Изабель Фонсека - Привязанность
— Что собираетесь делать в выходные? — спросил он, высматривая такси.
— Вик завтра вечером предстоит большое празднество в Кембридже. Целый шквал двадцатиоднолетних, град двадцатиоднолетних торжеств. Зна-а-ачит, я, вероятно, займусь тем, к чему призывал меня Марк, и посмотрю кучу болгарских документальных роликов объемом с четыре полнометражных фильма.
Они оба рассмеялись, зная, что в кино Марк предпочитает то, что сам прозвал «кровавой баней в миллиард долларов».
— Вообще-то, — сказал Дэн, поднимая воротник своей кожаной куртки и засовывая руки в карманы джинсов, — в Национальном кинотеатре проходит великолепный фестиваль китайских фильмов. Это вам подойдет?
— Возможно, если все это двухсерийные картины, без перерывов и, предпочтительно, без субтитров. И, пожалуйста, пусть они будут только черно-белыми.
— Я до смерти хочу посмотреть полную версию «Покрова росы» Хе Лу Хьи, но, должен признать, не могу найти в христианском мире такого грешника, который пошел бы на этот фильм вместе со мной. Завтра будет последний сеанс. У вас хватит безумия, чтобы пойти со мной? Умоляю, скажите «да».
— Хм, «Покров росы», да? — Потом она увидела, что он серьезен и смотрит на нее так, словно от ее решения что-то зависит. — Хорошо. Я пойду, — глядя на него исподлобья, сказала Джин, игриво и спокойно, как того требовал вопрос, чувствуя себя так, словно сама была героиней фильма, и ни на минуту не задумавшись, словно этот разговор не имел никакого отношения к тому, чем она сможет занять себя завтра вечером или же в любой другой вечер своей жизни.
— Вы не передумаете, правда? — спросил Дэн. Джин понравилось, как он произнес «придумайте» вместо «передумаете», — и то, что он всегда говорит «дачи» вместо «удачи».
— Нет, не передумаю, — пообещала она. — Теперь мне можно поехать домой?
Дэн сунул два пальца в рот и издал могучий свист, заставивший проезжавшее мимо такси остановиться прямо перед ними.
— Было очень хорошо, — сказала Джин, продолжая смотреть ему в глаза и усаживаясь в такси, меж тем как он придерживал дверцу открытой. Она опустила окно и сказала: «Спасибо», — имея в виду именно то, что сказала, и держа свои лапки на стекле, словно стоящий кролик.
Когда она приехала, Вик стояла у входа, опершись на ограду. Джин, вынимая третью за день двадцатифунтовую купюру, была потрясена.
— Дорогая, извини, ради Бога, — сказала она. Дэн со своим оранжевым зонтом и черной кожаной курткой, развеялся, как голливудская греза. — Где твой ключ, милая? — Целуя ее, она уловила запах табачного дыма. Значит, Вик курит. Спрашивать нет смысла.
— Ключ у Викрама. Я думала, ты будешь здесь. Да не беспокойся, мама.
— Ты не возражаешь, если мы останемся дома? — Она слепо рылась в хламе на дне своей промокшей сумки. — Мы можем заказать обед с доставкой. Я так устала после всей сегодняшней беготни. Да и разница в часовых поясах начинает меня донимать. — А еще — это второе шэнди, подумала она, когда распахнулась дверь, ударившись о стену. Завывала Элизабет, и ее кошачьи вопли звучали почти по-человечески. Она определенно не пойдет на «Облако дымки» в НКТ, подумала она, вспомнив о своем смехотворном обещании. Она представила себе, как изумился бы Марк тому, что она отправилась на юг от реки, причем ради китайского фильма, и подумала, не звонил ли он. В тот же миг она увидела его мобильник, забытый на столе в прихожей.
— Ничуть не возражаю. Может, рамен[49], или лапшовый обед приводит тебя в уныние? Мяса я больше не ем.
— Правда? Здорово. Наверное, впечатляет. Выбирай сама, дорогая, — сказала Джин, сбрасывая сапожки и встряхивая головой, как собака. — Я просто хочу нырнуть в ванну. Боже, как я рада оказаться дома. Чур, я первая, ладно? Как у тебя прошел день?
— Все хорошо, — сказала Вик, уже у поворота лестницы, спускающейся в кухню. — Покормлю Элизабет. Мне надо тебе кое о чем рассказать, когда ты спустишься.
О чем это — кое о чем? Курение в сочетании с вегетарианством — новостей для одного дня вполне достаточно. Раздевшись, она ждала, когда наполнится ванна, и вдруг заметила свое отражение в зеркале. На правой груди был кровоподтек, краснота по кругу распространялась от той точки, где была взята биопсия; она на мгновение подумала о Дэне и о его кампании против домашнего насилия.
Беломраморное окружение ванны было уставлено незнакомыми продуктами — розово-глянцевыми флаконами с гелями для ванны, купленными со скидкой шампунями и переливчатыми кремами для полоскания в упаковках объемом в два галлона. Даже Вик не стала бы покупать всю эту всячину, подумала Джин. Это следы Майи Стаянович, сердце которой разбито. И этими следами, которые она видит, озираясь вокруг, ей придется воспользоваться.
Погоди, здесь есть тюбик с чем-то, может быть, немного лучшим. Джин открутила крышку — тот самый гель со слабым медицинским запахом, что был у Марка на волосах этим утром. Она как можно дальше вытянула руку и сквозь пар, поднимавшийся над ванной, прочла надпись на этикетке: гель «Орто-гинол». Она улыбнулась. Марк приобрел влажный вид с помощью противозачаточного крема Майи. Вик будет в восторге, подумала она, радуясь тому, что наконец оказалась дома, и ни на миг не предполагая, что этот тюбик мог принадлежать ее дочери. Вступив в ванну, она вся в ней распростерлась, твердо намереваясь смыть Надежду и Якорь Спасения и погрузиться ниже ватерлинии.
Джин понятия не имела, сколько времени уже пробыла в ванне, когда услышала, как завопила Вик. Обычно то, что ее домашние всегда предпочитали кричать, а не пройти в соседнюю комнату, одолев десять футов, приводило ее в бешенство. Сейчас этот крик наполнил ее счастьем.
— Мама!
— Да?! — Она не смогла быть выше и выйти, а не крикнуть в ответ, — не готова была покинуть свое водное прибежище.
— Папа звонит!
— Я в ванне! Запиши номер! — Молчание. Из-за звонка Марка вода словно бы стала остывать. Она вытерлась хипповым пляжным полотенцем с изображением Барби — то был еще один след, оставленный Майей. Ей очень понравилось, как выглядит шкафчик с косметикой, хотя — дюжина розовых и лиловых теней, расставленных в ящиках хромированного бюро, годилась только для куклы. Джин быстро оделась. Глянув в зеркало, она подняла брови, чтобы вернуть нахмуренность, ставшую ее нейтральной передачей, и пошла вниз по лестнице.
— У папы, судя по голосу, все в порядке, — сказала Вик, сидевшая на разделочном столе, поигрывая пустым винным бокалом. Кажется, не очень-то давно она и ее подруги стояли прямо здесь на ящиках, раскатывая тесто для печенья.
— И? — сказала Джин. — Ты записала номер? — Джин была уверена, что ответ будет отрицательным; насколько она понимала, звонил он из отеля в Мэйфэре[50].
— Он сказал, что они собираются на обед, но потом он перезвонит, а еще — что он пока никого не подстрелил. И, да, что все, включая его, выпивают целые озера рислинга.
Когда она доставала тарелки и ложки-вилки, щеголяя в свободных штанах для занятий йогой и в огромных, с изображением Гарфилда[51], шлепанцах Майи, то чувствовала, что дочь не сводит с нее взгляда.
— Слышь, мам, а они тебе очень идут.
— Эти милые панталоны? — Джин вытянула их до наибольшей, клоунской ширины. — Они идеально подходят для пантисократии[52], как ты думаешь? Все получают по паре.
— Нет уж, спасибо, — сказала Вик, — ни за какие коврижки. Но, с другой стороны, вот эти, здесь я молчу. — Вик улыбалась, глядя на ступни Джин.
— Ах да, понимаю, — сказала Джин, нахмурившись. — Великолепны, не правда ли? Мне надо обзавестись своей собственной парой, черной. И — с пантерами, понимаешь, чтобы надевать их по вечерам. — Она выставила выпуклый оранжевый носок одного из шлепанцев. — Как ты думаешь, Элизабет не ревнует? — Джин подняла кошку и погладила ее по шелковистой серой шубке. Потом рассказала Вик об еще одном вкладе Майи в их семейный стиль, о неортодоксальной прическе в стиле «помпадур».
— Поверить не могу, чтобы папа нанес себе на волосы эту дрянь, — сказала Вик, снова наполняя свой бокал.
Джин, надеясь, что эта история не будет прокручиваться слишком уж часто, сомневалась, что могла бы вот так же позабавиться с сыном. В такие моменты она положительно завидовала матерям-одиночкам. Вот она, основная родственная связь: даже биологически они на одной и той же стороне.
— Не бери в голову, — сказала она. — Ты ничего не ела. — А потом, не желая продолжать в том же духе, добавила: — Бедный папочка. Мы ему ничего не расскажем. Ему бы стало не по себе.
— Нет, конечно же, расскажем! Я вообще думаю, что надо позвонить туда прямо сейчас и сделать объявление по системе общественного оповещения в Biergarten[53].
