Дэвид Николс - Мы
73. Саския ван Эйленбюрх
Чтобы почувствовать себя истинным праведником, нет ничего лучше поездки на велосипеде по Амстердаму. Традиционное взаимоотношение с автомобилем как с силой здесь перевернуто в другую сторону, и ты становишься частью многочисленного племени, находясь в лидирующей группе велосипедистов и посматривая сверху вниз на капоты тех глупцов или слабаков, кто не может отказаться от авто. Здесь люди крутят педали с беспечной небрежностью, качаясь из стороны в сторону, говоря по мобильному телефону, поглощая свой завтрак, и в ясный красивый августовский день, когда наши велосипеды поскрипывали и дребезжали вдоль канала Херенграхт, мне казалось, что лучшего места не существует.
Теперь направо, в Рейксмузеум. По-моему, не существует установленного образца для государственного музея, но все равно я был поражен – не столько его простотой, сколько отсутствием претензий. Никаких колонн или белого мрамора, никаких античных устремлений, никакого дворцового блеска, как в Лувре, а сплошная муниципальная функциональность; не музей, а прекрасный железнодорожный вокзал или амбициозная городская ратуша.
Центральный атриум внутри музея был огромен и ярко освещен, и я испытал – мы все испытали, как мне кажется, – возрожденный энтузиазм к нашему турне. Даже Алби, с красными глазами, пропахший дымом после ночного приключения неизвестного характера, оживился.
– Клево! – вынес он свой вердикт, и мы прошествовали в галерею.
Это было хорошее утро. В редкие моменты Конни даже брала меня за руку. Для меня этот жест связан либо с малолетством, либо со старческой дряхлостью, но здесь и сейчас он, видимо, обозначал, что я прощен. Мы переходили из зала в зал с той же медлительностью ледника, которую я испытал в Лувре, но на этот раз я не возражал. Помимо предметов искусства, там была огромная модель галеона размером с семейную машину, стеклянные шкафы, заполненные грозным оружием, а в Галерее славы совершенно необычное собрание картин. Я уже, кажется, упоминал, что не являюсь искусствоведом, но в голландской живописи меня поразило, что она такая знакомая и домашняя. Никаких тебе греческих или римских божеств, никаких распятий или Мадонн. Кухни, задние дворики, переулки, урок музыки за пианино, письма, которые пишут и получают, устрицы, которые казались влажными, молоко, льющееся из кувшина, так точно переданное, что ты буквально ощущаешь его вкус. И не было в этих картинах ничего банального или однообразного. Наоборот, гордость, даже радость, в каждодневных сценках и портретах реальных личностей, со всеми их изъянами и тщеславием, бестолковых и глупых. Пухлый, с грубыми черта ми лица, постаревший Рембрандт был отнюдь не красавец, и в «Автопортрете в образе апостола Павла» он выглядел откровенно усталым, брови приподняты, лицо наморщено, взгляд настороженный – все это я очень хорошо понимал, в отличие от всех тех святых, богов и монстров в Лувре, хотя они и были великолепны. Это было великое искусство, и я знал, что чек за почтовые открытки будет огромный.
В темно-синем зале внушительных размеров мы все уселись, локоть к локтю, перед «Ночным дозором», который, как утверждал мой путеводитель, занимал четвертое место среди самых известных картин мира.
– Какие, по-вашему, на первых трех местах? – спросил я, но никто не захотел сыграть в эту игру, поэтому я принялся рассматривать шедевр. На картине многое происходило. Как сказал бы мой отец, хороший ритм, хорошая мелодия, и я принялся указывать на все мелкие детали – забавные лица, шутки, неожиданно выстреливший мушкет, – сведений о которых я поднабрался из того же путеводителя на тот случай, если Алби их не заметит. – А ты знал, что Рембрандт ее так никогда не называл? – спросил я. – На самом деле действие происходит вовсе не ночью. Старый лак потемнел и сделал картину мрачной. Отсюда и название.
– Ты полон интересных фактов, – заметила Конни.
– Ты знал, что на картине Рембрандт изобразил самого себя? Вон там, в задних рядах, смотрит через плечо того мужчины.
– Почему бы тебе не отложить путеводитель, Дуглас?
– Если мне позволят одно критическое замечание…
– О, это будет здорово, – сказал Алби. – Папа сделал заметки.
– Если мне позволят одно критическое замечание, то оно коснется маленькой девочки в золотом. – (В потоке света, немного слева от центра, девочка восьми или девяти лет, прекрасно одетая, с цыпленком, привязанным к поясу, что, согласитесь, не совсем нормально.) – Я бы сказал: «Послушай, Рембрандт, мне нравится картина, но тебе, наверное, лучше еще разок взглянуть на маленькую девочку с цыпленком. Выглядит она очень старой. У нее лицо пятидесятилетней женщины, это сбивает с толку и отвлекает внимание от центра…»
– Это Саския.
– Кто такая Саския? – спросил Алби.
– Жена Рембрандта. Он использовал ее в качестве натурщицы для многих своих картин. И был ей предан. Так говорят.
– В самом деле? – (Об этом ни слова не говорилось в моем путеводителе.) – Как тебе кажется, она не считала это немного странным?
– Возможно. А может быть, ей понравилось, что муж представил ее в юности, еще до их знакомства. В любом случае она, скорее всего, не видела картины. Она умерла, пока он ее создавал.
Все это мне показалось маловероятным.
– Выходит, либо он рисовал картину, пока она умирала…
– Либо он рисовал ее лицо по памяти.
– Свою старую жену, одетую девочкой.
– В память о любимой. Дань уважения после ее ухода.
Я не совсем понимал, как к этому относиться, разве что лишний раз убедился, что художники в общем и целом очень странная публика.
74. Настоящий Амстердам
Музей мы покинули только ранним вечером, усталые, но вдохновленные и все еще преисполненные желания придерживаться нашего расписания. Сидя на Музейной площади, я предложил несколько вариантов дегустации местной кухни, но Алби весь ушел в электронную беседу, хихикая над экраном своего телефона по причинам, которые стали ясны, когда я почувствовал, как мне в спину впились два пальца.
– Не шевелиться, Петерсен! Буфетная полиция! У нас есть причина подозревать, что вы носите с собой припрятанную шоколадную булочку.
– Кэт! Какой сюрприз! – воскликнула Конни слегка напряженно. – Алби, ловкач.
Алби неприятно ухмылялся в восторге от того, как провернул свой блестящий розыгрыш.
– Я следовала за вами всю дорогу из Парижа! Надеюсь, я не напугала вас, мистер Пи, просто Алби сообщил мне, где вы находитесь, и я не смогла удержаться. Иди сюда, мой красавчик! – И тут она схватила обеими руками лицо моего сына и смачно поцеловала так, что по всему парку разнеслось эхо. – Как вам ‘Дам? Отрываетесь по полной? Ну разве не потрясающий город?
– Мы прекрасно проводим время, благодарю…
– Ну да, Алби рассказал, что вы поселили его в каком-то публичном доме для извращенцев. Со мной случилась истерика.
– Никакого публичного дома, – терпеливо пояснил я, – это бутик.
– Так что вы успели, где побывали, куда направляетесь? Расскажите все!
– Цветочный рынок, велосипедная прогулка вокруг каналов. Завтра пойдем в Музей Ван Гога и, если хватит времени, совершим экскурсию по каналу.
– Это очень-очень по-туристски. Вам нужно увидеть другой Амстердам. Давайте пошатаемся по городу все вместе! Куда вы направляетесь прямо сейчас?
Инстинкт подсказал, что мое расписание под угрозой.
– Вообще-то, мы собираемся в дом Анны Франк, а затем в Дом-музей Рембрандта.
– Ну, это не обязательно, – сказала Конни. – Можно пойти и завтра.
– Почему бы вам, ребята, не отправиться туда без нас? – с надеждой спросил Алби. – Мы с Кэт хотим все здесь исследовать.
Ясно, что идея «пошататься» всем вместе показалась Алби такой же нелепой и маловероятной, как и мне.
– Алби, я очень хочу отвести тебя в дом Анны Франк. Мне кажется, ты должен его увидеть.
– Я слишком устала, Дуглас, чтобы продолжать поход, – предательски заявила Конни. – Может быть, завтра с утра?
– Нет! Нет, завтра с утра у нас Музей Ван Гога. А днем мы уезжаем.
– Разве вы не хотите увидеть настоящий Амстердам?
Нет, Кэт, черт возьми, нет! Не имею ни малейшего желания увидеть настоящий Амстердам. Реальности нам хватает и в Беркшире, мы не для этого сюда приехали; нам совершенно неинтересно, каково истинное положение вещей. Перед моим мысленным взором всплыло идеально составленное расписание осмотра достопримечательностей.
– Если мы не пойдем в дом Анны Франк сегодня, весь план распадется. – Я почувствовал, что перехожу на визг.
– Давайте перехватим что-нибудь на обед и расслабимся, годится? У меня есть байк, и я знаю одно потрясающее вегетарианское кафе в Пейп…[32]
