Дмитрий Лычев - (Интро)миссия
Говорим о девочках. У него их было много. И это не удивительно. Сейчас нет той любимой и единственной, которая поклялась ждать два года. Оно и хорошо — всё равно бы не дождалась. Все они такие! „Слушай, а с мальчиками не пробовал?“ „Нет, не доводилось“ (сказал, даже не покраснев — значит, точно не было). „А мне довелось. В армии. Довольно неплохо“. Говорю, а сам пристально наблюдаю за его взглядом и мимикой. Никакой реакции — ни положительной, ни отрицательной. Мои ноги сами по себе сворачивают с тропы отставников и несут меня и его в класс. Я еще не знаю, что будет дальше, но сердце, бешено колотясь, предчувствует, что что-то будет. Чёрт возьми, только я стал исправляться и подумал, что мне с ним и без секса хорошо, как — на тебе! Опять за свое, за старое! Снова одни и те же мысли. Как и Мыш когда-то, Сашка спрашивает, что мы там забыли. „Ничего, Мишку проведать“. Это я так говорю, а думаю наоборот: хоть бы тебя, заразы, там не было!..
Мишка и здесь не подкачал. Его действительно в классе не было. Зато чёрт принес туда Сергея. Познакомил их. Поболтали ни о чём и снова пошли наматывать круги. Вечер кончился не так, как предсказывало измотанное таблетками сердце. Я проводил Сашку до кардиологии, передал привет Мышонку и пошел спать, повздорив по дороге с каким-то старпёром, на которого в задумчивости натолкнулся.
Утро вместе с ярким солнечным светом принесло долгожданную радость руками медсестры. Из кардиологии она не поленилась (неслыханный подвиг!) принести мне извещение на посылку. Ну наконец-то Бог послал мне сладостей и водки! Еще по дороге на почту явилась грешная мысль споить и трахнуть Сашку. Это настолько ясно представилось мне, что я дважды неправильно заполнил бланк. Лишь после третьей попытки мне вручили увесистый ящик. В госпитале, в отличие от обычных воинских частей, посылки никто не проверял — наверно, думали, что больным солдатам водку не присылают.
И правильно думали. Водки не было. Всего лишь четыре „чебурашки“ со спиртом, что для исстрадавшегося по нормальным дозам алкоголя солдатского пищеварения было еще лучше. Батюшки, да там еще и черная икра! И куча сладостей! Без преувеличения, это будет самый лучший хэппенинг во всём Белорусском военном округе. Хорошо, что я догадался открывать посылку в классе, не то бы отбоя не было от новых друзей. И еще целых двадцать рублей! Три месячных денежных довольствия советского солдата! Уж если там, наверху, думают, что солдат может жить на семь рублей, то как он будет жить на двадцать? Ясно, как: припеваючи. Я не удержался от соблазна отведать черной икры. Воспользовавшись тем, что Мишка с Сергеем ушли на обед, я нашел в загашнике хлеб, остатки масла и сделал два бутерброда, тщательно, ровным слоем размазав переливающиеся на солнце икринки. Долго смаковал чуть ли не каждую, прежде чем давить зубами. Оба бутерброда растаяли во рту назаметно. Они мне казались чем-то неземным, вернее, негоспитальным. Это была часть моего доармейского мира. Но у бутербродов с икрой был один страшный недостаток: они очень быстро кончились. Дабы не искушать себя возможностью слопать Мишкину и Серёжкину порции, я насыпал полные карманы конфет и побрел искать Сашку.
Всё и всегда знающие кардиологические медсестры отправили меня в „диагностику“. Сашка отпросился у них на тихий час доделывать стенды. Еле достучался — он не хотел открывать, боясь, что медсестры передумали. Последний стенд был почти готов, оставалось дописать с десяток строчек. Работу эту он хотел оставить до завтра, чтобы его не выписали в завтрашний выписной день. Качество его работы заметно уступало моему, но это скорее из-за моего опыта и наличия у нас более современных инструментов типа аэрографа. Я высыпал конфеты из карманов прямо на стенд. Они действительно были вкусными. Типа жвачки с различными фруктовыми ароматами — тогда это была большая редкость. Попутно я сообщил, что есть еще и спирт: „Так что готовься, Санёк, отмечать мой день рождения“. „И мою скорую выписку“, — хмуро добавил он. „Не волнуйся, попробуем тебя взять к нам в класс. Ничего не обещаю, всё будет зависеть от настроения нашего шефа. Можно прямо сейчас к нему пойти. Нет, подожди — он где-то к четырем возвращается с обеда. Лучше идти к сытому Бадме. Тогда он еще добрее и милостливее. Прямо как Аллах“. Сашка первый раз за сегодня улыбнулся. Посмотрел на меня, поймав солнечный луч. Прищуренные глаза с сочетании с улыбкой и конфетой за щекой — это что-то! Я сражен наповал. Кладу руку ему на плечо и говорю, чтоб не волновался. „Мы с Мишкой тебя в обиду не дадим,“ — говорит мой рот, а рука в это время, скользя по спине, медленно подбирается к его копчику.
— А Мишка что, тоже? — убивает он меня.
— Что „тоже“?
— Тоже пробовал с мальчиками?
— Не знаю. Со мной не пробовал.
Рука уже на заднице. Дальше — стул. Сашка явно ожидает. Скорее, из-за воспитанности не противится. Но и не возбуждается. Это я понимаю, когда моя вторая рука достигает его хозяйства.
— Дима, не надо. Ты же видишь, что это бесполезно. Я люблю девочек.
— Ради бога, люби. Только мальчики сосут по крайней мере не хуже. Только один раз. Для меня. Маленький презент ко дню рождения…
Он резко встает, когда я зарываюсь носом в зарослях. Встает и садится на пол, взглядом показывая на окно без занавесок. Потеряв голову, я и не заметил подобной мелочи.
Я ложусь на пол и впиваюсь ртом в его игрушку. Несмотря на отсутствие фруктовых ароматов, она лучше, чем мамочкины конфеты. К тому же с каждым моим чмоканием увеличивается в размерах. Опираясь лопатками о стену, Сашка начинает двигать тазом, ухватив обеими руками меня за голову. Постепенно разгоняется. Я давлюсь — он прочно сидит в глотке. У меня в штанах творится что-то невообразимое, и я пытаюсь елозить по полу, имитируя фрикции. Сашка кричит: „Кончаю!“ и хочет выбраться из меня. Хватаю за задницу и вгоняю себе почти в бронхи. Захлебываюсь его соками. Их много, их слишком много. Чувствую теплоту в груди и нехватку воздуха. От трения об пол кончаю прямо в штаны без помощи рук. Сидим в таком положении минут пять. Мне стыдно подняться — Сашка увидит озеро спермы. Наконец, незаметно прикрыв передницу руками, встаю. Он еще сидит, закрыв глаза и открыв рот. Боюсь спросить о впечатлениях: наверняка услышу что-нибудь нелицеприятное. Мне неплохо бы уйти. Прошу у него листок ватмана с образцами его почерка — это для прикрытия мокрых штанов. „Приходи после четырех“, — говорю на прощание. Он лишь кивает головой, закрывая за мной дверь.
Я благополучно добрался до штаба, подмылся в туалете и обсох в классе — благо ребят еще не было. Не было, правда, и остатков черной икры. Сначала мне это показалось странным и даже обидным, но что эти мелочи по сравнению с приобретением! Прошло уже полтора часа, но стойкий вкус Сашкиной спермы еще стоял во рту. Мне не верилось в происшедшее, и только этот привкус убеждал меня, что мне всё это не почудилось. Пришли ребята. Веселящиеся. Я было подумал, что стер не все остатки спермы со штанов или с губ. Оказалось, всё веселье исходило от икры. Нет, они от нее не опьянели — за обедом договорились с медсестрой поменять банку икры на две бутылки коньяка. Сестра не сразу поверила пациентам своего отделения. Наверняка решила, что от интенсивного лечения в неврологии у них начались глюки, и им явилась икра. Кое-как они ее убедили и были страшно разочарованы, обнаружив вскрытую банку. Так я из-за своей жадности лишил и себя, и друзей качественного алкоголя. Но главные приколы были впереди. С горя ребята решили доесть горемычную икру и унесли ее в неврологию — и сестре показать, и над сопалатниками поиздеваться. Сидя в своей палате, размазали ее по бутербродам, и в самый разгар приема драгоценных зерен в палату ворвался начальник штаба Мишкиной части. Пришел убедиться, что их солдат еще жив. Ребята наперебой показывали, какая рожа была у майора, когда он увидел своего солдата, поглощавшего не какую-нибудь армейскую кашу, которой питался он, а самый главный деликатес Советского Союза. Ничего не сказав и справедливо решив, что его подчиненный в добром здравии, майор удалился. Мишка, хохоча, делился сомнениями о целесообразности своего возвращения в родную часть. Какой нормальный советский майор простит такое издевательство, пусть и невольное? Нет, Мишке одна дорога отсюда — домой, на 43-м троллейбусе. Нам ничего не оставалось, как обещать помочь ему всеми возможными и невозможными способами. На этом и порешили.
Тут явился Сашка. Помогать в первую очередь нужно было ему. Я еще раз напомнил Мишке о загруженности работой. Идти к Бадме решили с ним вдвоем, оставив Сашку за дверями кабинета Всемогущего. Тот был сыт и доволен жизнью. Выслушав аргументированную басню из Мишкиных уст, он взмахнул рукой и приказал: „Ведите мне его“. Я приоткрыл дверь и поманил Сашку пальцем. Через пару минут и несколько заковыристых вопросов Сашка был принят в наш трудолюбивый коллектив. Уже напоследок Мишка как бы между прочим заметил, что Сашку вот-вот могут выписать. „Это не ваша забота. Идите все втроем работать“, — повелительно отозвался, закрывая беседу и дверь за нами Бадма. Аллах в его лице не оставил без внимания наши мольбы. „Все втроем“… Этим всё сказано. Остальное неважно.
