Махмуд Теймур - Синие фонари
Когда поезд прибыл в Сиди Бишр, вся семья уже ожидала меня на перроне. Едва я выпрыгнул из вагона, на шею мне бросилась прелестная девчурка.
— И ты тоже, Туффаха, пришла меня встретить? — радостно воскликнул я.
Туффаха — дочь моего друга Фарида, ей семь лет. Мне не приходилось видеть ребенка, более забавного и живого.
Я поднял девочку на руки, поцеловал, потом вынул из кармана приготовленную для нее коробку с шоколадом и отдал ей.
— У меня есть для тебя еще кое-что, — сказал я, — разные сладости, игрушки.
— А где же они? — закричала Туффаха.
— Терпение, моя маленькая, терпение; все в моем чемодане, но ты их получишь не сразу… каждый день но подарку.
Она обняла меня, и мы стали болтать.
— Ну, а нам и ждать нечего, — услышал я слова Фарида, — у тебя все только для Туффахи.
Жены моих друзей Хайат и Амаль засмеялись. Я поспешил поздороваться с ними.
— Дорогие друзья, не взыщите, это действительно не очень вежливо, но поверьте…
— Мы знаем, что вы и Туффаха горячо любите друг друга, — прервала меня Амаль, — и что ради этой любви вы готовы забыть любого из нас!
Все громко рассмеялись, подхватив ее шутку и тем оправдывая мой промах.
Вдруг Аббас воскликнул:
— О Аллах, а где же твой чемодан, Шакир?
Я поискал глазами чемодан и вспомнил, что оставил его в вагоне. В это мгновение поезд двинулся по направлению к Сиди Габер. С тоской и отчаянием взглянул я на Туффаху. Но отец утешил ее:
— Не огорчайся, мы сейчас пошлем кого-нибудь за чемоданом Шакир-бека, и ты получишь все, что он тебе привез.
Он сделал знак слуге, тот вскочил в вагон, а я, обернувшись к друзьям, сказал:
— До чего память ослабела, один Аллах ведает! Забыть свой собственный чемодан! Скоро о моей рассеянности будут рассказывать анекдоты.
— А ты разве не знаешь, Шакир, что рассеянность — признак гениальности? — заметил Аббас.
Я удивленно взглянул на него.
— Совершенно верно, — подтвердил Фарид, — рассеянность — один из признаков гениальности!
Рассуждая о странностях человеческого характера, мы покинули вокзал, и сразу же я услыхал шум моря, ощутил его дыхание.
Нас ждал автомобиль. Мы сели и покатили вдоль прекрасной набережной.
Я облегченно вздохнул, услышав, как Амаль сказала:
— Сделайте одолжение, отстаньте вы от Шакир-бека и с вашей рассеянностью, и с вашей гениальностью.
А Хайат добавила:
— Поговорим лучше о сказочном, прекрасном море, о купаниях и казино!
Мы прибыли на дачу, и мне показали мою комнату. Вскоре доставили и чемодан. Я разобрал вещи и переоделся.
После обеда мы провели дивный вечер на террасе, играя в карты, слушая радио и рассказывая веселые истории.
* * *
Я уже несколько дней жил в этой чудесной семье, окруженный заботой, сердечностью и вниманием.
Выполняя обещание, данное Туффахе, я каждый день вручал ей какой-нибудь маленький подарок, и она всякий раз вознаграждала меня крепким поцелуем. Однако мне было грустно, что я не мог видеть ее чаще: она вместе с воспитательницей жила отдельно, подчиняясь особому распорядку в занятиях, прогулках и еде.
Проходили дни… Однажды, когда я сидел в своей комнате у окна и перелистывал английский роман, который читал, когда не был занят чем-нибудь другим, из книги выпал маленький листок бумаги. Я поднял его и стал разглядывать… О, неожиданность! То была записка, и в ней лишь одна фраза: «Люблю тебя и отдаю тебе всю свою душу!»
Долго рассматривал я эту записку, несколько раз перечитывал ее. Мной овладело глубочайшее изумление; она была написана изящным женским почерком… Листок мог быть вложен в книгу лишь сегодня.
Этот роман находился у меня со дня приезда, я то и дело принимался за его чтение. Книга постоянно лежала у меня в комнате, на диване; значит, женщина, написавшая записку, могла вложить ее в книгу, только находясь у меня в комнате. Это очевидно. Но кто же, кто эта женщина?! Посторонних у нас не было. Значит, эта женщина… живет здесь, в этом доме? Я затрепетал от волнения и, стараясь собраться с мыслями, возбужденно зашагал по комнате, потом остановился, с досадой смял бумажку и отшвырнул ее прочь. Выглянув из окна, я увидел в саду моих друзей с женами: они сидели под красным зонтом. Я закричал им:
— Дорогие друзья, позвольте вас уверить, что я не так глуп!
Они удивленно и вопросительно подняли на меня глаза.
— Ваш заговор провалился, — продолжал я, — проделка не удалась. Это все, что я хотел вам сказать!
— Да исцелит тебя Аллах! — засмеялся Аббас.
День прошел как обычно, я больше не упоминал о своей тайне. Когда друзья спрашивали меня о таинственном заговоре и причине моей досады, я смеялся и менял разговор; я считал, что со мной сыграли неудачную шутку, и решил больше не касаться этой темы, но все же не переставая думал о загадочной записке и не раз мысленно повторял ее слова. Стоило мне оказаться в обществе моих друзей и их жен, как я ловил себя на том, что пристально рассматриваю женщин, сравнивая их красоту.
На следующий день после обеда я отправился в свою комнату и, как обычно, прилег отдохнуть.
Проснувшись, я взялся за английский роман, но едва открыл его, как из книги выпал листок такого же размера, как и вчерашний. Я поспешил поднять его. Там было написано: «Люблю тебя и отдаю тебе всю свою душу». Почерк тот же.
Я вскочил с дивана, решив положить конец этим шуткам.
Проходя мимо зеркала, я замедлил шаги и на мгновение остановился, потом отодвинулся, снова подошел… На меня глядел молодой человек невысокого роста, худощавый, с приятной смуглотой. Волнистые волосы… глаза небольшие, но лучистые, сияющие — в них явно есть что-то привлекательное. Ну разве похожи они на кошачьи, как уверяют мои друзья? В общем, недурен, даже красив. Однако все это ничто, по сравнению с веселым нравом и остроумием…
Шум промчавшейся мимо машины вывел меня из задумчивости. Я направился к туалетному столику, надушился, переменил булавку в галстуке на более дорогую и подошел к окну. В саду под красным зонтом сидела в одиночестве Амаль, жена Аббаса. Заметив меня, она очаровательно улыбнулась, приглашая спуститься. Я поспешил к ней.
Едва я приблизился, как она воскликнула:
— Вот чудо! Что это за аромат? Ваше приближение можно почувствовать за двадцать метров!
— А запах хороший?
— Просто чудесный! Садитесь, поболтаем. Все уехали в город что-то покупать. А нас с вами бросили.
Я не без некоторой робости присел. Внезапно она спросила:
— Вы еще не кончили читать ваш роман?
— Мой роман?
— Ну да, этот английский роман; да вот он у вас в руке.
Книга действительно была со мной. Я и сам не заметил, как захватил ее.
— Нет, еще не кончил, — с трепетом ответил я.
— Вы не находите, что этот роман социальный?
— А вы разве читали его?
— Нет, только перелистала разок-другой.
— Перелистали? А где вы его нашли?
— В вашей комнате, конечно.
— Вы были в комнате в мое отсутствие?
— А вы разве не знаете, мой друг, — ответила она, нежно улыбаясь, — что в мои обязанности входит присматривать за слугами?.. Ну, так вы согласны, что роман социальный?
— Совершенно согласен.
— И в нем ничего не говорится о чувствах.
— Каких чувствах?
— Любовных, конечно.
Сердце мое замерло:
— А вам нравятся любовные романы?
— Очень!
Сплетая пальцы на затылке, она откинулась назад, волнуя и восхищая меня красотою и нежностью рук, изяществом позы.
Но тут явился слуга и позвал ее к телефону. Она встала и ушла, бросив на меня обольстительный взгляд, а я продолжал сидеть, смущенный, но бесконечно счастливый. Потом отправился бродить по саду, углубившись в свои мысли и пытаясь подавить в себе вспыхнувшую страсть.
* * *
Вечером после ужина мы пили в гостиной кофе и курили. Потом Аббас и Фарид вышли, за ними последовала Амаль, и я очутился наедине с ее сестрой Хайат. Я собирался выйти вслед за остальными, но Хайат подошла к пианино и начала играть; вежливость требовала, чтобы я остался. Мелодия была восхитительна, я слушал как зачарованный, наслаждаясь красотой музыки. Едва Хайат кончила, я рассыпался в восторженных похвалах. Она с благодарностью взглянула на меня и спросила:
— Вам понравилось?
— Я в восторге.
— А как вы думаете, кто это сочинил?
— Большой музыкант, несомненно.
— Большой музыкант?!
— Разумеется.
— А если я вам скажу, что это сочинила я?!
— Тогда, значит, мое предположение меня не обмануло!
Мы оба засмеялись. Тут она уронила шелковый платочек. Я поспешил поднять его. От него исходил нежный аромат, напоминавший запах фиалок. Он показался мне знакомым. Но откуда? Я поднес платок к носу и сказал:
