Махмуд Теймур - Синие фонари
— Какой замечательный запах!
— Это особый сорт духов. «Ночь любви».
Я попросил Хайат извинить меня, быстро вышел в столовую и, вынув из бумажника знакомый листок со словами: «Люблю тебя и отдаю тебе всю свою душу», вдохнул его аромат. Тот же запах! Я понюхал еще и еще раз. Удивительно!
Я вернулся в гостиную с таким ощущением, точно на глаза мои надета повязка.
— Вам понравился этот запах? — услышал я голос Хайат.
— Очень!
— Это последняя новинка известной французской фирмы Барну. Я выписала свой флакон прямо из Парижа. Я очень дорожу этими духами. Во всем Египте вы не найдете второго такого флакона!
— Поразительно!.. Значит, эти духи имеются только у вас, у вас одной?
— Конечно!
— Да, но… возможно ли подобное?..
— Что именно?
— Правда ли, что эти духи имеются только у вас? У вас одной!
Она внимательно посмотрела на меня, потом мило рассмеялась:
— Что с вами, Шакир-бек? Вы не такой, как всегда!
— Простите… Я чувствую, что с моей головой творится что-то неладное.
— Может быть, вы выпили слишком много виски?
— Нет… но… по-видимому, я много курил… Однако вернемся к духам, духам «Ночь любви»!
— Почему вас так заинтересовали эти духи? — Она снова рассмеялась.
— Да нет… Дело не в этом… Видите ли…
— Может быть, вы хотите и себе заказать такой же флакончик и прибавить его к вашему собранию редкостей?!
— К моему собранию редкостей?!
— Ну да, я ведь все видела, когда открывала шкаф с вашей одеждой.
— Вы открывали шкаф с моей одеждой?
— Извините! Но вы, конечно, знаете, что в нем хранится белье всего дома.
— Знаю.
— И следит за ним не кто иной, как я…
Услышав это, я задрожал. Значит, она тоже входила ко мне в комнату… Тогда… это поразительно… но…
Я взглянул на нее и встретился с ее зелеными лучистыми глазами. В них светились искушение и соблазн.
Я потупился и, не поднимая взора, твердо проговорил:
— В английском романе, который я читаю, мне попалось любопытное упоминание о переписке влюбленных!
Тут я набрался смелости и пристально, многозначительно взглянул на нее.
Она встала, вынула из коробки на столе папиросу, зажгла ее и улыбнулась.
— Что же это за любопытное упоминание?
— Вам интересно знать?
— Очень!
Она выпустила дым.
— Влюбленные вкладывали записочки в книги, которыми они обменивались, — ответил я, втайне торжествуя.
— Старый способ, но всегда надежный.
Вынув изо рта папиросу, она грациозно кивнула головой.
В моем сердце не оставалось больше места сомнениям. Этот взгляд, этот кивок были красноречивее любого доказательства. Я почувствовал, что сердце мое готово выскочить из груди… В эту минуту в комнату вошел Фарид, и я овладел собой. Вдруг Хайат заявила мужу:
— Шакир-бек восхищается моими новыми духами и желает со мной соперничать. Надеюсь, ты воспрепятствуешь ему, насколько это в твоих силах, и не дашь заказать в Париже такой же флакон!
Она засмеялась и вышла.
О Аллах! Как изумительна хитрость женщин! Есть ли существа лукавее!..
Всю ночь меня не оставляли волшебные сновидения. Я видел Хайат с ее таинственными любовными письмами, от которых исходил нежный аромат духов. Я был счастлив, открыв наконец тайну этой загадочной любви.
А наутро меня ошеломила поразительная новость: Амаль, оказывается, с разрешения своей сестры душилась ее духами!.. Опять все запуталось! Вновь моей душой овладело сомнение. Обе сестры употребляли духи, пахнувшие фиалками, обе входили ко мне в комнату в мое отсутствие, обе как будто состязались в кокетстве, обе соперничали, обольщая меня и желая поймать в свои сети.
День прошел, а загадка казалась по-прежнему неразрешимой. Растерянность и колебания мои возросли.
В течение нескольких дней тем же самым путем я получал записки, с удивительной методичностью вложенные между страниц английского романа; все такие же листочки бумаги, надушенные знакомыми духами марки Варну. На них мелким почерком было написано: «Люблю тебя и отдаю тебе всю свою душу!»
Я обнаружил в себе склонность к одиночеству. Ночью мне не спалось. Я сидел как зачарованный в своей комнате у окна, созерцая звезды. Мне грезилась «она». Вот она приближается неслышными шагами… Я напрягал слух, чтобы уловить шелест ее платья. Она идет ко мне, бросается в мои объятия… Она… Она… Но кто же она? Хайат или Амаль?.. Я не знал, кому из них отдать предпочтение: и та и другая блистали красотой. Но разве они обе не жены моих друзей?
Совесть во мне заговорила, она терзала и мучила меня, и я решился бежать… Уеду, завтра же, тайком ото всех… и сохраню честь семьи: я боялся за «нее»! Боялся, что, прощаясь, «она» может выдать свою тайну.
За завтраком я был молчалив и озабочен: я обдумывал формулировку письма, которое собирался перед отъездом оставить у себя в комнате. Мне хотелось, чтобы оно имело двоякий смысл: если его прочтут братья, они не должны найти в нем ничего, кроме прощального привета; если же прочтет «она», ей тотчас же станет ясен его смысл.
Друзья заметили мою рассеянность, но не стесняли меня расспросами. Они пытались меня развеселить, но, увидев, что я не склонен смеяться, оставили в покое.
После завтрака я поднялся в свою комнату, притворил окно, лег на диван и закрыл глаза, стараясь вернуть себе спокойствие и собраться с мыслями.
Все было готово, кроме письма. Лежа с закрытыми глазами, я обдумывал, как его написать.
Внезапно мне почудился шорох. Сердце мое замерло… Кто-то явно стоял за дверью… От волнения я не смог дохнуть. Я притворился спящим. Дверь потихоньку отворилась, и я услышал легкий шелест платья. Все ближе… Открываю глаза и вижу… Кого? Туффаху! Она берет английский роман и вкладывает в него листок бумаги.
— Что ты делаешь, Туффаха? — закричал я.
Девочка испуганно обернулась, потом покорно опустила головку и сказала:
— Клянусь великим Аллахом, я ничего не делаю!
Я взял книгу, вынул записку и сразу же почувствовал знакомый аромат духов. «Люблю тебя и отдаю тебе всю свою душу», — прочитал я.
О! Я готов был схватить девочку и выбросить ее из окна.
— Ты рассердился? — спросила она, обнимая меня.
— Нет, обрадовался! — ответил я, побагровев. Но, видя, что она вот-вот заплачет, посадил ее на колени и спросил:
— Тебя кто-нибудь научил так делать?
— Никто, клянусь Аллахом!
— Тогда, значит, ты сама писала записки и вкладывала их каждый день в книгу?
— Да. — Она кивнула головой и протянула мне свои пальцы, выпачканные чернилами.
— А для чего ты это делала? — снова спросил я.
— Потому что я люблю тебя, — ответила она, и глаза ее наполнились слезами.
Я внимательно посмотрел на нее:
— Ты так сильно меня любишь?
— Да, — подтвердила она спокойным, как обычно, тоном. — Я люблю тебя и отдаю тебе всю свою душу.
Я расхохотался и крепко обнял девочку:
— А у кого ты научилась этим словам?
— У моей учительницы арабского языка. Она часто повторяет их.
— Она говорит их тебе?
— Нет, не мне. Она меня не любит, и я ее тоже. Она всегда говорит эти слова в классе, не глядя на нас, потом глубоко вздыхает, пишет их на промокательной бумаге… и кладет в книгу учителю арифметики.
— А зачем ты скрывала это от меня?
— Наша учительница тоже скрывает свою тайну от учителя!
Я взял Туффаху на руки и достал для нее из шкафа плитку шоколада. Потом мы с ней подошли к окну, и я увидел Хайат и Амаль, гулявших в саду. Долго я стоял у окна, глядя на них, и молчал.
На следующее утро я собрал свои вещи, и поезд умчал меня в Каир.
Целую неделю я ни с кем не встречался… и не гляделся в зеркало!..
Стопроцентный успех
Перевод А. Метлова
Меня зовут Мансур Рафиу-д-Дин, вернее — устаз[43] Мансур Рафиу-д-Дин. Я журналист, точнее — потомственный журналист. Профессию эту я унаследовал от отца, отец — от моего деда, а тот — от моего прадеда. Журналистика вошла в плоть и кровь нашей семьи.
Из-под пера моего вышли нашумевшие статьи. Это могут засвидетельствовать мои друзья. Для профессии журналиста у меня все данные: и умение писать, и прочие способности. Только вот нет гонорара, который обеспечил бы мне и моей жене сносную жизнь.
Я работаю редактором в газете «Управляемые ракеты». Все отдают должное моим произведениям. И лишь главный редактор их совершенно не ценит. Он уверяет, что статьи мои лишены какой бы то ни было занимательности. Более того, считает, что я ретроград. Нисколько не церемонясь, он может во всеуслышание заявить, что идеи мои несовременны, а стиль груб, как неотесанный камень.
