Борис Штейн - Контрафакт
Теперь глаза. Большие, светлые. А если ресницы приклеить длинные и черные? Роскошные получатся глаза, порочные. Знай хлопай ресницами – впечатляет. Носик сам по себе аккуратный, в профиль повернуться – чуть с горбинкой. Индивидуальность. Мордашка кругленькая, с веснушками. Веснушки – замазать, тон – матовый. Матовый тон, лиловые губы, длинные ресницы. Что тут прибедняться? Улет! А что до прически… Цвет, во-первых, светлый, но как бы натуральный, такой соломенный. Значит так: соломка при черных бровях и длинных черных ресницах. Интригующе. Но прическа короткая, открывающая шею. Потому что шея-то как раз ничего. Не тонкая совсем, нормальная шея, длинная. На такую шею хоть что повесишь: хоть драгоценности, хоть скромную бархатную ленточку.
Дальше, конечно, не такое все бравое. О груди уже упоминалось. Нету. То есть немножко-то, конечно, есть. И Лешка находит, когда ему надо. Но так, чтобы лепилась фигура… Горестно вздохнем. Плечи узкие, руки худущие. Наверное, пополнеют с возрастом. А пока – совсем худущие. Нет, если они обтянуты, например, тонким черным свитером – даже изящно. Так что нечего их без надобности выставлять. И бедер нет. Видно, когда Маньку стругали, струганули лишнего, прошлись рубанком: ни бедра, ни талии – прямая линия. Какие тут могут быть брючки в обтяжку?
А вот и могут. Потому что обтянутое это полудетское несовершенство – оно-то и притягивает взгляды. В нем тоже что-то порочное и интригующее. При малиновых-то губах. Ну все, дошли до ног. Ножки стройные, ровные, худенькие. Правда, нет в них конусообразности. Как, например, у Вали. Но Вали сколько лет? А Маньке сколько? Нарастет еще мясо-то! А если бы кто знал, как эти ножки… Ладно, кому надо, тот знает.
Ну что: интересная стройная девочка, одетая в обтяжечку, с проступающими под тонким свитером аккуратными лямочками… Ах, лямочки! Больное место. Скажем честно, глядя правде в глаза: что за фигура без бюста? Подумаем и другое: одна, что ли, Манька такая спереди гладкая? Ведь нет! И что, всякие там модельеры белья ничего на этот случай не придумали? Не может быть. На что тогда рыночная экономика? Спрос же есть! И Манька решила завтра же порыться в модных журналах у «журналиста» на четвертом этаже. Она подмигнула своему отражению и, накинув халат, проскочила через коридор в ванную комнату.
Если рассматривать книжный клуб как государство в государстве, то необходимо обратить внимание на его силовую структуру. Ибо государство без силовых структур пока еще не придумано. Силовая структура книжного клуба называется охраной. Вы приходите в клуб рано утром, до восьми часов. Два охранника продают вам пропуск. Два охранника стоят на служебном входе и делают на вашем пропуске пометку. Один охранник (например, только что упоминавшийся Митька – на самом деле Дмитрий Волобуев) принимает деньги за вносимые пачки. Так. Если сегодня – вторник, вы с утра должны оплатить аренду своей точки. За окошечком кассы сидит тоже охранник. Охранник выдаст вам пневматическую тележку-подъемник роху – это если вы привезли книг на целый поддон. Этот же охранник поднимет ваш поддон на лифте на любой этаж, и вы заплатите ему за это сорок рублей. Если же вы не продавец, а покупатель, вы приходите на клуб после девяти, и уже другой охранник (не тот, что продавал пропуск) продаст вам входной билет за пять рублей, еще один пропустит вас на входе для посетителей, отобрав и выбросив под ноги ваш неказистый билетик.
Охрана за отдельную плату сторожит вашу точку. Она (охрана) ночует на этаже: смотрит телевизор, кушает, спит, иногда выпивает… Правда, свою точку с перечнем имеющегося на ней, вы охраннику не сдаете, и если у вас ночью что-то пропадет, охранник не отвечает. Пропажи бывают редко. Все же бывают, к сожалению.
Охрана также принимает участие в уборке после торгового дня. Это – если не хватает свободных грузчиков. О, эта уборка, это слаженное, как на военном корабле, действие большого количества людей – ее надо видеть! Ведь мусора собирается за день очень много. Основной мусор – разорванные книжные пачки из грубого картона и картонные же коробки из-под канцтоваров. Их – горы. Сначала их сгребают со всего зала голыми деревянными швабрамив кучи. Потом к кучам подтаскивают брезент величиной с лестничный пролет и нагребают на него мусор. Брезент, облепив по периметру, тащат человек десять – не меньше. Потом эти десять – пожалуй, больше: 12–14 человек тащат этот мусорный Монблан по широким, слава богу, лестницам к рабочему входу на третьем этаже. А там, вплотную притершись к дверям, уже ждет разинутая пасть мусоровоза. Количество ходок с брезентом зависит от интенсивности рабочего дня. Это – крупный мусор. А мелкий мусор сметается уборщицами. Они появляются сразу вслед за утащенным брезентом и обыкновенными мокрыми швабрами подметают уже начисто. Вся процедура занимает не более часа, от силы – полутора часов. И все. Этажи чистые. Готовы к дальнейшему функционированию.
И что характерно: Митька, или, почтительнее, Дмитрий Волобуев – бывший реставратор, ныне сборщик платы за внос пачек, отвечает за вынос мусора: назначает грузчиков, а если грузчиков не хватает, то и охранников. И споров по этому поводу клубники не слышали ни разу. Споров вообще на клубе не слышно. Отлаженная и притертая система – какие тут могут быть споры? Никаких споров тут быть не может.
Да, охранников много. Обо всех не расскажешь. Разве что о тех, кто попал в сектор обзора. Например, о Ване по прозвищу Вано. Его канцтовары располагались рядом с учебниками Леонида Петровича и Марины. Продавала канцелярку, как уже упоминалось, Валя по прозвищу Вали. Имеется подозрение, что она сама себе это прозвище и придумала. Может, сама, а может, и не сама. Может, Вано так изящно переименовал свою продавщицу и, что греха таить, подругу. Потому что Вано хоть на вид был и простоват, и малословен, и здоров до такой степени, что играл в футбол за сборную клуба правым защитником, хоть все это и так, но была в нем и изюминка.
Вот она: Вано знал наизусть смэшную поэму Леонида Филатова «Про Федота-Стрельца, удалого молодца» и время от времени ее цитировал.
Например, когда Вали принималась разъяснять ему что тетрадки с изображением Натальи Орейро закончились и их срочно нужно закупить и доставить, а с Зайцеми Волком не брать, как бы настойчиво ни впаривали, Вано, только что сменившийся с поста у входа для посетителей, разворачивал плечи и, разминая, увы, полную талию, бывало, говаривал:
Нешто я да не пойму
При моем-то при уму?
Чай, не лаптем щи хлебаю,
Сображаю, что к чему…
Или, опять же имея себя в виду:
Что касается ума —
Он светлехонек весьма:
Слава богу, отличаем
Незабудку от дерьма!
И сам, что характерно, пытался сочинять в такой же лад и с таким же юмором:
Что касается Вали,
Я сказал ей: «Отвали,
Только сдай сперва из кассы
Все наличные рубли!»
Это – при том, что никаких других поэтов Вано наизусть не знал да и не читал после школы. А зачем? Его не тянуло. Изо всей поэзии всех времен и народов только Федот засел в его крепкой голове, которая на стадионе бесстрашно отбивала навесные мячи. Это потому, должно быть, что чувство юмора дано было Вано природой, и только недостаток сидящих в памяти слов мешал его проявить. Иногда, впрочем, ситуация требовала всего-то двух-трех слов, и тогда внутренний юмор этого медлительного человека неожиданно проявлялся. Так, однажды в сезон на Вано налетела всполошенная покупательница:
– Это какой этаж?
Этаж был шестой, там у Вано стояла еще одна точка с канцеляркой. И Вано ответил:
– Это шестой.
Женщина посмотрела на него ошалелым взглядом:
– А где пятый?
Тут Вано и отчебучил не моргнув:
– Угадайте с трех раз!
Пожалуй, если бы охрана не имела на клубе коммерческих занятий, она была бы более суровой и неприступной.
Но коммерция не терпит высокомерия, поэтому если и пролегала граница между клубниками и охраной, то граница эта была размытой.
Однажды Вано, придя на свою точку, заявил без вступления:
– Манька себе грудь навесила!
– Что? Как это? – заволновалась Вали. Ей было очень, очень интересно.
Вадик в это время надписывал фломастером пачки. Крупно, чтобы во время торговли не приходилось рассматривать этикетки.
– А так, – сказал немногословный Вано, – навесила. Ничего не было, а теперь стало.
Вали засмеялась, приговаривая «надо же!» и посматривая на Вадика. Вадик стоял к ней спиной, не оборачивался, увлеченный подписыванием пачек, и Вали вдруг заметила, что у него покраснели уши.
После такого известия она, конечно же, не могла усидеть на месте.
– Вано! – взмолилась Вали, – поторгуй тут, я кофе попью.
– Я принесу кофе, – пожал плечами этот тугодум. Он действительно всегда приносил ей кофе из буфета.
– В туалет ты тоже за меня сходишь? – топнула ножкой Вали. – Поторгуй, тебе говорят! – И вышла из-за прилавка.
