Галина Лифщиц - Хозяйка музея
А оно вон как получилось!
Ты поняла?
– Что я должна была понять? – строго подобралась Лена, боясь снова услышать мерзкое словосочетание «ебабельная баба» в качестве сомнительного комплимента себе.
– Только то, что женщина все-таки переступила порог моего дома. И эта женщина – ты. И я – сбрил бороду. Как сам себе пообещал. Вот и все. Ладно, давай отойдем от серьеза. Я сейчас соберу кое-что для Москвы и отправимся. Ты вот музычку послушай пока.
Музычка зазвучала. Знакомая-знакомая. Такая, что Лена не могла не заулыбаться, как улыбаются вдруг повстречавшемуся на дороге родному человеку. Она и радовалась родному – сестре Мане, недавно подпевавшей словам и, по обычной своей привычке, наслаждавшейся содержанием.
Лена знала и название песни – «Случайная любовь», – и даже автора слов[21].
– Ты вникни, как сказано! – восхищалась Маня, в сотый раз с улыбкой счастья на лице повторяя любимые строки песни, повествующей о нечаянной встрече мужчины-ассенизатора со стройной моделью и о внезапно вспыхнувшей между ними… чем? В том-то и заключалось особое очарование произведения, что автор оставлял открытым вопрос о сущности стремительно возникшего чувства.
– Слушай, слушай, как сказано: «Он не был уродлив, хотя проститутки ему и за деньги порой не давали!» – настаивала сестра. – «А Нелли, – ты послушай – вот сейчас про машину ее, – она ездила на «Феррари», «малолитражной, но очень прикольной, которую ей подарил ее парень, работавший старшим курьером в «Лукойле». Ты чувствуешь, какой это поэт? Он же все может, в словах просто купается!
Были в этой стебной песне строчки, говорившие, что восторг Мани не напрасен, что действительно стихи написаны большим поэтом, тонко чувствующим и невероятно зорким:
Стеснительный дождь моросил на бульваре,
Слегка освежая уставшие вязы…
Дождь на московских бульварах оживал в стихах во всей гамме ощущений: звуков, красок, запахов. Так кратко и образно только большой поэт мог сказать.
Смешная встреча, странная пара в «Феррари» – ассенизатор и топ-модель, которой надоели запахи «всех этих духов, всех этих парфюмов». Именно запах дерьма с полей аэраций напоминает ей о настоящей жизни. Полет по городу «сквозь лица, что были темны и угрюмы», их пламенная страсть, финальный вопрос:
Была ли любовь у Ильи и у Нелли?
Была ли их встреча наполнена светом?
и эпилог:
Он в Яузу бросился ночью в апреле.
Она никогда не узнает об этом.
Приучила Маня свою сестрицу к поначалу казавшимся дикими вещам. Заставила полюбить. И сейчас Лена незаметно подпевала родной песне и слегка улыбалась.
– Ну, что? Не заскучала тут без меня? Как тебе песенка? Ты в своих музеях такого не услышишь! – вернулся готовый к поездке в Москву хозяин.
– Да я ее наизусть знаю, – дернула плечиком Лена.
– Не верю! – изумился Леший. – Как ты могла? Вся такая строгая, классическая…
– А почему нет? Очень даже могла, представь себе!
– А я знаю почему! – осенило Лешего. – Это же Маша! Ты же Машина сеструха! Значит, не такие вы уж и разные с ней!
– «Была ли любовь у Ильи и у Нелли?» – многозначительно пропел он, подмигнув Лене.
– «Была ли их встреча наполнена светом?» – подхватила Лена.
Ей было очень хорошо тут, в этой избе, с этим незнакомцем, оказавшимся очень даже знакомым, совсем-совсем не чужим.
Жалко, что пришла пора уезжать.
Она все-таки заставила себя встать.
И именно в этот момент раздался звонок ее мобильника.
Лена еще не подозревала, что этот звонок поменяет все ее планы на ближайшее будущее. И даже на всю оставшуюся жизнь.
Откуда же человеку знать такое?
Только сердце ее почему-то забилось тревожно. Даже не взглянув на телефонный экранчик, боясь заранее узнать, кто звонит, нажала она на зеленую кнопочку и отозвалась:
– Алло! Я слушаю вас.
Случилось!
1. События прошедшей ночи
– Лена, вы добрались до Москвы?
Афанасия! Опередила.
Лена приготовилась рассказать о своем ночлеге, уверить, что сейчас ее повезут домой, что скоро-скоро все будет в полном порядке и в соответствии с их планами. Но как только она произнесла: «У меня все замечательно, не беспокойтесь, в Москве я буду очень скоро», Афанасия перебила ее:
– Ваш сон сбылся. Случилось…
– Что?! – крикнула Лена, боясь услышать ответ. – Неужели пожар? Неужели подожгли?
– Нет. Все по-другому. Иной сценарий. Но тревожный сон сбылся.
Лена, замерев от ужаса, слушала сухое повествование Афанасии о событиях прошедшей удивительной во всех отношениях ночи.
Проводив Лену до спуска, Доменик вернулся домой. Они немного посидели на веранде. Даже отметили с удивлением, что на этот раз внизу было совсем тихо, молодежь почему-то не собралась, чтобы радоваться жизни. До них не доносилось ни вскрика, ни шороха.
Эта тишина почему-то тревожила гораздо больше привычных скотских звуков.
Отправились спать, решив не давать волю страхам. Как обычно, себя убеждали. А что им еще оставалось делать?
Улеглись, уснули, а глубокой ночью, когда сон наиболее крепок, разбудили их стуки в дверь, звонки.
Полиция-милиция! Как ни назови, чем ни укрась – все одно.
Открыли им. Входят строгие, неприступные, с порога объявляют: совершено преступление.
В полночь тут рядом, у реки, изнасилована молодая девушка. В особо жестокой, извращенной форме.
Непосредственно после совершения надругательства над собой, жертва изувера отправилась в милицию. Проведена экспертиза. Так вот, несчастная прямо указывает на насильника. И не только жертва, но и ее подруга, в ужасе прятавшаяся в кустах и ставшая свидетелем преступления, четко и однозначно заявляет о том, что знает преступника.
– А какое это к нам имеет отношение? – спокойно спрашивает уже окончательно проснувшаяся Афанасия Федоровна.
– А самое непосредственное, – отвечают строго стражи порядка и закона. – Ведь и жертва, и свидетельница в один голос утверждают: насилие совершил ваш сын. Вот этот вот самый, который, как ни в чем ни бывало, стоит рядом с вами.
– Это полностью исключено, – заявляет Афанасия.
– Все мамаши так говорят. Никто не знает, что там у сынка в голове бродит. С мамочками они все хорошенькие-добренькие. А делов наделают мирным гражданам – не счесть.
После этого им велят собираться, чтобы ехать в милицию. Вернее, задержанным является, естественно, Доменик Новиков. Или Новикофф, если уж писать, как в его иностранном паспорте. Ему зачитывают его права.
Кино, да и только.
Матери, пожалуйста, разрешено сопровождать. Ее тоже опросят, где был сын, что делал, что она сама слышала. Занесут в протокол.
Едут в отделение.
Там производят процедуру опознания. То есть выстраивают в ряд несколько приземистых местных пропойц, помещают среди них Доменика. Естественно, потерпевшая и очевидица дружно указывают на преступника. Без тени сомнения, даже с некоей ленцой, тычут пальцами в направлении хранителя музея:
– Он! Он снасильничал.
Афанасия при этом присутствует. От нее ничего не скрывают – смотрите, сколько душе угодно, проверяйте, как хотите, все чисто-прозрачно, по закону.
В потерпевшей она узнает Динку Кононенко. Не местную, пришлую девицу, давно тут ошивавшуюся, когда-то даже умолившую принять ее на работу в музей. Уборщицей. Молила-просила, мол, папки-мамки нет, кушать нечего, работать мечтает, своим трудовым хлебом питаться. Верой и правдой готова служить. Хоть за хлеба кусок. Лишь бы честным трудом его зарабатывать. Что-то человеческое мелькало тогда в облике этого существа женского пола.
Впрочем, в юности у всех что-то еще мелькает. Словно надежда теплится.
Ну, Афанасия тогда и пожалела. Поверила в чистоту намерений. Уж очень убедительно, хоть и сбивчиво, та молила о помощи. «Я вам пригожусь, – твердила. – Не пожалеете!»
Приняла ее на работу. Официально. Завела трудовую книжку, все оформила, как полагается. Сняла ксерокопию паспорта. Увидела, что родом новая сотрудница из Узбекистана. Но паспорт российский, постоянно прописана в Твери. Что ж! Пусть работает, пусть встает на ноги. Хлебнуть, видно, девчонке пришлось немало. К такому выводу Афанасия пришла, удивляясь несоответствию паспортного возраста ее подопечной с визуальным впечатлением, которое та производила. По паспорту девчонке девятнадцать годков. А на вид – меньше тридцати никак не дашь.
Вот как чрезмерные беды и непосильные страдания отражаются на лицах человеческих!
Итак, Динка была принята на работу. Оставалось только искренне радоваться за нее – сбылась ведь мечта у человека, желавшего честно зарабатывать свой хлеб.
