Бектас Ахметов - Чм66 или миллион лет после затмения солнца
У жены президента Никсона Патриции были кривые ноги. В 72-м ноги президентской жены не обсуждались. Не потому, что моветон, а потому, что визит Никсона в Москву проходил под аккомпанемент бомбардировок
Ханоя.
У Раисы Максимовны ноги прямые, но Жора Мельник говорит про нее:
– Там не на что смотреть.
Тереза Орловски, Кэт супругу генерального секратаря кличут
Райкой. Руфа говорит, что Раиса Максимовна вовсе не Раиса
Максимовна, а Раиса Мифтаховна.
– Точно вам говорю, она татарка! – пыхтит, как Черчилль гаванской сигарой, сигаретой "Прима", наш татарин. – Прицепилась к мужу и ездит по загранкам… Сталин баб правильно не допускал в свою компанию…
– Рафаэль, жена Горбачева не татарка, – на защиту Раисы
Максимовны поднялась Ушка. – Она казачка и с Кубани.
– Она с Казани! – со смехом встряла Орловски.
– Перестаньте! – Ушка захлопнула журнал "Бурда". – Горбачеву некому верить… Только с женой он может…
"Нога прямой", а что толку?
– Что он с ней может? – Руфа укоризненно покачал головой. – Ох, и наглая эта Раиса Максимовна…
Жора Мельник обсуждает перспективы развития Казахстана.
– Когда генерал-губернатора снимут?
В самом деле, когда снимут Кунаева?
У Алтынбека хорошая знакомая в газетном киоске на Рыскулова. Она оставляет ему "Московские новости", зять Сатка не забывает и обо мне, дает почитать газету. Он называет Горбачева хрущевцем.
– Нельзя так поступать с людьми! – возмущается на кухне Алтынбек
Смотря с какими людьми. С теми, которые заслужили, очень даже можно и нужно.
На коленях у меня Шон. Сын вырывается из рук. Мне неприятен
Горбачев как человек, но с его кадровой политикой, с небольшими оговорками, я согласен, потому и приговариваю: "Горбачев дает!".
Глава 16
"После игры с киевлянами Симонян выговаривал Осянину:
– Что ж ты Коля, а? С пяти метров промазал!
– Я – не Пеле, – сказал Осянин".
"Спортивные игры", N 11, 1969.
Кумиром детства Йохана Круиффа был Альфредо ди Стефано. "Мяч у
Лоу… Лоу передает Пушкашу… Пушкаш пасует ди Стефано…". Я не видел игру ди Стефано. Сегодня трудно предположить, что мог перенять у маэстро Альфредо бомбардир из Амстердама.
Круифф образца 74-го напоминает мне переворачивающийся в заоблачных высотах стратегический бомбардировщик перед тем, как лечь на окончательный курс. Он получал мяч, находясь вполоборота к к воротам противника, перекладывал его на правую ногу, не спеша разворачивался и стремительно начинал движение к воротам противника.
К берегам своей…
11 декабря 1986 года. Кул готов к защите докторской. Две монографии и за сотню статей, плюс знакомства в головных институтах свидетельствовали об обоснованности домогательств Аленова специализированного совета. Прежде, чем выйти на спецсовет, Кулу требовалось сделать малость – пройти обсуждение на лабораторном семинаре. Казалось бы, формальность. Так думал Аленов и ни о чем таком не знал, не подозревал и наверняка полагал: все идет своим чередом. "Торопиза не надо", – приговаривал Кул, обдумывая за игрой в шахматы ходы, в обеденный перерыв.
Я рассказывал Каспакову о делах в лаборатории, подробно обсуждали мы и перспективы коллектива в случае, если Аленов защитится.
Сходились мы с ним в одном: "Многим из нас придется изменить отношение к труду".
Год назад я написал от имени Аленова заявление Анатолию Карпову, где просил руководство Советского фонда мира правильно понять мотивы поступка старшего научного сотрудника о ежемесячном перечислении 10 процентов зарплаты, направленных против планов размещения ракет средней дальности "Першинг"- 1 и "Першинг"-2 в Центральной Европе с персональным предупреждением Рейгану о том, что ежели он не одумается, то он (Кул Аленов) ответит на это уже 50-ти процентным ударом по своей зарплате. Письмо в Фонд мира я не отправил, но занес девочкам в бухгалтерию копии для главбуха и Чокина.
Света Волкова принесла лабораторную получку в комнату и Кул увидел в ведомости против своей фамилии запись простым карандашом
"не выдавать". Сэнээс побежал в бухгалтерию – я за ним. Расчетный бухгалтер Сауле сунула под нос Аленова копию заявления. Кул вида не подал, засмеялся, но покраснел.
Может все бы этим и обошлось, но, как назло, в коридоре у окна, напротив дверей бухгалтерии чирикали Саян Ташенев и Исмаил Заглиев.
Кул вылетел из бухгалтерии.
– Что с тобой, Кулек? – сочувственно спросил Саян.
– Братан в Фонд мира зряплату перечисляет, – ответил я за товарища и неосторожно усугубил перспективы. – До полной победы нового мышления..
Ташенев и Заглиев заржали над бедолагой.
Более никаких других действенных шуток с Аленовым я не проделывал и думал, что он забыл про "Першинги", будь они неладны.
Год спустя началась свистопляска с переходом на новые формы стимулирования труда научных работников. Я думал, дадут мне научного сотрудника – в результате со скандалом так и остался в мэнээсах.
Шкрет отыгрался за очерк в "Просторе" не без подзуживания Аленова.
…– Я передал Чокину ваши условия. – сказал я. – Он согласен взять вас вэнээсом.
Каспаков кивнул. Было видно: он ждал с нетерпением ответа Шафика
Чокиновича на недовольство предложением дать должность сэнээса.
– Вы знаете лучше меня, какой Чокин осторожный… – продолжал я.
– Должность завлаба он вернет вам немного погодя… Прямо мне он так не говорил, но промолчал, когда я ему намекивал…
– О чем ты ему намекивал?
– Что человека вашего уровня грех держать ниже завлаба.
– М-м…
– Завтра Чокин уезжает на дней десять в Дом отдыха… Вернется и примет решение…
"В номере гостиницы "Москва" Олжас Сулейменов, Юрий Афанасьев и я. Олжасу сообщили о назначении Колбина… Мой друг Афанасьев, которого в Академии общественных наук мы звали "Юра Николаевич", сказал:
– Хуже не будет…".
Геннадий Толмачев. "Слово об Ожасе". "Горизонт", N 17,1989.
В понедельник Руфа подозвал меня к себе.
– Вчера ко мне Николай приходил…
Николай Колинко друг детства Руфы. Журналист. Работал советником предсовмина, сейчас в Верховном Совете республики. Человек осведомленный.
– Что говорит?
– Завтра Пленум.
– Кого поставят вместо…?
– Неизвестно.
Из Рудного приехала Карина. Родила сына. Принесла на работу конфеты.
– У кого остановилась?
– У тети.
– Номер телефона…
– Позвонишь?
– Вечером.
После работы пил я Сериком Касеновым. Позвонил Карине в седьмом часу.
– Выходи… Сейчас на такси подъеду.
Решено: продолжу у Пельменя, потом с ней поедем к Варвару в
"Орбиту". Витька живет один в трехконатной квартире. Телефона у него нет, заявимся и он не посмеет не приютить на ночь.
Кроме жены Гули у Пельменя был АТЖ – Алмат толстожопый. АТЖ гобоист, играет в оркестре Оперного театра. Парень общительный, но с ним, как с англичанином, кроме как о футболе, не о чем говорить. О жене Пельменя речь впереди.
Пока о том, что мы спускались с Кариной по лестнице и я подвернул ногу… И тотчас же стало темно.
Проснулся у Пельменя на кухне. Что со мной? Как я здесь вновь очутился? Где Карина? Почему я не у Варвара? Только подумал, как вскрикнул от боли. Не могу и не ступить, и не подняться.
– Беря! – крикнул я в комнату.
– Проснулся? – Пельмень не спал.
– Что-то с ногой…
– Ты ушел с этой… Через полчаса в дверь позвонил Ермечила и сказал, что ты валяешься в подъезде на лестнице…
Ермечила искусствовед, директор картинной галереи. Тот самый, с кем я встретился в коридоре постпредства летом 66-го года. Сейчас он сосед Пельменя.
– Этой… рядом не было?
– В том-то и дело… Дура, не могла сообщить…
У Карины с головой не в порядке. Какого хрена я вытащил ее из дома?
– С Алматом вдвоем мы занесли тебя сюда.
– Который час?
– Щас посмотрю… Полседьмого.
– С ногой что-то серьезное… Посади меня на такси.
…Я вылез из машины и поскакал на одной ноге на второй этаж.
Айгешат на больничном по уходу за ребенком – у Шона ОРВИ. Она сняла с меня одежду. Левая нога от ступни до колена черная.
– Перелом? – спросил я.
– Не знаю. Надо ехать в травпункт.
Рентген показал: порваны связки. В травпункте скорой помощи мне наложили лангету и по дороге домой я попросил водителя остановиться у кулинарии на Космонавтов.
– Купи пива, – попросил я Айгешат.
Опоздали. Пиво полчаса как привезли, и за пять минут разобрали.
Шон кривляка. Увидел меня с лангетой и принялся изображать хромого отца. Айгешат учит его читать. Пока он знает некоторые буквы, находит их в газете и кричит:
– "А" – ажека! "М" – мама! "П" – папа! "Ч" – чак-чак!
