Махмуд Теймур - Синие фонари
Смело и отважно ринулся он в толчею, что-то приказывая, что-то запрещая, но никто его не слушал. Голос старосты растворился в крике и шуме.
Тогда он решил прибегнуть к оружию, однако не успел взяться за револьвер, как кто-то выбил его из рук.
Чувствуя, что толпа сжимает, сдавливает его, начальник снова попытался закричать, но крик застрял в горле. Он хотел обратиться к своим стражникам, но в свалке никого не различал.
Староста оказался в безвыходном положении. Он отступил назад, опасаясь неприятных последствий, и вдруг очутился в группе людей, ожесточенно колотивших друг друга палками. Частые удары посыпались на него, и он упал, весь избитый.
Занимался день. Утомленные и обессиленные стычкой, люди перевязывали раны.
Возле домов были разбросаны какие-то вещи, одежда, утварь. Среди обвалившихся стен, осторожно принюхиваясь, рыскали собаки…
А утром следующего дня можно было видеть имама мечети, который бродил по деревне, вымаливая у Аллаха спасение и испрашивая милости. Иногда он заходил в дома, навещая больных, утешая раненых, успокаивая взбунтовавшихся и прислушиваясь к благоразумным советам стариков.
Когда имам пришел в правление, его увидел шейх, который ведал документами и счетами. Он вручил имаму ключи от амбара — ту самую связку деревянных ключей — и проговорил:
— Оставь их у себя, господин наш, до тех пор пока не назначат к нам нового старосту…
Милосердный будда
Перевод Л. Степанова
Герой нашего рассказа больше прочих смертных похож на Будду… Я имею в виду ту самую статую, которая обычно привлекает любителей старины всякий раз, когда они посещают рынки и лавки в поисках редких вещей и антикварных предметов. Эти статуи бывают всевозможных размеров. Вы можете встретить изящные статуэтки величиной с ладонь и большие статуи в рост человека. Но какого бы размера ни был Будда, внешний его вид и черты лица всегда неизменны. Жирное дряблое тело, едва прикрытое лохмотьями, вздутый, выпирающий живот, шаровидная голова и пухлое лицо, на котором застыла улыбка, выражающая покой и равнодушие. Будда навеки замер в своей расслабленной позе, словно не в силах подняться… Да, этот человек настолько похож на статую, что, если бы вы увидели его неподвижно сидящим на развалинах дома, то, без сомнения, приняли бы за одну из статуй Будды, неизвестно какими судьбами попавшую сюда, в этот глухой угол.
В любое время года его можно найти в излюбленном месте, где вот уже много лет он неизменно проводит свои дни. Он сидит, скрестив ноги, и кажется, что складки на его животе внезапно окаменели. Так он и пребывает всегда в одной и той же позе, исполненной блаженного покоя. На губах его играет легкая улыбка, в глазах разлит мягкий свет. Такому человеку не страшны никакие превратности судьбы…
Когда он говорит, голос его едва слышен, впрочем, говорит он редко; если же что-нибудь и скажет, то непременно шепотом, а если засмеется, то беззвучно, и только складки на его животе равномерно колышутся в такт смеху.
Лишь очень немногим знакомо его прошлое. А ведь некогда был он главою большой семьи, имел сыновей и внуков; это был редкий семьянин, души не чаявший в детях: он любил их нежно, обожал, почти боготворил. Но наступил день, самый горький день в его жизни, когда ему пришлось проводить на кладбище последнего из своих близких: безжалостная смерть одного за другим унесла их всех. Он мужественно перенес страшный удар и к концу жизненных странствий нашел себе приют в этих развалинах.
Вскоре он сделался кумиром детворы квартала. Со свойственной им чуткостью ребята быстро ощутили его мягкость и доброту и приходили наслаждаться в его обществе весельем. Кто повиснет у него на плече, кто обнимет за шею, кто взберется на спину. Вдоволь поиграв и пошалив, каждый выбирал себе местечко рядом с ним и мирно засыпал, а старик ласково гладил детей, словно оберегая их от бед, как птица, заботливо простирающая крылья над головами птенцов.
Дети собирали тряпье и листья и приносили их «Будде», а он мастерил для них удивительные игрушки, доставлявшие им несказанную радость: осла с отвислыми ушами, верблюда с высоким горбом, корабль с трепещущими парусами, девушку в нарядном платье. Вскоре «Будда» стал получать много подарков от жителей квартала; особенно щедры были матери. Так он жил, обеспеченный хлебом насущным, и ничто не тревожило покоя его души. Но мудрый старик знал, что счастью неизменно сопутствует несчастье, радость всегда идет рука об руку с горем… И действительно, мало-помалу горьким проклятьем его жизни стал торговец вареными бобами, чья лавка помещалась рядом с его жилищем. Сухой и тощий торговец этот напоминал костлявую селедку. Стоял он большей частью у котла, где варились бобы, мрачный и злобный, словно злой дух, загнанный в бутылку. На его потном лице шевелились мохнатые брови, из-под низкого лба смотрели маленькие колючие глазки; он не переставая ворчал и бранился по всякому поводу.
Всем было ясно, что эти два человека — добрый «Будда» — любимец детей и неприветливый торговец бобами — никогда не поймут друг друга. Скрытая ненависть, словно невидимая стена, разделяла их. Да и разве могли они симпатизировать друг другу — вокруг «Будды» целыми днями резвились дети, торговец же терпеть не мог их звонких голосов и веселых шалостей, и даже вида их не выносил. Человек этот жил бобылем — не было у него ни жены, ни детей, ему была чужда любовь к близким, забота о слабых, нежность и дружба — все то, что согревает семью, как огонь очага — дом!..
Молодости присущи задор и смелость. Дети обычно стремятся одержать верх над теми, в ком чувствуют своего врага. Вот почему все ребята квартала преследовали насмешками торговца, и чем громче он бранил их, тем больше они ему досаждали.
От доброго старика ничего не ускользало. Он молча наблюдал за этой враждой и, выслушивая жалобы детей, загадочно улыбался, скрывая свои мысли и чувства. Если торговец обижал какого-нибудь мальчишку, тот, заливаясь слезами, бежал к «Будде», ища у него утешения… Торговец, проходя мимо развалин и видя детей, осаждающих «Будду», бросал на них злобные взгляды и в ярости сплевывал.
Ссоры между детьми и торговцем не прекращались. Они то и дело переходили в стычки, и однажды этот жестокий человек избил дубинкой веселого шалуна и проказника, признанного предводителя всех мальчишек. Кровь ручьем хлынула из головы бедняги, и он с плачем бросился к своему защитнику. «Будда» нежно любил этого мальчугана, в раннем детстве лишившегося родителей и такого же беспредельно одинокого, как он сам. Когда он увидел ярко-алую кровь, струившуюся по детскому личику, его собственное лицо подернулось суровым облаком гнева и печали. Губы у него задрожали, он заскрежетал зубами и окинул торговца, стоявшего в дверях лавки, испепеляющим взглядом. Потом приласкал ребенка и с величайшей осторожностью перевязал его раны.
Остаток дня «Будда» просидел с закрытыми глазами, но всякий, кто пристально всмотрелся бы в его лицо, заметил бы, что по нему пробегают судороги — так волны бороздят поверхность моря перед бурей. Ночью старик впервые за много лет покинул свое пристанище и пробыл в отсутствии больше часа. Затем бесшумно, медленным шагом возвратился к себе, с трудом волоча грузное тело. Видимо, он спешил достичь своего убежища до наступления рассвета. Едва он, прерывисто дыша, опустился на свое привычное место, тяжелый сон смежил ему веки. Вскоре на лице спящего появилась неизменная улыбка — символ блаженного покоя…
Лишь только взошло солнце, среди жителей квартала разнеслась страшная весть: ночью за лавкой, в своем жилище был убит торговец бобами! Поднялся шум, начались толки да пересуды. Люди толпились у дома торговца, вытягивая шеи и заглядывая в помещение, пытаясь понять, почему преступник не ограбил покойного, почему оставил нетронутыми его деньги и вещи. Вскоре явились блюстители порядка — полицейские в плащах с блестящими позументами. Они важно ступали по земле, в шагах их, казалось, слышалась угроза…
А в глубине развалин в своей неизменной расслабленной позе неподвижно сидит, скрестив ноги, старый «Будда». Вокруг него резвятся дети. На его пухлом лице застыла светлая улыбка, дышащая умиротворением и покоем.
«Отдаю тебе всю свою душу»
Перевод К. Юнусова
Мои друзья Фарид и Аббас пригласили меня провести у них несколько дней на чудесной даче в Сиди Бишр[42]. В Каире стояла невыносимая жара, и я с большой радостью принял их предложение. Упаковав вещи, я отправился в Александрию.
Фарид и Аббас — братья, женатые на двух сестрах; живут они вместе согласно и дружно.
Когда поезд прибыл в Сиди Бишр, вся семья уже ожидала меня на перроне. Едва я выпрыгнул из вагона, на шею мне бросилась прелестная девчурка.
