Владимир Бацалев - Кегельбан для безруких. Запись актов гражданского состояния
— Иди сюда! — приказала Любка и, когда муж подошел, невинно хлопая глазками, треснула его сковородой по голове.
— Нечего дома штаны просиживать, — сказала она, потушив ярость в ударе. — Сходи вниз и послушай, что обо мне бабки сплетничают.
Идти вниз для этого не стоило, потому что бабки стояли на лестничной клетке, прислонившись ушами к замочным скважинам. Сплю открыл дверь, закрыл и доложил жене:
— Го-во-рят-что-ты-ме-ня-бьешь-а-я-ду-рак-тер-плю…
На следующий день майор, науськанный старушками, завел разговор о равноправии супругов, а Любка в ответ притащила со склада рулон китайского линолеума. Линолеум, если его развернуть и посмотреть сверху, был похож на аквариум, в котором плавают морские драконы. Увидев его, начальник райпищеторга товарищ Примеров чуть не умер от зависти. Любка постелила линолеум в кухне и вообще закрыла мужу дорогу к холодильнику. Сама она ходила по драконам босиком и предварительно вымыв ноги. Чтобы супруг мог как-то питать тело, Любка протянула через кухню стальной трос с крюком. На этот крюк она подвешивала за шиворот мужа и отвозила к столу. Сплю падал на табуретку, складывал ноги по-турецки и ел.
Было у крюка еще одно преимущество: если майор сильно надоедал, Любка отвозила его в дальний угол кухни, и там Клавдий Иванович висел вместе с постиранным бельем, никому не мешая…
От жизненных утеснений Сплю стал чахнуть и морщиться. Он слонялся по улицам и плевался во все стороны. Когда ветер дул ему в лицо, майор ходил весь оплеванный. Он уже решил сбежать в свою собственную комнату, опять накинуть шинель и пойти покомандовать на коммунальную кухню, но Любка, словно догадавшись, сдала ее внаем подружке, которая приехала в Сворск искать сожителя из чинуш, карабкающихся по служебной лестнице.
Тогда Сплю сам себе приказал и храбро кинулся в атаку. Он упросил Столика написать жалобу на Чертоватую, потому что сам умел только подписываться. Столик с алчным блеском в глазах откликнулся на просьбу друга, но не сдержал себя и тотчас раззвонил по всему городу. И когда Клавдий Иванович подошел с кляузой к редакции газеты, два бугая, посмеиваясь и балагуря, вынули из его кармана сочинение Столика и слегка помяли Сплю бока. Крики: «Ка-ра-ул! Ме-ня-бан-ди-ты-у-би-ва-ют!» — не спасли. Проходившие вблизи граждане испугались и криков Сплю, и писчебумажных рэкетиров.
Но майор пошел напролом, он вообще не умел останавливаться. Вспомнил, что такой же, как все, даже чуть-чуть получше, и пошел, кинулся Куриляпову в ноги, стал бубнить жалобные слова, пока не разревелся.
Хотя редактор больше любил перегрызать людям горло, чем помогать им в беде, к делу майора он отнесся сочувственно, потому что ненавидел Любку: на многократные виляния хвостом и просьбы кормить его продуктами с базы она неизменно складывала из пальцев фигульку. Куриляпов послал к Чертоватой корреспондента и велел хорошенько припугнуть.
С этой встречи завязалась дружба Куриляпова и Сплю. У них оказалось очень много общего, даже размер противогаза совпал. Оба могли ночь напролет резаться в карточную игру «пьяница» или пить спирт, разбавленный пивом. Некоторое время они не могли даже жить друг без друга и ходили по городу в обнимку. Тогда-то редактор и пристроил Клавдия Ивановича на полставки в отдел писем. Отдать ставку целиком Куриляпов не решился: кто-то ведь должен работать в отделе.
Отгремели громы несчастий, отполыхали молнии в глазах Чертоватой, и над головой Сплю повисла радуга общественного признания. Но Сплю хотел нимба и не только вокруг головы, вокруг тела — тоже. Он жаждал, чтобы люди, завидев его издали, хлопали в ладоши, поэтому поклялся публично посвятить остаток жизни Домсовету и был выбран председателем. Общественной работе майор стал отдавать больше чем мог. Вечерами он падал без сил на тюфяк в коридоре и не обращал внимания на раздевающуюся жену. Он даже порнографическую открытку потерял в подвале. Правда, пользы от его усердных стараний не было никакой, но Клавдия Ивановича польза занимала в последнюю очередь. Главное, он крутился в центре, как приводной винт юлы, а все крутились вокруг него и признавали за «чуть-чуть получше». Тем же, кто в упор не хотел это замечать, Сплю делал гадости и поневоле заставлял обращать на себя внимание…
И вот теперь — все коту под хвост. Теперь, если Подряников выживет его из редакции, как Сусанин выжил из Домсовета, жена не оставит от майора мокрого места. Она повесит его в углу на крюке, заткнет рот тряпкой, которой смахивает крошки со стола, и Сплю высохнет. Она — такая, и никто ее не остановит.
Что же ему сделать? Как спастись от неминуемого высыхания? Чья голова дальше поведет майора по жизни?.. А может быть, жены? В конце концов, если его выставят из редакции, Любка лишится семидесяти рублей. И очень медленно, рассуждая вслух, потому что про себя он думать не умел, Сплю выбрал такое решение: «Пора отдать Чертоватой сто рублей, с таким трудом накопленные за два года». Это были гонорары от статей, которые написала добродушная Кавелька по просьбе майора и под его фамилией, и деньги, бессовестно украденные из копилки Домсовета пополам со Столиком Если майор отдаст жене сбережения, то об этом узнает Подряников и тоже захочет, чтобы Клавдий Иванович дал ему сто рублей, а Клавдий Иванович будет долго-долго копить следующую сотню и все это время работать, работать, работать в газете, и так спасется…
Горькие воспоминания и мучительные помыслы Сплю прервали часы двенадцатью ударами: рабочий день отставного майора кончился. Он взял пустой портфель, накинул плащ-палатку и надел фуражку, от которой хулиганы оторвали кокарду. Тут же вошел Саша и сказал:
— Есть дело. Если вы его выполните, я отдам вам ставку курьера. Оклад грошовый, но расстраиваться из-за таких пустяков не стоит — разницу Любка наворует на складе. Так вот, остались у вас знакомые в военкомате?
Сплю кивнул, поймав на лету фуражку и вернув ее на голову.
— Тогда дуйте в учетный стол и узнайте, почему Ивану, который живет с Мариной, до сих пор не забрили лоб. Сделайте так, чтобы его убрали из Сворска в этот призыв и чтобы медицинская комиссия не нашла никаких отклонений: он здоров как бык. Действуйте, майор. О результатах доложите в письменном виде, ха-ха!.. Слушайте, а почему я говорю вам «вы»? Я же вас полноценным не считаю. Все, Сплю, теперь я буду «тыкать», а ты ко мне будешь обращаться уважительно: Александр Николаевич. Понял?
Сплю кивнул.
— Что ты раскивался, как болванчик? Язык отсох?
— Все-по-нял-А-лек-сандр-Ни-ко-ла-ев-ич, — сказал Сплю и все равно кивнул, сняв фуражку.
— Тогда — кругом и шагом марш!
…В военкомате Сплю ждал битый час, пока разыскивали «дело» Ивана. Начальник учетного стола успокоил майора:
— Заберем непременно. Завтра же возьму его повесткой. От священного долга не убежишь. Никуда голубчик не денется. Сделаем из него настоящего воина-интернационалиста.
Успокоенный, даже обрадованный Сплю пошел домой. Там он застал Подряникова и жену, они одевались. Любка сказала мужу:
— Отвернись, бесстыдник. Не видишь, что ли, что я без юбки.
Когда Саша ушел, дружелюбно похлопав Клавдия Ивановича по спине, майор приподнял в коридоре плитку паркета, вытянул из тайника, который выскреб в бетоне с упорством Дантеса, заветные сто рублей и подошел к жене, красившей у зеркала ресницы.
— Вот!
— Что? — спросила Любка.
— День-ги.
— Где взял? Украл, мерзавец?
— Да! — сознался Сплю.
— Молодец, — похвалила Любка, — но больше не воруй. А то тебя, дурака, посадят с конфискацией моего имущества, — и она кинула деньги в сумку вместе с тушью.
Сплю не отходил.
— Чего стоишь истуканом? — спросила Чертоватая.
— Как-же? — удивился Сплю. — У-го-вор?..
— Надоел ты мне, — сказала Любка. — У меня обед давно кончился, а я с тобой нянчусь. Некогда, отстань.
— У-го-вор, — повторил Сплю и насупился.
— Да что я вам, девочка! Каждую секунду одеваться-раздеваться!..
У Сплю помутилось в глазах от такой явной подлости.
— У-го-вор! И-ли-у-у-бью-ю! — закричал он.
— Ладно, — смирилась Любка. — Только побыстрей, по-десантному…
Через три минуты она уже стояла одетая и гладила супруга в спущенных штанах по лысой голове.
— Кобелек ты, кобелек, — приговорила Любка. — Ты, оказывается, не отставной майор, а прямо-таки сила быстрого реагирования… Впрочем, весь ваш брат скор в атаку на этом фронте. На-ка тебе мелочь, попей пивка…
В глазах мужа читалась собачья преданность.
— …А сто рублей отнеси Сусанину и скажи, что Подряников велел вернуть. Ну, целуй мне руку, я побежала, мужики уже на базе заждались…
«Надо же, — подумала она на улице, — Сусанин стал моим сутенером».
Сплю подтянул штаны и побежал в типографию. Но Сусанин встретил его по дороге. Клавдий Иванович протянул деньги:
