прокофьич все понимает, раз Главный его так приветствует. И про династию сказал Главный конструктор. У Прокофьича и дочь, и зять работают на предприятии. Ура такому начальнику!
Андрей Прокофьевич размахивал флажком и смотрел, не отрываясь, на трибуну. И горд был, и смущен. Интересно, Генечка слышал? Понял, что про деда?
–
Демонстранты прошли по площади, размахивая флажками и разглядывая, кто в этот раз на трибуне. Генка так и не отходил от телеги все время демонстрации, только на первой остановке на поляне сбегал в кусты пописать. Тут у телеги и нашел его Сережа на выходе с площади, когда ряды смешались. Громко сказал: «Спасибо!» и услышал в ответ: «Это Гене твоему спасибо за помощь!»
– Ну, как, ноги не стер, Филиппок? – спросил Сережа, взял сына за руку и стал высматривать в растекавшейся толпе тестя, чтобы вместе идти домой.
Глава 24
Авторитет Главного конструктора на предприятии был необыкновенно высок. Он восседал в своем кабинете, как олимпийский бог. Все прочие начальники, даже директор, светили отраженным светом, были заметны постольку, поскольку на них падали лучи света, излучаемого Главным.
Помимо научного величия у Петровичева были некоторые особенности, или странности. Сотрудники с умилением рассказывали про его чудачества. О том, например, как Главный, увидев, что бульдозер не может заехать в узкие ворота предприятия, бросил кабинет, выскочил в своей олимпийке на улицу и, пятясь спиной перед бульдозером, показывал выставленными перед грудью ладонями как ехать, приговаривая: «Давай, давай…». Или о том, как в перерыве на партсобрании, пока подсчитывали голоса, Главный показывал собственноручно снятый в Париже фильм. В фильме были ножки и попки парижанок, ножки и попки. Ни самолетов, ни Эйфелевой башни Купол не стал снимать.
Однажды к Главному пришел его новый заместитель по режиму, генерал КГБ, и сказал, что запрещает проведение эксперимента с открытым радиоизлучением, потому что, по расчетам его служб, уровень сигнала на «границе охраняемого периметра» превышает допустимый. Радиосигнал может быть принят иностранной технической разведкой, а это нанесет ущерб интересам государства.
– На каком расстоянии от границы сигнал достаточно затухнет? – спросил Главный.
– Примерно…на расстоянии ста метров, – ответил генерал, взяв цифру «с потолка», потому что явно не ожидал такого вопроса.
– Поднимите своих людей по тревоге и оцепите территорию на этом расстоянии от забора, чтобы не было посторонних, – приказал Купол.
– И сколько стоять? – опешил генерал.
– Сколько?.. – рассеяно спросил Главный. – Ну, сколько нужно, пока ребята измерения не закончат. А на будущее учтите, что государство платит мне большую зарплату, чтобы я разрабатывал аппаратуру, а вам, чтобы вы эту разработку обеспечивали и защищали. В этом состоят интересы государства. Все остальное – мелкое дело.
Конечно, такие байки вызывали восторг у слушателей.
Рассказывали, что Главный был многократно женат, имел множество детей, всех их любил и помогал им. И детям, и бывшим женам. И деньгами, и советом, и участием в их жизни. Но, конечно, сердце Главного конструктора принадлежало ныне действующей жене. Жена хотела стать доктором экономических наук, увлекла идеями научной организации труда мужа, и он решил предоставить ей предприятие в качестве экспериментальной площадки. Несколько лет все сотрудники ежедневно заполняли карточки, в которых цифрами обозначились их занятия в течение рабочего дня. Причем посещение уборной и курение проходило под единым кодом 0371, тройка, семерка, туз. Жена Купола обработала тысячи карточек и защитила докторскую диссертацию. Единственным напоминанием о том времени осталось название тоненьких книжечек, в которых инженеры писали сами себе работы на предстоящий квартал. До экономической жены книжечки назывались «Индивидуальное производственное задание». После нее осталось напыщенное и глупое «Личный творческий план».
Предания о научных заслугах и милых чудачествах Главного конструктора передавались молодым сотрудникам, и они начинали любить его чуть ли не с первого дня работы. Сережа, как и все, любил Главного, говорил с шиком, что работает у Петровичева, и получал в ответ восхищенное «О!»
Однажды у Сережи возник спор с военной приемкой, с заказчиком, как называли военпредов на предприятии. Заказчик не хотел принимать антенну, характеристики которой определялись из сравнения с другой антенной, так называемой эталонной. Заказчик требовал документ, подтверждающий свойства эталона. Никакие технические аргументы не годились, нужен был документ с печатью Госстандарта или другой компетентной организации. Сережа сначала хотел лбом пробить досадное препятствие, ругался с заказчиками, бегал жаловаться к начальству. Когда ничего не вышло, Сережа стал искать, где бы нужный документ получить. Среди возможных учреждений оказался Ереванский измерительный институт. Сережа никогда не был на Кавказе, а тут явно просвечивала возможность съездить разок, а то и два, в Армению.
Как обычно, Сережа увлекся новой для него сферой деятельности: списался, созвонился, договорился, поторговался, нашел источник финансирования. Оказалось, тоже интересное дело – организация работы. Все было готово, оставалось подписать бумаги у руководства, и можно лететь.
Сережа пришел к директору, объяснил, в чем дело, и попросил завизировать документы перед утверждением их у Главного конструктора. Директор выслушал Сережу, просмотрел документы, все одобрил и сказал, что можно не ходить к Главному, директор и сам все подпишет. Но Сережа отказался: «Нет, нет, вы завизируйте, а Николай Александрович утвердит». Директор пожал плечами, сказал: «Смотрите…», и завизировал. С молодым тщеславием Сережа хотел получить последнюю подпись у крупного ученого, действительно поработать с Петровичевым. От старой истории с комнатой и гарантийным письмом обиды в душе не осталось. Сережа летел к Главному как мотылек к лампе. Им овладел административный восторг, захотелось продемонстрировать себя самому большому из окрестных начальников.
Купол принял Сережу, любезно поздоровался и быстро во всем разобрался. С минуту подумал и сказал, что делать ничего не нужно. Потому что, если сейчас уступить требованиям заказчика, то потом для каждой нестандартной железки он будет требовать сертификат с печатью. Тогда работа остановится, все будут только сертификаты искать. Сережа не ожидал отказа и довольно запальчиво воскликнул, что эталонная антенна – это не «каждая железка», за что был награжден мудрой улыбкой. А на вопрос, что же делать, получил тоже мудрый совет учиться работать с заказчиком.
Сережа второй раз пробился к директору. Сказал, что Главный не хочет подписывать, и спросил: «Может быть, действительно, вы утвердите?» Обескураженный неудачей, Сережа не понял, что совершил бестактность. Директор поднял на него глаза и сказал: «Нет, я в такие игры не играю!»
Поездка в Армению не состоялась, нужный для работы документ не был получен, а у Сережи осталось неприятное чувство. Всплыла в памяти та история с гарантийным письмом… «Может, он и великий, да больно уж далек от нашей жизни, – думал Сережа. – А ведь директор знал, что Купол не подпишет, и мне предлагал без него обойтись. Умный, и характер Главного знает…Неудобно перед директором, предложил ему после того расписаться… Ведь не факсимиле же он. Стыдно…»
Сережа не знал, что не одного его огорчали особенности работы ответственного руководителя. Был круг людей, которым не нравился стиль работы Главного, которые считали, что руководить предприятием должен директор. Сегодняшний или другой, но директор. А существующая система, когда и директор, и Главный конструктор, тормозит работу. Главный не несет директорской ответственности, а директор не имеет полной власти. Наиболее радикальных деятелей из этой группы раздражала и олимпийка вместо рубашки с галстуком, и экономическая жена со своими карточками и все, что было связано с Петровичевым, и сам Петровичев. Недовольства доходили до министерства и до ЦК. В общем, наверху знали, что на предприятии не все в порядке. Мер никаких не предпринимали, потому что подходило семидесятилетие Николая Александровича, и было принято решение о присвоении ему звания Героя Социалистического Труда. Но недовольство юбиляром варилось, варилось…
