Олег Лукошин - Первое грехопадение
И стены расступились, растворившись туманной дымкой, и потолок превратился в свинцово-багровые тучи, прорезаемые вспышками молний, и тысячи факелов зажглись по всей долине, и бесы, улюлюкая и вопя, погрузили свои безобразные тела в восторженную пляску.
И хохочущий Люцифер обозначил изгибами туч своё присутствие на горизонте — празднуя грехопадение нового человеческого существа.
— Добро пожаловать! — услышал я громогласные раскаты.
Когда-то я любил девушку…
НАСЛЕДНИК ОЧЕРТАНИЙ
Двое учеников из седьмого «В», в котором я преподавал английский, отвафлили в туалете своего одноклассника.
Классный руководитель Рамзия Кадыровна рассказала о случившемся в учительской. Почему-то во время рассказа она улыбалась. Кто-то бы сказал «нервно», но мне так не показалось. Она просто улыбалась.
— Соси, говорят ему, — обводила она присутствующих учителей, в том числе и меня, мутными бегающими глазками. — А он взял, и сосать начал.
— О, господи! — поморщилась учительница литературы Елена Степановна. — Дикость какая! Это не Романов был?
— Романов, он самый! — подтвердила Рамзия Кадыровна.
— Этого следовало ожидать. Его постоянно обижали.
— Всё, вафлёром стал! — объявил учитель физкультуры Павел Григорьевич.
Почему-то он тоже улыбался.
— Ой, Павел Григорьевич, — попросили его женщины, — избавьте нас пожалуйста от определений. Как он теперь называется, нам не интересно.
— Это наверное Яхин с Путилиным сделали? — спросил Павел Григорьевич. — Они же у вас главные хулиганы.
— Да, да, они, — подтвердила Рамзия Кадыровна. — Я уж сколько раз просила, чтобы их в другой класс перевели — не переводят. Постоянно они гадости какие-то совершают.
— Самоутверждаются! — хитро щурился Павел Григорьевич.
— Странный способ они избрали для самоутверждения, — Елена Степановна что-то записывала в журнале.
Оторвавшись, она вскинула глаза на меня, словно знала, что я на неё смотрю. Пару секунд мы напряжённо глядели друг на друга. Взгляд её был тревожный и удивлённый, словно что-то насторожило её во мне.
— Да уж, действительно странный, — повторила за ней какая-то женщина, имени которой я до сих пор не выучил. — Елена Степановна! — обратилась она к учительнице литературы. — Вы поведёте своих на выставку?
Та пожала плечами.
В учительской было буднично.
— И что вы сделали? — спросил я Рамзию Кадыровну.
Голос мой был хриплый, надтреснутый, все тотчас же посмотрели на меня, словно я сделал что-то неприличное.
— Что сделала? — переспросила она.
— Да. В милицию заявили?
Рамзия Кадыровна выглядела озабоченно.
— С директором поговорила… — тихим голосом прошамкала она. — Но он сказал, что милицию не надо. Сами разберёмся.
На днях я разговаривал с сестрой о Наследнике Очертаний. Мы шли по улице, накрапывал дождь.
— Но почему Наследник? — не понимал я. — Почему Очертаний?
— Блин, ну ты даёшь!.. — поворачивала она голову в мою сторону. — Ты прочерчиваешь линию жизни, она уходит вдаль, теряется в заносах, блёклая, едва видимая. Лишь очертания от неё можешь ты рассмотреть, лишь их.
— Это слишком неконкретно. Вряд ли я черчу что-то.
— Хорошо, не чертишь. Ты плывёшь по эфиру и, словно в дымке, очертания твоей сущности дрожат и отслаиваются. Каждому мгновению требуется своё очертание. Чтобы оно могло тебя запомнить. Чтобы могло вернуть тебя к себе.
Я всегда умел чувствовать образы. Этот тоже. Тем более сестра производила верные.
— И он Наследник? — смотрел я на неё неуверенно.
— Да, он наследует их. Он владеет ими. Он собирает их в своём безмерном хранилище, сортирует и вычленяет главное.
— У него есть они все…
— Да, все очертания у него.
— Все очертания всех людей…
— По крайней мере, твои — точно.
Я выстраивал логическую цепочку, я двигался к ядру.
— Значит, он главный! — воскликнул я.
Сестра остановилась. Я врезался в неё плечом.
— Ну наконец-то! — смотрела она на меня. — Дошло!
Я любовался ею, такой родной, приятной.
— Не грузись раньше времени, — сказала она и поцеловала меня в губы. — Но помни: рано или поздно он придёт к тебе!
Урок в седьмом «В» был последним по расписанию. Шестой урок вообще тяжело вести, в этом классе — особенно. Яхин и Путилин сидели на последней парте и стреляли по одноклассникам жёванными бумажками.
— Эй, вафлёр! — кричали они пацанёнку, сидевшему на первой парте. — Чё губы не красишь?
Класс хохотал.
Игорь Романов, бледный подросток с впалыми голубыми глазами, сидел, вжавшись в стул, опустив глаза. Я видел, как дрожали его плечи. Исподлобья он бросал на меня отчаянные взгляды — прося защиты.
— Игорь Дмитриевич! — крикнул мне Яхин. — А чё вы тёзку своего не спрашиваете? Он домашнюю работу ни фига не сделал. Спросите его!
— Да, спросите, — подал голос и Путилин. — Только его теперь надо женским именем называть. Предлагаю, Маша. Маша Романова.
Класс снова разразился хохотом. Я глядел на девочек — они не стеснялись смеяться. Вот, например, Таня Мещерякова — она любит вертеться у моего стола и как бы невзначай тереться задницей о моё плечо. Или Валя Костина. Она задирает подол юбки и когда я прохожу по классу, широко раздвигает ноги, чтобы я мог всё рассмотреть. Сердобольные учительницы, не стесняясь, называют их между собой блядинами. Они смеялись громче всех.
— Сегодня, — поднялся я со стула, — мы познакомимся с новым временем, которое называется Past Perfect Continuous. Please, open your copybooks and write down the date. Today is…
Сестра разделась и легла на кровать.
— Только аккуратней! — посмотрела она на меня снизу вверх.
— Постараюсь, — ответил я.
Нестойкий загар северных широт образовал на её спине вереницу небольших пятен — словно родинки расположились они причудливым узором. Она ужасно комплексовала по этому поводу, всячески старалась вывести их, но к огромному её огорчению пятна не проходили.
Я поджёг пропитанную спиртом вату и просунул ножницы в банку.
— Хватит, — сказала сестра. — Тут быстро надо.
Медицинская банка припала к её спине.
— Держится? — вскинула она глаза.
— Держится, — подтвердил я.
— Молодец.
Я взялся за вторую.
— А Наследник Очертаний… — бормотал я. — Он… может помочь?.. То есть, я хочу сказать, он… как бы за меня?
— Да, — отозвалась она. — Он может помочь. Он для этого и создан. Когда он придёт к тебе, ты не должен его смущаться. Он твой друг.
Слова эти меня порадовали.
— Значит, ему можно всё рассказать, всем поделиться?
— Он и так всё знает о тебе. Он просто придёт и сделает всё, чего ты хочешь.
— Как он выглядит? Как я узнаю его?
— Он появится прямо из ниоткуда. Он будет могуч и прекрасен. Ты сразу поймёшь, что это он.
— И всё же мне как-то не по себе. Я не уверен, что смогу достойно встретить его.
— Не беспокойся об этом. Он объяснит всё, что надо. Он хороший.
Последняя банка заняла своё место.
— Всё? — спросила сестра.
— Угу.
— Тогда накрой меня одеялом.
Прозвенел звонок.
— Домашнее задание! — объявил я. — Дверь закрыта, никто не уйдёт, пока не запишет задание.
— У-у-у, западло…
Раздражённые школьники нехотя открывали дневники. Я продиктовал номер страницы и название текста для перевода.
— Все свободны, Путилин и Яхин остаются.
— Нихуя себе! — крикнул Яхин. — А чё такое? Почему?
— Домой торопимся! — возмущался Путилин. — Дела ждут.
— Для вас дополнительное задание.
— С какого это хера?
— Рты закройте и сидите. Я всё объясню.
Я выпустил детей из класса и закрыл дверь. Путилин сидел на своём месте. Яхин, обхватив пакет, стоял передо мной. Видимо, ещё надеялся уйти.
«Надо ударить так, чтобы он сразу потерял сознание, — мелькнула в голове мысль. — Одновременно с двоими я могу не справиться».
Свинцовая болванка была в кармане. Я отобрал её в прошлом году у какого-то третьеклассника, который кидался ей в коридоре. С тех пор она хранилась в моём кабинете. Я и не предполагал, что она может мне пригодиться.
Я нащупал её, обхватил и, выбросив вперёд руку, ударил Яхина, стараясь попасть в висок. Удар показался мне очень мягким, словно и не удар это был вовсе, а поглаживание какое-то. Лёгкий хруст донёсся до ушей. В первую секунду не происходило ничего, отчаяние от неудачи накатило на меня, я лихорадочно представлял, что надо делать дальше, но вдруг подросток закатил глаза и рухнул на пол.
В это мгновение уверенность вернулась ко мне.
Путилина я ударил ногой в лицо. Я видел, что он что-то кричал. Почему-то звук его голоса не был слышен.
