Станислав Новицкий - Запуск разрешаю! (Сборник)
— А сколько может стоить доставка, например, вагона грибов из Норвегии в Россию?
— Так, так, так, — наконец до меня стало доходить.
Мы присели возле открытых чемоданов. Прикинули. Наклевывались интересные варианты. В общем, по возвращении надо будет все хорошенько обдумать…
На прощание в бухгалтерии нам выдали по пачке крон. Директор студии извинился. «У нас скромный бюджет и небольшие возможности». В уме мы быстренько перевели кроны в рубли. Получалось, нам вручили годовую зарплату!
— Слушай, — по дороге в аэропорт выдохнул потрясенный свалившимся богатством Молчанов, — а зачем нам грибы? С такими деньжищами лично я намерен остаться в искусстве. А ты?
Рановато, конечно, он это сказал. В тот же день свою долю Молчанов по рассеянности забыл в аэропорту. Хотя, строго говоря, в этом была и моя доля вины.
На таможне снова довелось понервничать.
Служащий меня узнал. Тут же спросил:
— Фодки нет?
— Нет, — улыбнулся я и широко распахнул чемодан.
— А это что? — у таможенника снова, как при первой нашей встрече, округлились глаза.
Рядом с грибами я упаковал три пластиковые двухлитровые канистрочки. Они были невесомыми, чистыми и пустыми. В них мы с Молчановым покупали жидкий брусничный концентрат. Его разводили водой из-под крана. Получался отличный морс. Три пустые канистры с широкими удобными горлышками я решил взять с собой. Это сейчас пластиковых бутылок — горы на каждой свалке. А раньше таких и не видывали. Думаю, пригодятся. Буду возить в них с Украины повидло. Вишневое, грушевое, абрикосовое. Можно варенье, самогон, мед. А то таскаешь через всю страну мутные трехлитровые банки. И тяжело, и непрактично. А тут — легкая, удобная, прозрачная бесплатная тара.
— Зачем фам пустые емкости? — спрашивает таможня.
— Надо, — говорю.
— Фы можете объяснить, что в них?
— В пустых канистрах?
— Да.
— В которых ничего нет?
— Да, так.
— А вы как думаете?
— Думаю, они не дейстфительно пусты.
Разговор принимал шизофреническую окраску. Откуда-то срочно явился переводчик. Энергичный и шустрый:
— Что в канистрах?
— Говорю вам — ничего. — Объяснять, что в СССР нет пластмассовой тары, как-то, думаю, унизительно и непатриотично.
— Фы еще тогда показались мне сомнительным человеком, — напоминает таможня.
— Когда это? — не понял переводчик.
— Да перевез он недавно через границу ящик водки, — объяснил Молчанов. — Подумаешь.
— А-а.
— Сейчас мои потозрения усилились, — сказал таможенник. — Они не пустые.
— Давайте отвинчу крышку, — говорю. — Посмотрим.
— Не прикасайтесь, — рука в белой перчатке легла на чемодан.
Таможенник что-то начал объяснять переводчику.
— Он хочет вызвать экспертов, — коротко перевел тот.
Потом они долго куда-то звонили. Наконец явились какие-то люди в голубых халатах. Взяли мой чемодан с грибами и пустыми канистрами. Куда-то отнесли, предварительно натянув резиновые перчатки. Через час вернули чемодан, рядом поставили канистры. Сказали что-то таможеннику, развели руками и извинились. Помню немое удивление таможни: «Эти странные, загадочные русские зачем-то вывозят из страны пустую тару. Наверное, взяли откуда-то пробы воздуха. Думают, опять перехитрили. Не вышло». Чтобы хоть как-то досадить, признается язвительно:
— Мы продули фаши бутылки.
— Вот как? — Я делаю огорченное лицо: задание сорвано, все пропало, предстоит трудное объяснение с Центром. И все же складываю канистры обратно в чемодан.
— Проходите, пожалуйста.
Наконец заветная дверь на летное поле открылась, и мы бросаемся к родному самолету. На радостях Молчанов забывает портмоне. Обнаруживает пропажу только после дозаправки в Мурманске.
Як-40 летит на высоте нескольких тысяч метров. Мы возвращаемся домой. Молчанов то и дело наведывается к пилотам. Что там? Есть ли новости?
Наконец, через мурманских диспетчеров летчики связались с Киркенесом. Дежурному норвежского аэропорта подробно объяснили, где могут быть деньги.
— Пусть на стойке посмотрит, на стойке, — горячится Молчанов.
— Хорошо, — неторопливо говорит дежурный. — Схожу посмотрю.
— Он посмотрит, — передали нам по цепочке мурманчане.
Десять минут томительного ожидания. Наконец приходят обнадеживающие сведения. Вернулся дежурный и сказал:
— Да, там, на стойке регистрации, лежит черное портмоне.
— Он его взял? — не выдерживает напряжения Молчанов.
— Спросите у дежурного, — просят мурманского диспетчера летчики, — он забрал бумажник?
Пауза. Помехи. Наконец связь восстановлена.
— Нет. Он его не взял.
— Как не взял? Почему?!
— Вы же не просили, — спокойно отвечает норвег. — Но, если надо, я позже его заберу. Перед окончанием смены.
Молчанов взвыл и схватился за голову:
— Нет, они нормальные? Эти тупые, тупые, тупые капиталисты меня доконают.
Запуск разрешаю!
Как-то позвонил Вася Черный, бывший финансист, из разорившихся. Мы были мало знакомы. Не встречались лет пять. И вдруг звонок. С чего бы? Начал с претензий.
— Зря указал мой домашний телефон на ракете. Говорил же тебе…
Вася, Василий Никитич, давно не работал в банке, но по привычке обращался ко всем на ты. Голос его, как всегда, был глухой и недовольный. Голос для банкира — рабочий инструмент. Злой и раздражительный, к примеру, для безнадежных дебиторов, вредных клиентов и назойливых просителей.
«Банка нет, а голос остался», — успел подумать я.
— Предупреждал же — будут звонить, требовать денег, — продолжал недовольно Вася. — Третий день какой-то чукча донимает. Замучил всех домашних.
— Чукча? В каком смысле?
— В прямом. То ли с Нарьян-Мара, то ли с Койды. В командировку приехал. Каждый час звонит из гостиницы: «Банка? — спрашивает. — Кредит дай, однако. Деньги очень-на нужны. Новая лодка покупать нада».
— Так вроде уже нет банка, — говорю.
— Давно закрылись. А реклама только сейчас сработала.
— Ничего не понимаю. Какая реклама?
— Он номер моего телефона увидел в тундре. На какой-то лодке. А лодка сделана из обшивки ракеты.
— Неужели…
— Ну да, той самой. Вот и звонит.
Мир устроен разумно и правильно. Что бы ты ни делал, чем бы ни занимался, поступки выстраиваются в длинную, непрерывную цепь событий. Связанные тайными нитями, они непрестанно перекликаются, вытекают одно из другого. Жизнь — не дискретные, хаотичные, разрозненные движения (хотя иногда кажутся таковыми), а сплошная, непрерывная линия. Все сделанное когда-то имеет свое продолжение.
Конец двадцатого века. Время рождения массового предпринимательства. На каждом углу броские вывески: кооперативы, банки, фонды, торговые дома. Ваучерами торгуют на улицах и рынках. Везде. В мясных, овощных и даже рыбных отделах. Головы вчерашних советских людей посещают безумные коммерческие идеи. Цель одна — заработать быстро, много и без напряжения. За активными штатскими в бизнес потянулись энергичные военные. Звонит как-то ракетчик Ваничкин, тот самый, с которым я познакомился на космодроме «Песецк», и говорит…
Впрочем, здесь надо сделать небольшое отступление и рассказать о первом знакомстве с Космическими войсками.
Как-то прибыли мы с оператором и звукорежиссером в расположение воинской части для съемок материала о запуске очередного спутника.
— Кто из вас старший? — недовольно спросил начальник космодрома Овечкин. Плотный, рыжеватый, с легкой преждевременной одышкой. Он подошел к нашей съемочной группе внезапно. Застукал на съемках общих планов стартовой площадки. Глебыч, наш оператор, кивнул на меня:
— Вот, редактор.
— Отставить самодеятельность! — приказал Овечкин. — Без разрешения не снимать. Без сопровождающих не передвигаться. Задача такая, — объяснил полковник (в то время космодромом могли командовать полковники)… — Повторяю задачу, — громче сказал полковник, заметив, что я отвлекся, — никаких подходов к ракете. Никаких крупных планов. Никаких интервью. Снимать будете под нашим присмотром. И с наблюдательного пункта.
— Товарищ полковник, — сразу запротестовал я, — оттуда не получится. Это же во-он где. Больше километра.
— Все снимают, и ничего. Вы чем лучше?
Вопрос был правильный. Действительно, телекомпания наша областная маленькая. Не Центральное телевидение. Допустили на режимный объект по звонку председателя облисполкома. Было много жалоб на космодром от местного населения. Мол, наносит ущерб экологии. Отравляет грибы и ягоды. Вот и командировали нашу группу подготовить сюжет, успокоить общественность. Чем мы лучше?
