Изабель Фонсека - Привязанность
— Нет, конечно же, расскажем! Я вообще думаю, что надо позвонить туда прямо сейчас и сделать объявление по системе общественного оповещения в Biergarten[53].
Biergarten. Джин улыбнулась. Она сама рисовала себе длинный и темный обеденный зал, увешанный связками колбас и украшенный прикрепленными к стенам кабаньими головами, где прислуживали фрейлейн с желтыми косами и вздымающимися грудями, запакованными в крестьянские блузы с глубокими вырезами. А где в этой праздничной сцене находится фрейлейн Джиована? Наверху, предположила она, стоит на коленях возле кровати и молится. После двадцатилетнего молчания дверной звонок прозвучал так громко, что Джин подпрыгнула.
Две женщины сидели одна напротив другой за выскобленным сосновым столом в кругу желтого света, отбрасываемого низко опущенной эмалированной лампой, и молча ели суп с лапшой. Джин подумала, что Виктория выглядит чересчур уж худой. Полной Вик никогда и не была, но теперь, когда она фарфоровой ложкой хлебала бульон, у нее был тот самый характерный для Хаббардов изможденный, встревоженный вид, позволяющий с легкостью различить очертания черепа. Но это и все, что можно было различить.
Ее поколение такое скрытное, подумала Джин.
— Со многими видишься из прежней шайки?
— Кое с кем, — сказала Вик, усмехаясь архаичному сленгу матери. — С Майей, само собой. И с Фай. Завтра будет вечеринка Шарлотты, хотя с тех пор, как она поступила в Кембридж, я ее почти не видела.
Многие из ее подруг были немного старше, но ведь Вик росла одна со своими родителями. Или — со своими родителями, одна.
— Значит, шайка плюс Викрам? Это должно немного отличаться.
— Ну конечно, так оно и есть.
Джин вздохнула, сдаваясь.
— Что это такое розовое у тебя на глазах? — спросила она, меняя галс. Тени, разумеется, но равномерно наложенные на оба века и углубляющие в оттенке у надбровий, как сценический грим, накладываемый не чтобы прикрыть, но чтобы изобразить синяк. Обеспокоенная своим тоном, так напоминающим Филлис, она добавила: — Мне нравится.
— Правда? — сказала Вик, постукивая пальцами по векам, словно проверяя, спала ли опухоль. — Мне подарила их моя подруга Софи. — Она вскинула взгляд. — Я хочу сказать, твоя подруга Софи.
— Моя подруга Софи? Разве у меня есть подруга по имени Софи? — спросила Джин, вставая, чтобы пойти в туалет.
— Я же рассказывала о ней в своем письме. Я хотела тебя спросить… в общем, мне кажется, что на самом деле она подруга папы. По-моему. Или ее мать была его подругой, или что-то там еще.
— Ты имеешь в виду Софи де Вильморен?
— Ты ее знаешь!
Почему Вик так этому рада, Джин даже представить себе не могла. Она вспомнила открытку в Собрании Уоллеса: бледную герцогиню.
— Забавно, что ты о ней упомянула, потому что как раз сегодня я видела портрет одной женщины, похожей на нее. Я не могла понять, кого он мне напоминает, а оказывается, вот кого. Случайное открытие. Салат будешь? — Ей не нравилось, что у Вик разгорелись глаза, как это было бы, по крайней мере, несколько лет назад, если бы Джин призналась в случайном знакомстве с Кайли Миноуг[54]. — Так или иначе, что она здесь делала? Ты писала, что она заходила.
— Я ее пригласила. Но потом она сказала, что ты тоже ее приглашала, когда ты встретилась с ней в химчистке, было такое? Я все время видела ее поблизости — думала, может, это какая-то поехавшая лесбиянка из Кэмдена. Она всегда мне улыбалась — а потом, когда как-то раз мы с Викрамом и Майей завтракали в кафе, она вдруг подходит ко мне и говорит: «Вы Виктория Хаббард?» — Вик произнесла свое имя с сильным французским акцентом и широко раскрыла глаза, изображая тревогу. — Так что мы разговорились, и она сказала, что когда-то здесь жила. Здесь, на Альберт-стрит, — в этом доме.
— Tu exagères, ma fille[55]. Она останавливалась здесь только раз — может, недели на три. На месяц, максимум. Когда тебе было года полтора или меньше. — Господи, подумала Джин, может, Софи де Вильморен — хищная лесбиянка? В тот день в химчистке в ней определенно было что-то раболепное. Если она увлеклась Вик, то это все объясняет.
— В общем, она спросила, нельзя ли ей снова увидеть наш дом, сказала, что была здесь счастливее всего в жизни, что нянчила меня и была там, в той комнате, когда я сказала свое первое слово — «минибар». Так что я поняла, что это правда.
— Нянчила? Значит, она хочет сказать, что была чем-то вроде нашей прислуги? Которой она не была — и никто не был. У тебя не было никаких нянечек, чем я очень горжусь. Хотя ты можешь считать по-другому. А твоим первым словом, прости, если огорчу тебя, было «бака» — вместо «собака». Правда, и до «минибара» оставалось недолго — это когда мы остановились в «Карлайле» во время той чудесной поездки в Нью-Йорк, чтобы показать тебя бабушке и деду. Софи там не было.
Джин было непросто противостоять непреодолимому представлению о ловкой пройдохе, сумевшей познакомиться с ее дочерью. Но, как сказала она себе на рассвете, лежа без сна в пустой кровати, это чувство угрозы, это непристойное подозрение было просто производным от ее собственного морального разложения, которому она никак не могла позволить заразить каждое свое суждение, каждое свое чувство.
— Значит, ты привела ее в дом?
— Ну да. Замечательный был вечер. Мы несколько часов просматривали все старые альбомы, и это было поразительно. Она помнит все — и светящиеся в темноте звезды на моем потолке, и треснувшее голубое стекло на двери в туалет на лестничной клетке. Сломанную туалетную цепочку.
— Повезло же ей с памятью.
— Мы собирались позвонить вам, но потом, я не знаю, что случилось.
— Случилось то, что ты мне не позвонила.
— Ой, мам, надеюсь, ты не против, что она пробыла здесь несколько дней. Я об этом хотела тебе сказать. Я думала, что в этом ничего такого нет. Потому что она жила здесь раньше и все такое. Майя только что съехала, и я, ну, предоставила ей твою комнату.
Джин содрогнулась, скрывая это чрезмерным вниманием к зеленому салату.
— Послушай, милая, ты очень хорошо рассуждаешь, но на самом деле ты просто не должна пускать к себе кого-то на постой. Не то чтобы мы не доверяли тебе… Просто ответственность огромна, для каждого, — и подобные вещи способны вырываться из-под контроля… — Здесь она смогла подпустить в голос строгость. — Ладно, когда это было? Чего она хотела?
— Несколько недель назад. В том-то дело. Ничего не понимаю. По-моему, она живет в Париже, но не оставила мне ни телефона, ничего. Она долгое время провела в Кэмдене, потому что я сто раз видела ее на улицах. А потом исчезла. Может, это странно, но я вроде как по ней скучаю. Она была очень милой и хотела разузнать все и о тебе, и о папе, и о Сен-Жаке, и всем таком — я дала ей ваш электронный адрес, но, думаю, она ничего вам не написала.
Джин внезапно вспомнила об электронном письме из Франции, адресованном Марку, которое она видела в их почтовом ящике перед тем, как они улетели с Сен-Жака; она совершенно забыла сказать ему об этом. Возможно, это было просто деловое письмо. А возможно, Софи таки написала, только не ей.
— Я, милая, была бы поосторожнее, если она объявится снова. У нее вроде бы не очень устойчивая психика. Что вполне объяснимо.
— Мама, как это понимать — «объяснимо»?
Вик выглядела настолько встревоженной, что Джин поняла: надо дать ей какое-то объяснение.
— Ей с самого рождения пришлось очень нелегко, мягко говоря. Видишь ли, Софи — дочь давнишней подружки твоего отца. Сандрин, француженки, по которой он сходил с ума лет этак сто назад. По-моему, в шестьдесят седьмом, потому что ему тогда было семнадцать. Он провел то лето с ее семьей, в Бретани. На Сен-Мало.
Вик явно ожидала продолжения.
— Вообще-то тебе надо спросить об этом у папы, но дело в том, что Сандрин сбежала с кем-то другим. И забеременела. Очень грустная история, — с нажимом сказала Джин, вытирая со стола пролитый уксус. — Может, Софи тебе рассказывала. Ее отец погиб в тот день, когда она родилась. Попал в ужасную аварию, как раз когда ехал в больницу, чтобы впервые ее увидеть. Кошмар. Такая бедняжка.
— Вот так-так. Она мне об этом не говорила.
Вик выглядела озадаченной и, возможно, слегка уязвленной мыслью о том, что ее новая близкая подруга не доверила ей этого существенного обстоятельства.
— Да, той весной по всей Европе были наводнения — ты, наверное, слышала, как папа об этом рассказывал, — по-моему, на Пасху. Ну вот, и мы встречались с ней пару раз, когда ты была маленькой, но потом потеряли связь. Уверена, что Марк какое-то время поддерживал контакт с ее матерью, Сандрин. Хотя, кажется, вспоминаю, что она куда-то уехала… в Канаду? Не знаю. Да, это было очень печально. Хочешь мороженого, милая? Шербет с манго от Минци. Или есть еще с мятой — по вкусу так напоминает зубную пасту, что можно даже не чистить зубы.
