Дмитрий Лычев - (Интро)миссия
Ведущий терапевт был полной противоположностью главному. Высокий кабан со свиным рылом и голосом пьяного водопроводчика. Полистал бумажки, выслушал поток жалоб, за которые я пытался зацепиться в последний момент, для приличия слегка пропальпировал и изрек, что мне надо больше заниматься спортом. Начал было рассказывать о специальных упражнениях по наращиванию мышц и водных процедурах, но увидел, что я его совершенно не слушаю. Аж взбесился — говорит, что я от рождения ничего тяжелее ложки в руках не держал. Идиот! Держал. И не только в руках. Но дискутировать с ним об этом я не собирался. Сказал лишь, что зря он так говорит, ведь я кандидат в мастера спорта. Он удивился аж до минутной паузы. Потом вспомнил, что надо спросить, по какому виду спорта. „По шахматам“. После этого ответа он побагровел, справедливо решив, что я над ним издеваюсь, стукнул кулаком по столу и крикнул напоследок, чтобы я не попадался ему на глаза. Ничего не скажешь — обоюдное желание.
Когда я шел со своими пожитками в отделение сосудистой хирургии, то и дело повторял про себя старый анекдот: „— Вовочка, это что, сосуд? — Сосут, сосут, да еще как сосут!“ Это не в качестве эротических фантазий. Весело было. С утра думал, что вместо подарка ко дню рождения мне уготовили свидание с родной частью. После обеда понял, что жизнь — не такая уж плохая штука. Ребята искренне переживали за меня и радовались моему „возвращению“. Было солнечно и на улице, и в душе. Хотелось жить и служить Родине. Но только здесь, в „сосудах“.
Мое новое пристанище находилось в другом здании, более старом, соединенном с новым посредством стеклянного перехода на втором этаже. Как минешь переход, сразу направо (это для тех, кто захочет совершить путешествие по местам моей боевой славы). Отделение было гораздо меньше кардиологии. Двенадцать палат плюс разного рода операционные, кладовки, душевые и прочие непотребные комнаты. В маленьком холле — цветной телевизор самой последней модели (естественно, завода „Горизонт“, который был виден из окон нашего класса). Неожиданно для себя увидел много молодежи. Вот интересно, неужели у всех проблемы с сосудами? Или такие же, как у меня? Судя по цветущим и радостным физиономиям, похоже на то. Красивых много. Даже слишком. В моей палате один клёвый блондин. „Дед“, поэтому немножко агрессивный. Его очень удивляет мой хозяйский тон и абсолютное непочтение к его сроку службы. Я твердо решаю, что трахаться с ним не буду. И разговаривать тоже. Другие ребята от медсестер знают, что я птица важная, блатная, и особенно тревожить мой покой не рекомендуется.
Под самый конец рабочего дня (у медиков) вызвал меня на задушевную беседу самый сосудистый начальник. Только этого еще не хватало — он казах! Во какой я везунчик! Кручусь между узбеком и казахом. Насмотревшись на них в „учебке“ и в гарнизонных госпиталях, я не ждал ничего хорошего от нашего межнационального общения. Впрочем, я быстро понял, что неславянские, скажем так, офицеры сильно отличаются от неславянских солдат. Не берусь судить, насколько мои интернациональные друзья-полковники были искушеннее в медицине, чем их русские коллеги, но тогда существовал негласный закон, согласно которому на руководящих должностях в нашей армии должна быть определенная прослойка нерусского населения СССР, дабы было ощущение многонациональности нашей могучей армии. Заодно и для того, чтобы русские не чувствовали себя самыми умными. Что касается потомка обитателей целины, то он произвел на меня приятное впечатление. Не скрывал, что я у него по протекции, рассказал о распорядке дня и согласился с моими поправками относительно моей работы у Самого. На этом мы и расстались. Я попытался было на прощание выговорить его имя-отчество, но осекся и перешел на „товарищ полковник“. Страшно подумать, но трудно выговариваемое имя-отчество Бадмы было в несколько раз короче. Я мысленно посочувствовал сосудистым врачам и медсестрам, которые были вынуждены обращаться к шефу несколько раз в день.
Вечером я пошел в класс доделывать один из стендов, дабы оправдать высочайшее доверие. Устроили небольшой праздник по случаю моего удачного переселения. Пиршество сопровождалось пивом, ничем крепче, и это спасло меня от неприятностей. По своей наивности я полагал, что смогу вернуться в „сосуды“ через коридор, соединяющий корпуса. Но двери ввиду наступившей ночи оказались закрытыми, а медсестры наотрез отказались их открывать и посоветовали мне пройтись через приемный покой, а следовательно, и через дежурного врача.
Минут десять я барабанил в двери приемного покоя, пока их не открыл заспанный дежурный подполковник. Судя по так и не открывшимся глазам и перегару, это был кто-то из офтальмологии. Выполнять роль швейцара перед каким-то солдатом безнаказанно для младшего он не захотел и проверил меня на наличие алкоголя чуть ли не посредством дыхания рот в рот. Его спирт напрочь заглушил мое пиво, а магическое имя Бадмы победило его желание отомстить за то, что я нарушил его сладкий спиртовой сон. Медсестра из „сосудов“ была такой же заспанной, но без перегара. Не дыша на нее, я пожелал спокойной ночи и пообещал следующий раз не стучать так сильно — всё-таки двери „сосудов“ гораздо тоньше, чем в приемном покое.
С утра я вспомнил про Сашку. Как здорово, что я запросто могу зайти в гости в кардиологию с тем, чтобы увидеть его! Предлогом для визита я выбрал майора и шахматы. Устроились мы в холле, откуда была видна дверь Сашкиной палаты. Едва я успел сделать пару ходов, как он осчастливил, казалось, весь холл своим в нём появлением. Слегка заспанный, но от этого не менее красивый. Улыбнулся так, что я сразу „зевнул“ коня и сдался. Попросил у майора разрешения на перекур и подошел к Сашке. Майор лишь улыбнулся в усы. Я рассказал моему парню о счастливом переселении души в „сосуды“. Сашка вслух позавидовал: ему объявили, что он тоже пошел на поправку и держит его в госпитале только пара стендов в „диагностике“. Страх потерять его оказался настолько реальным, что я больше не смог думать ни о чём другом. Слил майору еще пару партий. Что я мог придумать? Мне-то самому судьба почти случайно подарила такое беззаботное существование, а я хочу еще и для другого? А кстати, почему бы и нет? Идея возникла сама собой: взять его в класс писать стенды, мне в помощники. Работы очень много, так что Бадму можно уболтать. Побегу-ка я к Мишке — нужно сначала убедить его. Он с Сашкой знаком. Они почти земляки. Да и не успеваю я один работать в таких темпах, помощник просто необходим. Мишка согласился на визит к Самому. Но чуть позже, когда Сашкина ситуация прояснится до конца.
Сашке я рассказал о своем наитии вечером, как только мы пошли на первый круг по тропам отставников. У меня была странная привычка — ходить против их движения. Наверно, для того, чтобы видеть их скорчившиеся от жизни лица и в очередной раз порадоваться за себя: у меня всё-таки что-то впереди. Раскрутка Сашки, например. Мыша я специально не взял с собой, хоть он и намекал, что ему скучно. Даже злиться начал: вот, я вас свел, а теперь должен сидеть в палате один? Интересно, что это? Ревность, или просто от скуки? Впрочем, мне до этого уже нет никакого дела. Я гуляю с Сашкой, моим любимым парнем. Ловлю себя на мысли, что мне с ним здорово и так, без всякого намека на секс. Повествует о своей „гражданке“. Живет в Гомеле — бедняжка, совсем рядом с Чернобылем! Рассказывает про радиационные дожди — буднично так, будто про обычный летний дождь. Учился в институте, да вот незадача: студентов опять начали таскать в армию. Как и всем нормальным, на мой взгляд, парням, ему туда не особенно хотелось. Вот сердце от этого и заболело. Боже, как я тебя понимаю! Да вот беда — наши с тобой врачи в это не верят.
Говорим о девочках. У него их было много. И это не удивительно. Сейчас нет той любимой и единственной, которая поклялась ждать два года. Оно и хорошо — всё равно бы не дождалась. Все они такие! „Слушай, а с мальчиками не пробовал?“ „Нет, не доводилось“ (сказал, даже не покраснев — значит, точно не было). „А мне довелось. В армии. Довольно неплохо“. Говорю, а сам пристально наблюдаю за его взглядом и мимикой. Никакой реакции — ни положительной, ни отрицательной. Мои ноги сами по себе сворачивают с тропы отставников и несут меня и его в класс. Я еще не знаю, что будет дальше, но сердце, бешено колотясь, предчувствует, что что-то будет. Чёрт возьми, только я стал исправляться и подумал, что мне с ним и без секса хорошо, как — на тебе! Опять за свое, за старое! Снова одни и те же мысли. Как и Мыш когда-то, Сашка спрашивает, что мы там забыли. „Ничего, Мишку проведать“. Это я так говорю, а думаю наоборот: хоть бы тебя, заразы, там не было!..
Мишка и здесь не подкачал. Его действительно в классе не было. Зато чёрт принес туда Сергея. Познакомил их. Поболтали ни о чём и снова пошли наматывать круги. Вечер кончился не так, как предсказывало измотанное таблетками сердце. Я проводил Сашку до кардиологии, передал привет Мышонку и пошел спать, повздорив по дороге с каким-то старпёром, на которого в задумчивости натолкнулся.
