Джон Брэйн - Жизнь наверху
Я похлопал его по плечу.
— Полно, полно, не расстраивайтесь, — сказал я. — Мистер Браун человек очень вспыльчивый, но отходчивый и не злой. Вы еще не заявляли о своем уходе мистеру Миддриджу?
— Заявил вчера. Но он внезапно заболел. Не думаю, чтобы он успел переговорить с мистером Брауном.
— Значит, вы теперь хотите, чтобы это сделал я?
Мне были хорошо знакомы эти внезапные приступы болезни у Миддриджа. Истинные или притворные, они всегда поражали его в самый удобный для него момент и длились ровно столько, сколько было ему необходимо.
— Я уже написал заявление об уходе, — сказал Хиллингтон — Но мой отец посоветовал мне не спешить.
— И правильно, — сказал я. — Всегда прислушивайтесь к советам своего отца. Не расстраивайтесь, старина. Я поговорю с Брауном насчет трудностей периода освоения.
Я поглядел поверх его плеча на перегородку, за которой нашла себе пристанище счетно-вычислительная машина. Это была уныло бесцветная, безрадостная комната с темно-серыми, как корпус броненосца, стенами и дешевым линолеумом на полу. В этом снова проявилась излишняя скаредность Миддриджа. Покрасить стены в более светлый тон стоило бы ничуть не дороже, а об рваный линолеум всегда кто-нибудь мог споткнуться, и тогда мы бы остались без оператора, да еще должны были бы платить компенсацию.
— Дело не только в трудностях освоения, — сказал Хиллингтон. — Нельзя за каких-нибудь два-три месяца подготовить и дать машине такую задачу, какую хочет мистер Браун.
Он разбирался в этих вопросах лучше Брауна, но и он тоже очеловечивал машину. В его голосе звучало неподдельное негодование, словно счетно-вычислительная машина была живым существом, которое заставляют работать через силу. А это была только машина и, если на то пошло, на диво безликая с виду машина. Контрольное табло с серией циферблатов, кнопок и выключателей могло предназначаться для любой цели, какая только может взбрести кому-нибудь на ум. И даже для такой, какая никому не взбрела бы на ум. Эта машина впервые поступила в продажу только в 1955 году, так как до этого времени изготовлявшая эти машины фирма выполняла военные заказы. Но зачем было думать об этом в такое солнечное июньское утро! Контрольное табло этой машины служило как-никак только для того, чтобы получать информацию о качестве стальных сплавов, а не для сбрасывания водородных бомб, и четыре девушки, сидевшие перед ней, были одеты в зеленые свитеры библиотечных работников, а не в голубую форму Королевского военно-воздушного флота. Но мне пришлось сделать некоторое усилие, чтобы напомнить себе об этом. Я предложил Хиллингтону сигарету. К моему удивлению, он взял ее — это так не вязалось с его внешностью убежденного противника никотина, а не дай бог еще и трезвенника, и вегетарианца.
— Послушайте, — сказал я. — Может быть, вы расскажете мне, что все-таки у вас там произошло?
— Мистер Браун пригласил меня к себе в кабинет. По поводу данных по металлическому лому. Он был вне себя. С первых же слов заявил, что не может предложить мне сесть, ибо его кабинет, как и все предприятие, до потолка завален металлическим ломом. Все завалено до самой крыши, сказал он…
— Представляю себе. А какие же были цифры?
Он протянул мне узкую полоску зеленого картона.
Я взглянул на нее и прыснул со смеху.
— Ну, знаете, если бы эта цифра соответствовала действительности, вам и в самом деле негде было бы присесть, — сказал я. — Биллион тонн — это действительно довольно большое количество металлического лома.
— Машина не виновата, мистер Лэмптон.
— Не знаю, кто же еще может быть тут виноват, — сказал я.
Сомнения, которые грызли меня с первого дня установки счетной машины, находили теперь подтверждение. Я достаточно разбирался в производстве и понимал, что вопрос не только в том, чтобы иметь необходимую рабочую силу, машины и сырье, но и в том, чтобы получать точную информацию. Дело было не в металлическом ломе; даже я мог бы грубо ориентировочно определить, сколько оставалось его у нас в запасе, хотя формально эта сторона производства не касалась меня. Но все это приобретало большое значение для будущего: если счетно-вычислительная машина могла дать неправильные показания относительно металлического лома, она могла дать неправильные показания относительно чего угодно другого.
Лицо Хиллингтона приняло скорбное выражение, и он медленно покачал головой.
— Нет, мистер Лэмптон, нет, нет, нет. Машина не виновата. Виновата ваша система. Даже трудности освоения не имеют существенного значения. Но если вы закладываете в машину ошибочные данные, вы не можете ждать от нее правильной информации. Вот поглядите, дело в следующем…
Он продолжал объяснять. Я слушал его с возрастающим интересом, и все во мне ликовало. Произошло слово в слово то, что я предсказывал. Браун прежде всего был человеком, который знал, как варить сталь. Он не получил образования металлурга, но ему достаточно было взглянуть на отливку, потрогать ее, быть может, даже — так мне казалось — понюхать, чтобы уже знать об этом металле решительно все. И он сам, на своем личном опыте, изучил весь процесс варки стали от начала до конца. Другими словами, он был — по выражению одного бывшего поклонника Сьюзен — анахронизмом девятнадцатого столетия. Убедить его приобрести счетно-вычислительную машину было нелегко и потребовало времени, совершенно так же, как когда-то — ввести новую систему бухгалтерского учета. Но, приняв решение, он хотел сразу же, немедленно покончить со старым методом и перейти к новому. Он был человек нетерпеливый. Переход от старой системы калькуляции к использованию счетно-вычислительной машины невозможно было осуществить менее чем за три года. Он желал осуществить его за три месяца. В результате получилась неразбериха, и эта неразбериха обошлась фирме в девяносто тысяч фунтов стерлингов. И грозила обойтись еще дороже, если ничего не будет предпринято. И спасение придет не от Миддриджа — здравомыслящего, надежного, солидного Миддриджа. Теперь уже было ясно, что он, спасаясь от грозы, спрятал голову под крыло. Хиллингтон был не так уж глуп — он знал, к кому обратиться.
Он начал повторять все по второму разу. Я поглядел на часы.
— Бог мой, у меня же совещание! — Я подарил его обворожительной — как я горячо надеялся — улыбкой: специалиста по счетно-вычислительным машинам и даже просто квалифицированного счетного работника не так-то легко заполучить в наши дни.
— Я должен мчаться, мистер Хиллингтон. Я переговорю с мистером Брауном, обещаю вам.
— Благодарю вас, — сказал он. — Мне вот еще что хотелось вам сказать… — Он с нежностью, почти любовно, поглядел на счетную машину. — Я не жалуюсь на машину. Право же, мистер Лэмптон, это чудесная штука.
— Так же, как и счеты, — заметил я.
— Я вас как-то не понял, мистер Лэмптон.
— Электронный мозг нам не подвластен, — сказал я. — Ведь я всего-навсего бухгалтер. Ну а со счетами проще.
— А! Теперь ясно, — сказал он.
— Отлично. И перестаньте расстраиваться. У нас здесь скоро снова защелкают костяшки.
— Что такое насчет костяшек? — спросил Ралф Хезерсет, возникая из-за спины Хиллингтона.
— Так, ничего.
На Хезерсете был светло-коричневый в клетку костюм, более уместный для игры в гольф, чем для производства стали, и хотя я скорее, чем он, имел право находиться в отделе счетно-вычислительных машин, при виде его у меня возникло ощущение, что это уже не один из отделов фирмы «Э. З. Браун и К°», а комната в клубе, членом которого я не состою.
— Я делился с мистером Лэмптоном моими опасениями, — сказал Хиллингтон. Выражение, появившееся на его лице, легко можно было истолковать как испуг. — Я не слышал, как вы вошли, мистер Хезерсет. Извините. — Он направился к картотеке в самом дальнем конце комнаты и, понизив голос, принялся что-то втолковывать девушке, сидевшей за столом.
— Я брожу здесь, словно дикий зверь в джунглях, — заметил Хезерсет. — Мощные бока вздымаются, ноздри раздуваются… Дело в том, что ваш тесть снова отсылает меня назад с пустыми руками. Стоит только нашему правлению заподозрить, что поставщик собирается нас надуть и что моему папа великолепно это известно, как мой папа немедленно с ними соглашается, а затем посылает к поставщику меня. Он не любит посылать кого-нибудь поумнее и половчее. Говорит, что это их обескураживает и отнимает последние крохи драгоценной уверенности в себе. Очень тонкий психолог мой папа. Умеет найти применение даже таким болванам, как я. — Он зевнул. — Пожалуй, погляжу-ка я одним глазком на эту вашу хитрую машинку, ладно? Может, этот малый с карандашами и ручками в кармане покажет мне ее?
Я посмотрел на Хиллингтона, который подошел еще ближе к девушке, сидевшей возле картотеки. Лица ее я не видел — только длинную нежную шею и большую копну черных волос, но в том, как она склонила голову к плечу, было что-то очень юное.
