Бектас Ахметов - Чм66 или миллион лет после затмения солнца
С Доктором соображалка иногда может совсем отказать.
Кум обещал Есу представить на УДО. Верить ментам нельзя. Зэки утверждают: "Хороший мент – покойный мент". Формально Ес не был вязанным, но он ни от кого не скрывал, как много чего понаобещали ему лагерные оперативники. Само собой, не за красивые глазки. Ес оформлял зоновский клуб, выпускал стенгазету, рисовал плакаты. Жизнь у всех одна и он изо всех сил рвался на свободу. Менты сдержали слово и представили его на условно-досрочное освобождение.На волю Ес вышел раньше на полгода.
По разговорам Сережи, Петра и Доктора я понял, что зэков не интересует, кто за что сидит. Сидит, ну и сидит. "Лишь бы христопродавцем не был". – сказал Сергей.
– Когда я сидел, у меня был раб пинч. – добавил он.
– Что такое пинч?
– Петух. – пояснил Доктор.
Петух, пинч, пивень, козел… По тому, как Петя и Сережа рассказывали, как тут измываются над пинчами и по тому, как они смеялись над уделом опущенных, можно было понять: козлов жалеть нельзя. По мнению Сережи, у нас никого ни за что не опускают.
Высокое звание козла надо выстрадать, заслужить. Еще Сергей не разделял суждения братьев Вайнеров, что вор должен сидеть в тюрьме, но утверждал, что место петуха только в гареме – петушатнике.
– Дашь им малейшую поблажку – все… – сказал брат Петра. -
Наглеют черти…
Сергей беспощадными, как сама лагерная жизнь, рассуждениями подводил к мысли: петухом надо родиться. Потому не обязательно его следует так уж сильно и много дырявить, ибо козел это не физиология
– всего лишь сущность.
Доктор с братьями перебирал фотографии.
– Моя сноха, племянник… – говорил Доктор.
Сноха и племянник Доктора их не интересовали. Оживились они при виде фотки, где я снят с институтскими женщинами.
– Что за бабы? – спросил Петр.
Доктор кивнул в мою сторону:
– Он их всех там е…т.
Метод поднятия авторитета.
Разговор зашел и о гонящих на зоне дуру.
Петр улыбнулся, Сергей вспомнил:
– Скляр в прошлом году зашил себе рот суровыми нитками…
– Какой Скляр? – я поднялся с кровати.
– Сашка.
Я повернул голову к Доктору: "Это не наш Санька?".
Доктор спокойно кивнул: "Наш, наш…".
Ой яй ей…Что они с нами делают? Слышал от Хачана, что и Витька
Кондрат серьезно попух. В 80-м он с компанией ошпаренных опедерасил бывшего зэка. Витьке дали 10 лет крытого режима.
Мужики для вида поклевали мясо, заели картофаном и пили чай.
Сережа сожалел, что мы с ним не догадались пронести через КПП водку. Все же к брату пришел он не с пустыми руками. Маленький кропаль ручника хватило только на один косяк. Мужики подтянули глазки, минут пять поулыбались друг другу. Вкусно, но мало.
– Передашь Седому мульку? – спросил Сережа.
– Давай, – сказал Петр.
Сутки заканчивались. Через полчаса братьям на выход.
Петр обернул полиэтиленом записку, запаял зажженной спичкой и, не запивая чаем, проглотил.
– С тобой еще увидимся… – улыбнулся Доктору Петя.
Сережа перекинул через плечо сумку.
– Ты и сам знаешь, что здесь нужно… Здоровья тебе…
Они ушли. Минут пять мы молчали.
– Тебе не пятнадцать лет… Что ты там перед щенками стелился?
Этого знаешь, того знаешь? На фига это надо?
Доктор разлегся на кровати.
– Щенок, не щенок – здесь не играет роли… Ты же не знаешь…
Мы замолчали.
"- Греши и кайся. Кайся и греши…".
Валентин Пикуль. "У последней черты". Роман.
Председатель колхоза "ХХХ лет Октября" Успенского района
Павлодарской области тезка и однофамилец рейхсмаршала Германа
Геринга. Успенский Герман Яковлевич Геринг – Герой Социалистического труда и депутат Верховного Совета Казахской ССР заслужил признательность односельчан не только рекордами в животноводстве и растениеводстве, но и тем, как заботливо опекает людей труда. Герман
Геринг построил лучшую в области больницу, улицы на центральной усадьбе и в бригадах чистые, ухоженные, кругом подновляющиеся посадки зеленых насаждений.
Немцев в районе полно. От казахских подворий немецкие усадьбы отличаются синими железными заборами и образцовым порядком у дома. У казаха забор – дырявое место – некрашеный, покосившийся от времени штакетник, сам двор – проходное место.
Немецкие хозяйки все, как один, толстые, грудастые. Кого, кого но их зима не застигнет врасплох. В октябре заканчивается пора заготовок, в трехлитровые банки закатаны помидоры, огурцы, тушеная гусятина. Мужчины немецкие тринькают в меру и предпочитают закусывать домашней колбасой. Они не говорят: "Колбаска", – заменяющее продукт слово они произносят, как будто высвистывают из себя закусь: "Кавпаска!".
Дядя Шайдулла и тетя Катя, родители Бактимира, живут с детьми в
Надаровке -отдаленной деревне Успенского района. Кроме Пуппо у дяди
Шайдуллы сыновья Бектемир, Орал, Едиге (Эдик) и сестренка Куляш.
Бектемир работает механизатором в бригаде, женат и несколько лет живет отдельным домом. Чем занимался Едиге, не зафиксировал, а вот то, что Орал главный трудяга в семье Исеновых определенно точно.
Орал конюх, работает не покладая рук, неплохо получает и из колхоза в город наведывается раз в полгода за покупками. В Павлодаре неделями высматривает в магазинах обувь, одежду. Без обновы в
Надаровку не возвращается.
Едиге симпатичный и пытливый пацан. Увлечен историей кипчаков и всех казахов. Он готов ездить в город каждую неделю. Родители однако остерегаются потакать любви сына к городским соблазнам. Когда же по какой-либо надобности Едиге все же оказывается в Павлодаре, то он одетый в купленное Оралом, до вечера щеголяет по городу в поисках приключений. Если поддаст, то к вечеру обычно заходит в автобус со словами приветствия пассажирам: "Да здравствует великий казахский народ и другие менее великие народы!".
Хорошо, если к утру просыпается в вытрезвителе. Чаще пробуждается где -нибудь на пустыре, побитый и раздетый до трусов.
О том, что новому прикиду надо вновь петь прощальную узнает Орал и сокрушается: "Я купляю, купляю одежду, а Эдька теряет…".
Я пришел со свидания на квартиру Ситказиновым и Пуппо сообщил:
"Позавчера Эдька ушел к друзьям и ночью с него сняли плащ из кожзаменителя и нутриевую шапку. Месяц назад Орал купил плащ и вот…". Опять Оралу досталось. Но не только ему. Фактов достаточно, чтобы понять: Едиге приезжает в город только за тем, чтобы спецом кого-то обуть и одеть..
Бактимир торопился в Надаровку. Последний раз в деревне он был в августе, а еще раньше, – в июле, – в огороде посеял мак. Не для себя, для обмена на анашу. Урожай давно поспел, ночью морозы, и
Пуппо тревожился, как бы маковые головки окончательно не перемерзли.
Мак не потерял товарный вид. Незадача в другом. Кто-то по ночам снимает урожай без разрешения хозяина.. Местные немцы и казахи о полезности мака еще не догадываются. В деревне работали чеченцы-шабашники. Скорее всего они и посрезали половину головок.
Пуппо почесал тыкву и пошел в дом за ножом.
По утрам на кухне у Исеновых жужжит сепаратор. Тетя Катя кормит нас сметаной и вареным мясом. Дядя Шайдулла возвращается с работы – он сторож – и кладет передо мной пачку "Казахстанских". Отец
Бактимира человек немногословный. Исеновы кипчаки, когда-то их предки переселились в Успенку из Омской области.
Пуппо накинул на себя ватник и в сарае пустой бутылкой перемалывал маковые головки. Он еще не пробовал кокнар. В городе у
Бактимира знакомые, которые знают, что делать с маковым отваром.
В сарай зашел дядя Шайдулла.
– Не стебатырсын?
– Дары жасаптотырвым, – сказал Пуппо.
– Молодец, – отец Бактимира с минуту постоял и ушел.
С горящими глазами в сарай протиснулся Едиге.
– Что делаешь?
– Кайф.
– Не дашь попробовать?
Пуппо протянул братцу пригоршню маковой трухи.
– Что с ней делать?
– Хорошенько прожуй и проглоти.
Через пять минут в сарай с расцарапанной шеей и зауженными глазками вернулся Едиге.
– Что-то у меня все чешется, – недоуменно сказал младший брат.
– Не дрейфь. Это и есть кайф.
…Газеты в деревне приходят на третий день, телевизор показывает плохо. Я лежал на диване с книжкой и теперь отчетливо понимал, в чем разница между городской и сельской жизнью. Чтобы ни о чем не думать, здесь надо быть всегда чем-нибудь да занятым.
Я опять осекся. "Да нет, ерунда. Это всего лишь слова". – подумал я и хотел было продолжить чтение, но оставил в покое книжку.
Есть ли у слов цена? Если нет, то должна быть.
Айгешат забеременела Шоном в начале лета 84-го. Толком я так и не понял, чем опасен отрицательный резус фактор, да и подозревал, что он всего лишь отговорка, но тем не менее не решился вновь уговоривать жену сделать аборт. Я по прежнему не желал от Айгешат ребенка и вдобавок был зол на тестя и тещу.
