Александр Минчин - Лита
— Хорошо, я напишу, как ты говоришь, только не волнуйся.
— Когда тебе к следователю?
— В понедельник, в час дня. Я должна все отдать.
— Странно, он вызвал нас в один день. Друг за другом, по очереди. Мне становится тревожно.
— А тебя он не вызвал?
— В понедельник утром.
Ее голос заметно встревожен.
— Я очень волнуюсь почему-то. Не за себя, а за тебя, Алешенька.
«Что еще я могу узнать шокирующего или нового? Ничего!» — наивно думал я.
Поздно ночью я беру топор и выхожу из дому. Я караулю его за углом. Я слышу шаги, подскакиваю и начинаю бить по черепу. Топором. И разрубаю череп пополам: из него вылезают мозги и хлещет кровь.
Я просыпаюсь в холодном поту…
Понедельник. Еще никогда не любил ни одного понедельника. Воспоминания — вечно надо утром собираться и идти: в детсад, в школу, в институт. Теперь к следователю.
Я принимаю душ и смываю холодный пот. Мечтая о страшном сне, одеваюсь, скромно, и выпиваю пустой чай. Поднимаюсь в горку и через второстепенный переулок подхожу к прокуратуре районного отделения.
— К кому?
— К следователю Гондоренко.
— По какому делу?
— Для беседы по делу Лаковой.
Я стучу в названную дверь.
— Войдите.
И я вхожу.
— Доброе утро.
— Здравствуйте, я…
— Я знаю, кто вы. Раздевайтесь.
Следователь берет казенную ручку и лист протокола.
— Я буду записывать, если вы не возражаете. Чтобы нам было легче потом.
— А еще будет «потом»?
— Не знаю, не знаю, — загадочно говорит неприятный мне следователь. — Откуда вы знаете пострадавшую?
— Кого?
— Пострадавшую.
— Это кто?
— Лакова.
— Она вроде жива и здорова.
— Так принято называть на судопроизводном языке.
— А… Мы учимся на одном факультете.
— И давно вы знаете друг друга?
— С полгода, наверное.
— А интимно? — Он почесал лоснящийся затылок.
— С Пятого мая этого года. Все это есть в деле.
— У меня много дел. — Следователь вязко полу-улыбнулся.
— А…
— Она была девушкой? Не гулящей?
— Абсолютно.
— Стала женщиной с вами?
— Да…
— Вы уверены?
— Совершенно.
— Я догадываюсь, пятого мая? То есть за четыре дня до…
— Так точно.
— Здесь есть простынь — вся в крови. И пятнах. Но ведь это могла быть и менструация.
— Это девственная кровь. Часто случающаяся при потере девственной плевы.
— Она могла случайно забыть вам сообщить, что у нее менструация?
— Она этого не сделала. Цикл у нее начался через две недели. И я боялся, что после прошедшего он может не начаться.
— Он мог начаться — от потрясения раньше…
— Я смотрю, вы знакомы с женской физиологией.
— По роду службы, по роду службы. — Он опять полуулыбнулся. В этой его полуулыбке что-то было. — Я смотрю, вы знакомы тоже!.. Я просто предлагаю вам варианты, которые вы по нежеланию, то ли еще почему могли пропустить. Итак?
— Зачем ей нужно было извиваться и кричать от боли — тогда?
— Чтобы убедить вас, что она — девушка. Чтобы вы женились на ней и ваш папа-гинеколог (он подчеркнул это) дал свое согласие.
— Маразм, — ответил неуверенно я. — Я знаю и уверен, что она была девушкой, а девятого мая ее изнасиловали.
— Ну, не будем спешить, не будем спешить. Так и быть, поделюсь: я вам скажу, что меня больше всего смущает в этом деле. Она не производит впечатление жертвы.
— А как должна выглядеть жертва?
— Я ценю вашу платоновскую способность к диалогу…
— Какую?
— Платоновскую.
— А…
— Она не производит впечатления скромной: своими манерами, одеждой, разговором. Она прекрасно знает, какое впечатление производит на мужчин.
— Это значит, что ее можно насиловать поэтому?
— Нет, что вы, — безразлично, не улыбнувшись, сказал он. — Просто я с трудом нахожу улики преступления.
— Что вы хотите сказать?
— Я не уверен еще, что там было преступление. Она могла спровоцировать и послать неправильно понятые импульсы, намеки обвиняемым. Что она согласна, что она готова… Что не будет сопротивления.
— Какой бред!..
— Какая жизнь! Я вам говорю то, что будет говорить на суде их адвокат.
«Значит, будет суд!» — полууспокоился я.
— Если суд будет, — добавил он. — Глядя на нее, у меня складывается впечатление, что вряд ли бы кто-то мог что-то с ней сделать, помимо ее желания…
Я глубоко задумался. Я глубоко и очень глубоко задумался.
— Вы бы смогли? — Он смотрел, не мигая, прямо в глаза.
Я сначала не понял, потом ответил:
— Я — нет.
— Как же они смогли? И вы с ней — знакомы.
Какая страшная логика. Какой страшный вопрос.
— Она была пьяна, их было двое, один держал…
— Или не держал… Не задумывались: ни одного синяка, ни одной царапины, не поврежденные наружные половые органы, ни одного кровоподтека. Бесследно и чисто. Как?.. Кстати о пьянстве: вы бы поехали с первыми встречными гулять в ресторан в вызывающей мини-юбке, с неизвестной компанией? — Он вздохнул. — Скромная девушка, ставшая только что женщиной, четыре дня назад. Или она в двадцать лет не знает, чем такие гулянки кончаются, что такие поездки значат?!
Я молчал, раздавленный.
— Я допрашивал обслуживающего их официанта: он дал свидетельские показания, что она веселилась, пила, танцевала, курила. Ей нравились их комплименты. У него создалось впечатление, что это одна близкая компания. Она сидела добровольно весь вечер, никто не принуждал. Не делая никаких попыток встать и уйти! И этого же официанта будет допрашивать их дорогой адвокат.
Он резал мое нутро на части. И похоже, получал видимое, явное и странное (для меня) удовольствие. По всему он не был настроен в пользу Литы. И это уже второй. Похоже, она не очаровывала собой следователей. Она очаровывала преступников.
— Что вы хотите сказать, что она поехала добровольно, чтобы ее изнасиловали?
— Вошла во вкус. Разгулялась. Не задумывались, как пять человек разместились в одной машине?
Я вздрогнул.
— Она ехала назад добровольно. И целовалась, сидя на коленях у Виктора Гадова. Смазливый тип. Довольно…
— Это ложь. Они все повязаны! Всё врут.
— В губы. Это показания шофера такси. Таксист будет лгать?!
Я уронил голову, как будто ее срубили.
— Зачем? У меня ушла неделя, чтобы найти этого таксиста. Я потратил ее, но нашел. Мне было очень важно узнать, что произошло на этом расстоянии, в этот промежуток, период передвижения, между Измайловом и Мосфильмом. И я узнал. Я был прав, что это знание даст ответы на вопросы, гудящие в моей голове.
Я качал головой из стороны в сторону. Такого нокаута я не получал в жизни, пожалуй, никогда.
— А вы знаете, почему таксист запомнил их хорошо? Гадов дал ему двадцать рублей на «чай», чтобы он разрешил ей ехать у него на коленях. Обычно таксисты ни за какие деньги не соглашаются, тем более впереди — двое, им это стоит водительских прав.
Он продолжал:
— Ну и конечно, знаменитая мини-юбка, под которой шарила рука… Таксист рассматривал ее бедра всю дорогу.
Я ударом сбил его графин на пол.
— Хватит.
Следователь застыл, полувскочив.
— Ну, спокойней, спокойней. Найдете себе другую! Свет на этой клином не сошелся.
Я не желал больше его слушать, у меня разламывалось все в висках.
— Что еще?
— Можете забрать с собой простынь.
Я долго-долго вопросительно смотрел на него.
— Она не нужна следствию.
Он протянул мне аккуратно запечатанный пакет с казенным штампом.
— А теперь, успокоившись, посмотрим, что же произошло. Я адвокат, объясняю судье на суде. Праздник, девочка познакомилась с парнем и его компанией, поехали погулять, отметить. Ехали, целовалась, сидя на коленях. Девушка перепила, струсила из-за того, что произошло, да еще с двумя сразу, побежала назад. Вид был явно разгульный, испугалась, что потеряет его из-за пьяного приключения, и придумала изнасилование. По крайней мере, ее мальчик поверит и останется с ней.
Я встал.
Уже в дверях меня догнала его финальная фраза. Прощающаяся фраза — как финал.
— Вот поэтому я и сомневаюсь, что там произошло изнасилование. Думаю, что она просто передумала, опомнилась или испугалась, когда попала в квартиру. По крайней мере, адвокату не будет трудно доказать это на суде. Но по какому поводу будет суд, когда мы не можем найти состава преступления. Все было добровольно и согласно желанию пострадавшей — Литы Лаковой.
Я захлопнул дверь, чтобы не слышать этот бред.
Такой ли уж бред? Мои мозги отшвыривали его аксиому. Теорию. Следователь-теоретик. Что я могу узнать «новое»? Вот и узнал! Ах ты… Я иду, расшвыривая листья, ветки, футболя камни. В институт. В институте ее нет. Ах да, она же у следователя. Милая пара, Лита с Гондоренко!
