Дэвид Николс - Мы
– Если мы не пойдем в дом Анны Франк сегодня, весь план распадется. – Я почувствовал, что перехожу на визг.
– Давайте перехватим что-нибудь на обед и расслабимся, годится? У меня есть байк, и я знаю одно потрясающее вегетарианское кафе в Пейп…[32]
75. Ешь сколько влезет
Нут, похожий на маленькие шарики известняка. Безвкусный резиновый творог. Не шпинат, а скорее водоросли с китайского побережья, холодная бамия, напоминающая слизняков. Некротическое авокадо, сухой, как песок, кускус, дряблые кабачки под зелено-серым водянистым соусом. Фасоль! Обыкновенная холодная фасоль, изысканно вываленная из консервной банки.
– Разве не здорово? Кому нужно мясо! – воскликнула Кэт, которая в прошлый раз, когда я ее видел, набивала свой рюкзак беконом, как какой-нибудь обезумевший таксидермист.
– В Париже мы ели много мяса. Много, – сказала Конни, смело переметнувшись в стан врага.
– Только не говорите, что вы ели фуа-гра. – Кэт предостерегающе помахала пальцем перед моим лицом.
– Нет, только утку, стейк, утку, паштет, утку, стейк…
– И мне казалось, что все было вкусно.
– Отец не станет есть то, у чего нет лица.
– Не помню, чтобы кто-нибудь из них жаловался.
– В Париже сложно достать первоклассные овощи. Посидишь немного на такой диете, и тебя распирает, – заявила Кэт, надув щеки. – Особенно от всех этих багетов. По крайней мере, в этом хлебе есть какая-то польза. – (Хлеб был тягучий и плотный, как оконная замазка, а сверху посыпан содержимым мусорного совка из пекарни.) – Я пошла на второй заход! Кому добавки восхитительных овощей? – И они с Алби поскакали обратно к стойке, где свечи под серебристыми контейнерами подогревали пищу до приятной теплой температуры.
Я со вздохом уткнулся в свою тарелку:
– Любое из этих блюд, если шмякнуть им о стенку, сначала прилипнет, а затем очень медленно сползет.
– За исключением хлеба, – рассмеялась Конни.
– Хлеб отскочит рикошетом и выбьет глаз.
– Ты сам говорил, что хочешь попробовать новые блюда.
– Я хочу пробовать только те новые блюда, которые мне понравятся, – сказал я, и Конни хохотнула. – Она что, питается только в кафе самообслуживания?
– Оставь ее в покое. Она мне нравится.
– Правда? Ты изменила мнение.
– Она ничего, когда успокаивается. Ты только взгляни на них. Как мило. – (Они стояли у буфетной стойки плечом к плечу и пытались выбрать между норовирусом и листерией[33].) – Молодая любовь. Интересно, мы тоже были такими, Дуглас?
– Четверть четвертого. Если мы собираемся попасть в дом Анны Франк, то нужно двигать прямо сейчас.
– Дуглас, а нельзя это оставить на потом? Даже гестапо проявляло меньше рвения, чтобы попасть туда.
– Конни!
– Мы проводим время с сыном, делаем то, что он хочет делать. Ты ведь с самого начала согласился.
И поэтому мы расправились с водянистым творогом, расплатились по счету, сели на велосипеды и до самого вечера ездили по внешним кругам Амстердама, а Кэт показывала нам удивительные маленькие бары, пустующие дома, в которых она ночевала без разрешения, парки для скейтбордистов, огромные поместья и уличные рынки. По правде говоря, многое из этого было очень милым, и, наверное, интересно увидеть, где живет марокканское население, а где суринамское и турецкое. Но когда мы сделали петлю в сторону центра, мне стал ясен еще один маршрут.
– А здесь, – заявила Кэт, – моя любимая кофейня!
Это было неотвратимо, наверное. Едва мы вступили в Амстердам, Алби то и дело поглядывал по сторонам на эти заведения, точно так же как когда-то он рассматривал магазины игрушек. И вот теперь, стоя перед «Найс кафе», он, ухмыляясь, смотрел в землю.
– Это реально крутое, жутко дружелюбное, клевое местечко, – успокоила нас Кэт. – Я знакома с хозяином, он о нас позаботится.
– Думаю, что не стоит, Кэт.
– Да бросьте, мистер Пи. В чужой монастырь…
– Нет, спасибо. Это не для меня.
– Откуда ты знаешь, если ни разу не пробовал? – Алби в точности повторил те слова, которыми я когда-то уговаривал его съесть капусту.
– Пробовал. Разумеется, пробовал, Алби. Я был когда-то молод!
– Кажется, я что-то пропустила, – сказала Конни.
– Когда я был с тобой, Конни, между прочим, а также с Женевьевой и Тайлером. Мы тогда до одурения накурились марихуаны, если помнишь.
– До одурения накурились! – хмыкнул Алби.
– Мистер Пи, а вы темная лошадка. Почему бы вам еще раз не попробовать?
– Нет, спасибо, Кэт.
– Ясно, отец – пас. – Алби даже не пытался скрыть облегчение.
– А вы что скажете, миссис Пи? – поинтересовалась Кэт, и все взгляды обратились к Конни.
– Мам? – подал голос Алби.
Конни задумалась.
– Ладно, – сказала она, – звучит заманчиво, – и отправилась парковать свой велосипед.
76. Разбавленное вино
В различные моменты взросления Алби я уже не раз оказывался в подобной ситуации, вынужденный решать очередную «жизненную дилемму», какими перегружены все воскресные газеты. Как правильно реагировать родителям на воровство в магазине, неподходящего друга, заведенного на игровой площадке, запах алкоголя или табака от подростка, исчезновение денег из комода, историю запросов на семейном компьютере? Насколько сильно разбавлять вино водой? Позволять ли подружке оставаться на ночь, какой придерживаться политики по поводу закрытых дверей, сквернословия, плохого поведения, неподходящей диеты? За последние годы эти дилеммы сыплются как из рога изобилия, что меня совершенно сбивает с толку. Почему до сих пор никто четко не сформулировал для нас линию поведения? Неужели я тоже доставлял своим родителям все эти этические терзания? Уверен, что нет. Самым большим проступком в годы моего отрочества было посмотреть иногда Ай-ти-ви. Тем не менее мы снова оказались перед дилеммой, началась очередная тема ток-шоу в прямом эфире. Я стоял рядом с Конни, пока она пристегивала цепью свой велосипед.
– Ты уверена, что хочешь этого?
– Абсолютно уверена, спасибо, Дуглас.
– И ты действительно полагаешь, что тебе следует его поощрять?
– Я не поощряю его, просто не хочу лицемерить. Только взгляни на него! Он с девушкой в Амстердаме, он так молод. Если честно, меня больше бы обеспокоило, если бы он не захотел это сделать.
– Однако совсем не обязательно это санкционировать.
– Каким образом я это санкционирую, Дуглас?
– Тем, что присоединяешься к ним!
– Я за ним присматриваю. А еще, если хочешь знать, мне самой хочется покурить.
– Вот как? В самом деле?
– Неужели это так странно? Неужели, Дуглас?
Кэт и Алби теперь внимательно за нами наблюдали.
– Отлично. Превосходно. Но если он бросит учебу, чтобы стать наркодилером, то в этом будешь виновата ты.
– Не станет он наркодилером.
– Что ж, оставляю тебя в покое.
– Тебе совсем не обязательно уходить.
– Мне кажется, без меня вы лучше повеселитесь.
– Как хочешь, – пожала она плечами, – увидимся позже.
А я опять подумал: «А знаешь, ты могла бы хоть раз попытаться меня уговорить».
Мы вернулись к ожидавшей парочке.
– Я ухожу, твоя мать остается.
Алби согнул руку в локте и, сжав кулак, дернул им вниз, прошипев: «Йессссс!» – это был для него лучший вариант из всех.
– Только не ешьте космическое печенье, – сказал я. – Туда дозу замешивают бесконтрольно.
– Правда. Мудрый совет, мистер Пи. – Кэт похлопала меня по руке. – Девиз всей жизни.
– Увидимся в отеле, может быть, за ужином. – Конни прижалась щекой к моей щеке, после чего они все вместе отправились в «Найс кафе».
77. Океан заботы
Все настроение идти в дом Анны Франк пропало. Какой смысл это делать без Алби? И хотя Дом-музей Рембрандта передавал дух того времени и был очень познавательным, особенно в том, что касалось необычных технических средств и новаций семнадцатого века при создании гравюр, я осматривал все это рассеянно и кошки скребли на душе.
Потому что очень весело, не правда ли, очень круто сидеть в кафе и ловить кайф полдня в обществе мамочки! Как забавно, сколько потом будет воспоминаний! Но я-то хотел для сына другого – я хотел, чтобы у него были амбиции, мотивация и сила, и острый прозорливый ум. Я хотел, чтобы он смотрел на мир с любопытством и сознанием, а не с ужасным солипсизмом[34] и глупостью обкуренного наркомана. Не говоря уже о медицинских рисках, потере памяти, апатии и психозе, опасности пристраститься к сильным наркотикам; что это за идиотизм с необходимостью расслабиться? Я, например, не припомню, чтобы за всю свою жизнь когда-нибудь расслабился; вот так я устроен, и разве это плохо? Быть натянутым как струна, расторопным, осознавать опасность вокруг – почему бы этим не восхититься?
