Мухаммад-Казем Мазинани - Последний падишах
А вот еще одна убийственная новость — она приходит после полуночи, когда ты уже лег. Это такой шок, что шахиня долго держит в руках телефонную трубку, забыв положить на место. А потом с размаху грохает ее на аппарат, вложив в это действие все свое раздражение, и начинает рыдать. И говорит сквозь слезы, укоризненно глядя на тебя:
— Не могу выразить, как мне его жалко! Все ему вредили, и даже он сам. А он этого не заслуживал. Несправедливо, что он оказался в тюрьме и что так страшно погиб. Как вспомню его, вся горю… Зачем мы оставили его там, в тюрьме?.. Сколько раз я просила…
Ты встаешь и ищешь спасения на террасе. Перед глазами твоими как бы возникает силуэт премьера с трубкой и орхидеей в петлице: вот он, опираясь на трость, идет по пляжу в сторону моря. Толстенький, на песке едва держит равновесие. Он одет в тот самый официальный костюм, в котором бывал обычно на разных церемониях: пиджак с длинными фалдами, узкие брюки и желтая лента через плечо. В этой одежде он со спины похож на кузнечика из детских сказок. Этот человек тринадцать лет был премьер-министром и ни разу не сказал тебе «нет». Никто не предполагал, что у него так сложится судьба, что он будет приговорен к смертной казни. Уж он-то точно не предполагал: он был оптимистом и все трудности воспринимал легко. Человек принципиальный, он был способен переступить через свои принципы, чтобы осуществить твои чаяния и выполнить твои приказы. Очень характерно, что он не считал себя виноватым в чем-либо, а скорее видел в себе жертву судьбы; он был как домашний попугай, оставленный в открытой клетке, который не улетел из нее и стал добычей подкравшейся кошки…
— Не думал я, что у него так все закончится, иначе бы…
Ты оставляешь фразу незавершенной, и правильно. Ведь твой поступок был жесток по отношению к премьер-министру и тебе никакой выгоды не принес. Шахиня закуривает сигарету и хрипло произносит:
— Говорят, в эти дни хаоса охрана тюрьмы разбежалась, но он сам не ушел из камеры — напротив, передал одному из своих друзей, что просит перевести его в Центральную тюрьму. А также принести ему зубную пасту, смену белья и книги!
…Да, говорят, что, когда его расстреливали, он первый раз в жизни сказал «нет»: «Нет! Так не должно было быть!»
…Ты — как намокшая под дождем птица: нахохлился, ушел в себя… Переживая расстрел каждого из твоих приближенных, ты чувствуешь себя все более беззащитным. Это не шутки. Это — не что иное как переговоры: яростный, обжигающий спор между тобой и новыми правителями страны. Поединок на языке пуль, когда всякая вежливость отброшена. У этих людей нет почетной ленты через плечо; они вешают на плечо винтовку. Этих людей ты по-настоящему не знаешь, они — из не известной тебе породы. Тип подданных, с которыми вообще не хотелось бы встречаться лицом к лицу.
Шахиня поднимает теннисную ракетку и с женской грацией посылает мяч на твою половину поля. Играть с ней тебе приятно еще и потому, что ты постоянно открываешь в ней новые черточки, не замеченные раньше. Изгибы ее тела во время подач, ее шея, спина, прилипшие мокрые от пота волосы, разгоревшееся лицо… Наслаждаешься ты всем этим. За эти месяцы ссылки вы провели вдвоем больше времени, чем за всю предыдущую жизнь, и вам вовсе не надоедает общаться друг с другом. Хотя разница в возрасте велика, рядом с ней ты не чувствуешь себя стариком. Да ведь ты и в самом деле физически силен, твои мышцы натренированы многолетними занятиями спортом, и кожа у тебя — живая и свежая. Трудности не изменили твою прямую осанку, а живот твой, несмотря на возраст, — относительно плоский и твердый. В тебе вообще нет лишнего жира, по всем этим причинам шахиня и называет тебя «мой молодой муж».
Ты поднимаешь мяч с корта для подачи, как вдруг видишь толстого мужчину — похожего на тюленя, — показывающегося из-за песчаной дюны. Он неуклюже подходит, и ты его сразу узнаешь: премьер-министр Багамских островов.
«Ах, мой венценосный отец! Премьер-министр этой крохотной страны пришел к нам с горячей просьбой: ссудить ему для срочного дела один миллион долларов… Я вспомнил о больших суммах, которые уже бесследно исчезли на счетах этого государства, и без церемоний ответил ему: „Вы ведете себя не по-джентльменски…“ И он в ответ совершенно цинично заявил: „Вы сами — всего лишь неудачник, которого народ выгнал из собственной страны…“ За всю жизнь я не слышал от официальных лиц ничего подобного…»
Огорчений и бед становится все больше. С утра пропал твой черный пес — и след простыл, нигде нет. Ты в тревоге сидел на террасе, когда бедное животное притащили к тебе — перепуганное и нервное. И полицейский офицер вручил тебе письмо от своего начальника, там говорилось: «Вашей собаке не разрешается покидать виллу. Предупреждаем, что в противном случае будем вынуждены прибегнуть к иным мерам».
Как это угнетает! Быть может, больше всего — что ты вообще не имеешь права говорить о политике. Даже в качестве свергнутого падишаха, несчастного или гонимого. Шахиня восклицает с горечью:
— Раз здесь нам нельзя говорить о нашей стране, давай возьмем лодку, выплывем в нейтральные воды и там, сколько душе угодно, будем беседовать о политике — друг с другом и корреспондентами.
Мысль кажется смешной, хотя ты уверен, что и этого — на практике — осуществить не удастся. Но и здесь оставаться больше нельзя. Здесь, на этом острове, приходится платить солидную сумму буквально за каждый вздох. И в то же время нельзя говорить о своей стране или, например, выпустить заявление по поводу расстрелов в Иране. Нужно срочно уезжать, вопрос: куда?
Опять придется испытывать свое счастье. Америка была бы лучше всего: там дети и большинство родственников. Но тут есть какая-то преграда, и, если бы ты знал принципиальную оценку ситуации, отправленную американским послом в Тегеране президенту США, ты бы не удивлялся. Посол писал: «Как только шах ступит на нашу землю, мы немедленно должны будем отправить в Америку — в гробах — сотрудников нашего посольства».
Расстелив на столе карту мира, ты принимаешься за поиски. Поле обширное: вся карта. Порой палец останавливается на какой-то точке, и начинаются попытки наладить связь, переговоры… Но в результате реальной возможностью оказывается лишь Южная Африка. Эта страна согласна принять тебя, но с ней связано столько воспоминаний из времени изгнанничества твоего отца… Как он писал, раньше, чем главнокомандующий, его там встретили местные прожорливые комары…
«Ах, мой венценосный отец! Моя бедная мать, Тадж ол-Молук, страдает склерозом и уверена, что ее сын — все еще падишах. Впрочем, склероз стал для нее настоящей находкой, ведь она и себя может по-прежнему считать шахиней-матерью. Потому она разговаривает со служанками примерно так: ‘Если ты не будешь служить на совесть, я пожалуюсь сыну, и тебя схватят за косы и привяжут к лошади, и отвезут в пустыню, и бросят там’».
В крайней тоске и безнадежности ты смотришь на волны океана, как вдруг оживает телефон и дворецкий подает тебе трубку. Ты слышишь голос американского друга, который от возбуждения почти кричит:
— Ваше Величество, я вас поздравляю! Наконец-то я нашел подходящее место для вашего жительства!
Глава восемнадцатая
Медсестра-смуглянка бреет волосы на твоем животе, готовя тебя к операции. Нет ласки более отвратительной, чем ласка этой бритвы, удаляющей лишние волосы с твоего тела и ранящей душу. Умереть бы, только бы не участвовать в этом! Какое чувство должна испытывать эта быстроглазая медсестра, когда она смотрит на волосы на твоей груди, местами седые? Видишь, как аккуратно она делает свою работу? Точно очищает только что извлеченную из земли древнюю глиняную статую…
Итак, ты готов для операционной, вот только врачи никак не договорятся, и каждый высказывает что-то свое. Воспалительный процесс, центр заражения ниже диафрагмы, абсцесс в брюшной полости и даже пневмония! Запутанная ситуация, до странности напоминающая то, что было в политике в последние месяцы твоего правления: тогда каждый предлагал тебе свой рецепт. Остается надеяться, что хирургическое вмешательство не закончится таким же образом, как закончилось твое пребывание у власти…
Шахиня заметила:
— Не знаю, кто так мудро устроил, что наши с тобой места жительства носят столь поэтические названия… Дворец Дженан Аль-Кабир[55], остров «Райский», а теперь вот «Вилла красных цветов»!
В ответ ты улыбаешься, ничего больше. По твоему мнению, в нынешних обстоятельствах поэтические названия звучат издевательски. Но нужно быть справедливым: это место гораздо лучше прежнего. Уютная вилла с парком, полным цветов и красивых деревьев, в столице Мексики. В этой стране, по крайней мере, никто не будет тебя подло обманывать в деньгах и брать налоги только за то, что ты еще жив.
