Мухаммад-Казем Мазинани - Последний падишах
Ты спокойно развалился на террасе и смотришь, как ветки деревьев в саду призывно покачиваются ради тебя, а цветы кокетливо подмигивают. Ах, если бы можно было в таком наслаждении провести весь остаток жизни! Здесь так спокойно и безопасно, разве что на этой вилле стены сырые и заплесневелые, да кое-где скорпионы пробегают с ядовитой торопливостью… Но это мелочи, а в целом тут — настоящий рай.
Приезжают дети, и жизнь становится совсем веселой. Ты подолгу сидишь с ними и болтаешь, шутишь, вспоминаешь старые времена.
— Помню, когда я ездил в Советский Союз, Хрущев мне косвенно угрожал, говоря о мощи своей страны, а я ему сказал: «Разница между нами в том, что у нас еще есть Всевышний на небесах…» Он ничего не ответил.
— Какой Всевышний? Что бы там ни говорили…
Ты хмуришься и останавливаешь сына. Даже в шутку ты не позволишь ему так отзываться о религии. Что бы о тебе ни думали, но ты всю жизнь был по-своему религиозен, потому теперь и поправляешь его:
— Шути обо всем, но только не о Боге. Видишь, что с нами произошло?
А ведь действительно никто не верит, что у тебя есть религиозные убеждения. Ярлык атеиста успешно наклеили на тебя враги. Нужно объясниться, и ты решил это сделать в твоей книге воспоминаний. Но обращаешься ты в ней не к живущим, а к будущим поколениям, для которых и формулируешь свои мысли.
Книга воспоминаний начала писаться легко, но потом застопорилась. Ты не хочешь в ней спорить с современниками, не желаешь спорить и с историей, ведь она уже дала тебе ответ. Нет, ты хочешь защитить свое имя, но не понимаешь, что нужно говорить о себе как о человеке и рассказывать, а не оправдываться. Писать же просто — без полемики, без доводов — ты не умеешь…
Дети уезжают, и жизнь становится прежней. А меж тем болезнь, как незваный гость, опять пожаловала к тебе. Ты, правда, ждал ее возвращения, но уж слишком внезапно начались боли, и опять ты — в пустыне безысходных страданий. В суматохе последних недель ты совсем забыл о том обещании, которое дал французу-врачу: что начнешь лечение. И вот — резкие боли в брюшной полости…
Ты не можешь есть. Пищу не проглотить, не проходит в желудок. Боль в животе такая, что жизнь стала невыносимой; тебя к тому же все время тошнит. Только ты возомнил, что вопрос о жизни и смерти перед тобой не стоит и что можно расслабиться, и вот уже болезнь — тут как тут. С каждым днем все хуже; зеркало показывает твое почерневшее лицо. Впрочем, мексиканские врачи — после обследований и анализов — тебя успокаивают: ты, дескать, заболел малярией, этим объясняются темный цвет лица и ухудшение самочувствия.
…Впрочем, вскоре оказывается, что диагноз мексиканцев был неправильным. Американские врачи обследовали тебя и не нашли малярии. Как бы то ни было, состояние твое день ото дня ухудшается. От слабости ты свалился в постель и едва можешь руку поднять, но и врачам не позавидуешь: мексиканцы, американцы и французы не могут договориться, что же все-таки с тобой и как тебя лечить. Поистине правдива поговорка о том, что больных богатых и знатных вылечить куда труднее, чем обычных пациентов.
В конце концов врачи пришли к компромиссному диагнозу: у тебя камни в желчном пузыре, и необходимо срочное хирургическое вмешательство. Диагноз удивительный, но ты не удивился. Ведь ты знаешь, что судьба действует мастерски, в противном случае как могло бы случиться, что при всей этой неразберихе какие-то камушки сумели с ювелирной точностью закупорить протоки твоего желчного пузыря?
Итак, нужна операция; но в какой больнице? В мексиканской? С помощью какого оборудования? Никто ничего не знает. А кто гарантирует, что вместо врача под маской и белым халатом не спрячется подосланный террорист?
Телефоны работают, чтобы изменить твою судьбу. И опять никто, кроме твоего влиятельного американского друга, не берет на себя окончательную ответственность.
— …Но ведь он действительно умирает!
Врачебные заключения посылаются в Вашингтон.
— Лечить его должны в Америке.
Президент США проводит экстренное совещание с помощниками, на котором ставит вопрос:
— Можем ли мы гарантировать, что в случае его перевозки в США наше посольство в Тегеране не подвергнется нападению?
Никто из присутствующих не способен ответить однозначно, но американский президент принимает рискованное решение и в последний момент протягивает бывшему союзнику руку помощи.
Перед самым рассветом вы садитесь в аэропорту Нью-Йорка. Ты бледен и едва не теряешь сознание, и непонятный страх гнетет тебя: словно ты преступник, которого привезли сюда для исполнения приговора. Но у американских властей другой план: они, оказывается, сообщили начальству аэропорта, что самолет доставил ценности из Центрального банка Мексики и что груз следует охранять как можно тщательнее!
К счастью, возле больницы журналистов не видно. Сотрудники службы безопасности ведут тебя извилистыми путями и поднимают на семнадцатый этаж. Там тебя встречают удивленные и растерянные медсестры и проводят в палату, где переодевают в больничную одежду, а на запястье прикрепляют пластиковую бирку с надписью «Дэвид Ньюсом»[56].
Когда ты видишь это имя, из глубины твоего существа поднимается вздох. Таким образом они дают тебе понять, что ты даже уже не свергнутый шах, а пациент — гражданин Америки, помещенный в больницу для операции. Единственная надежда, следовательно, — что этому американскому больному повезет и что он покинет больницу живым, а не мертвым.
«Черт бы побрал эту поддельную, фальшивую жизнь! Что мы задумываем и что получаем?»
Еще до того, как тобой поинтересовались врачи, тебя разыскали соотечественники и начали выкрикивать лозунги. С улицы доносились сначала отдельные выкрики, а потом — хор скандирующих голосов; и тебя, услышавшего эти знакомые речевки, бросило в жар, что-то сместилось внутри, и ты с семнадцатого этажа больницы перенесся прямо на тегеранскую улицу. Кошмар стал реальностью, или реальность — кошмаром?
— Смерть шаху! Смерть шаху!
— Down with the shah! Down with the shah!
Ты, и не видя, узнаешь этих крикунов. Это те самые студенты, которые за счет государственной шахиншахской казны были отправлены в Новый Свет с надеждой, что они получат там знания и потом вернутся на родину. Какое наивное прожектерство! Вместо того чтобы служить государству, они хотели только его разрушать. Разве не такие же студенты два года назад, когда ты встречал в Тегеране этого же американского президента, попытались сорвать церемонию встречи, так что для их разгона пришлось применить слезоточивый газ? И ты стоял рядом с президентом и едва сдерживал слезы…
Тебя уложили на каталку и везут в операционную. Встревоженная шахиня идет рядом: как женщина-провинциалка, приехавшая в столицу ради лечения мужа и бегающая по его делам. Каждый день ей приходится ходить через подсобные помещения, по страшным коридорам, мимо мусорных баков, окольными путями попадая в твою палату на семнадцатом этаже. Но больше всего ее угнетает отношение официальных лиц и работников больницы: ей кажется, что они намеренно плохо работают. А ведь этой самой больнице несколько лет назад ты подарил миллион долларов — только за то, что здесь лечилась твоя мать, Тадж ол-Молук.
…И вот ты достиг границы бытия и небытия: настало время для последних слов и взглядов. Дверь операционной… Ты сжимаешь руку шахини и смотришь в ее тоскующие глаза:
— Заботься о детях и не сгибайся перед угрозами!
Тебя кладут на операционный стол, похожий на стол в мертвецкой. Очень холодно: ведь ты совершенно голый, такого состояния ты всю жизнь боялся…
Главный хирург и ассистенты окружают тебя. И вот, словно бы из другого мира, к тебе протягивается волосатая рука, и ты внезапно теряешь сознание…
Твой живот вскрывают, словно сокровищницу — чтобы ее ограбить. Находят желчный пузырь — хранилище окаменелых слез. И грубыми пальцами хирург начинает извлекать эти камешки из протоков, и победно показывает их ассистентам, словно драгоценные жемчужины, и осторожно бросает в сосуд с формалином. Пятый камушек крупнее всех и самый блестящий; после его извлечения операция завершается. Хирург ловко приводит в порядок твою брюшную полость, и разрез зашивают. Так была совершена ошибка, которая вскоре повлечет за собой мучительные последствия.
Под крики «Смерть шаху!» ты приходишь в сознание и начинаешь оживать. После операции ты восстанавливаешься быстро. Швы заживают, и аппетит хороший, однако внутренний голос говорит тебе, что пока все это игрушки и что за всем происходящим кроется могучая таинственная рука, которая сделает так, что беды не прекратятся. Эта загадочная сила не позволяет тебе ни дня прожить без какого-то нового осложнения, не дает вздохнуть и вообще — быть обыкновенным человеком. Что же это за сила и зачем она держит тебя в подвешенном состоянии? Ведь ты ни в чем не можешь быть уверен: ни в здоровье своем, ни в болезни; ни страх не преобладает в твоей жизни, ни надежда, ни печаль, ни радость. Ты — в каком-то вечно промежуточном положении.
