Вильям Козлов - Поцелуй сатаны
— Вытри! — коротко сказал Николай, показав глазами на полуботинок.
— Чего еще? — удивился тот, — Поше-ел ты…
Уланов сдавил ему плечо, подтолкнул к ближайшей парадной, не доходя до входа в метро «Маяковская». Мимо шли и шли прохожие, не обращая на них внимания. Небольшие голубоватые глаза парня заметались: наверное, ищет дружков, но те уже по зеленому сигналу переходили Невский, по-видимому, направляясь в пивную, что на углу.
— Ну чего ты, лоб? — попытался вырваться парень; мягкий, поросший редкими светлыми волосиками подбородок его пошел пятнами — Пьяный, что ли?
— Ты, скотина, плюнул на меня! — сдерживая гнев, негромко заговорил Николай, — Нагнись, вытри хоть рукавом и извинись. Не то я вытру ботинок твоей прыщавой мордой!
Парень беспомощно озирался, но приятели уже исчезли.
Уланов поудобнее взял парня за грудки, напрягшись, оторвал его от тротуара и приподнял так, что голова того, простоволосая, с грязными длинными патлами, уперлась в дубовую коробку высокой двери.
— Я нечаянно, — пропищал парень, шныряя во все стороны глазами. — Ну ладно, ладно… я вытру. Подумаешь, делов-то…
Он нагнулся и рукавом куртки стер плевок с начищенного носка полуботинка, выпрямившись, взглянул в глаза Уланову и пробормотал:
— Гласность, демократия, а сами вон чего вытворяют!
Николай снова ухватил его за грудки:
— А как ты, пакостник, понимаешь гласность? Значит, демократия — это когда все позволено, даже плевать в ближнего, а гласность — это громко материться на улице и оскорблять людей? Так, что ли?
— Ну чего я тебе такого сделал? — вдруг захныкал верзила. — Вот ведь привязался! Будто я нарочно.
— В следующий раз будь аккуратней, — сказал Николай, отпуская его. Злость вдруг прошла, осталось легкое раздражение и еще запах немытого тела. Захотелось срочно руки помыть, но где это сделать? Если бы шел дождь, можно было бы подставить ладони под струю из водосточной трубы — Придешь домой, — прибавил Николай, — почитай в энциклопедии, что такое демократия.
— Я знаю…
— И еще один совет: сходи в баню, она тут за углом, и помойся, а то от тебя несет, как от помойки!
— Ненормальный! — пробормотал парень, шарахаясь от него. Он несколько раз оглянулся, прежде чем загорелся на переходе растопыренный зеленый человечек и толпа унесла его на другую сторону Невского.
«Может, поступить в милицию? — невесело подумал Николай — Не вышел из меня учитель — получится милиционер?».
И еще он подумал, мол, ладно, плевок на обувь — это пустяк, а вот когда тебе плюют в душу? Разве можно такое спускать всяким подонкам, которых вон как много развелось вокруг?..
У Московского вокзала мужчины и женщины торговали гвоздиками и гладиолусами, обернутыми в сверкающий целлофан. Николай машинально спросил, почем букет.
— Два пятьдесят, — с южным акцентом ответила женщина. — И не букет, а один гвоздик.
— Возьми у меня, дорогой, — гортанно заговорил черноусый мужчина в роскошной коричневой дубленке. — Девушка счастлива будет от такой подарок!
— Два пятьдесят… — пробормотал Николай. — Это же грабеж!
Запах вокзала, мелодичные гудки электричек, вид спешащих с хатулями и сумками на перрон пассажиров вызвал острую тоску по воле, чистому белому полю, лесу… Николай взял в кассе билет до Тосно и направился к электричке. Сунулся было к киоску купить газету в дорогу, но там, кроме нескольких безликих журналов, ничего не было. Ладно, он сядет в полупустой вагон и будет смотреть в мутное окно.
Грязный, обшарпанный город останется позади, а перед ним откроются белые заснеженные поля, будут мелькать зеленые перелески, а сойдет он на тихой станции, где виден высокий лес и пустынная обледенелая дорога. И пойдет он по ней куда глаза глядят…
2
Уланов лежал на застланной ковром тахте и бездумно смотрел в потолок. Длинные ноги его в шерстяных носках неудобно лежали на низкой деревянной спинке, на широкой груди покоился раскрытый зеленый том сочинений Владимира Соловьева. Он застрял на статье «Оправдание добра. Нравственная философия». Почему-то снова ставший модным дореволюционный философ давался с трудом, хотя некоторые его мысли и находили отклик в душе Николая. «Нравственный смысл жизни первоначально и окончательно определяется самим добром, доступным нам внутренне через нашу совесть и разум»… И дальше: «Разве вы не знаете, — говорит апостол Павел верующим, — что мы будем судить и ангелов? Если же нам подсудно и небесное, то тем более все земное».
Почему же тогда то, что совершил Николай Уланов в классе, обернулось для него злом? Он и сейчас убежден, что поступил правильно и во имя Добра, а не Зла. Если бы он в тот декабрьский день перед самыми каникулами сделал вид, что ничего не заметил, тогда бы и не было никаких неприятностей, но он, Уланов, все равно не простил бы себе этого. Где-то он вычитал, — разумеется, не у В.Соловьева — что добро должно быть с кулаками…
Снова и снова Николай прокручивал в голове происшедшее, пытался найти хотя бы какую-нибудь зацепку, чтобы обвинить себя и не находил…
До Нового, 1989 года оставалось всего три дня. Широкие окна двухэтажной средней школы выходили в заснеженный сквер. Чуть в стороне — спортплощадка. Толстые черные деревья шевелили костлявыми ветвями на ветру, унылые медлительные вороны лениво бродили возле стволов, чего-то выискивая. В восьмом «б», где заканчивался урок истории, было тихо. Николай Витальевич любил свой предмет и старался привить любовь к истории и школьникам, поэтому рассказывал им многое такое, чего не было в учебниках. Рекомендовал им читать некоторые книги В.Пикуля, В.Иванова. Директор даже сделал замечание, мол, не забивайте головы детям лишним материалом, им бы усвоить школьную программу…
Николай Витальевич в тот день рассказывал восьмиклассникам про царствование Екатерины Второй. Сидевший за третьей партой Миша Ляпин небрежно заметил: «Катя-то Вторая была великой блудницей… Имея столько любовников, как она успевала государством управлять?». У Ляпина продолговатая голова с рыжеватыми волосами, широкий приплюснутый нос и небольшие серые глаза. У носа на скулах рдели красные прыщи, возле подбородка — тоже. Рядом с ним за партой сидела в короткой джинсовой юбке и капроновых чулках Надя Силина. Круглолицая, улыбчивая, с вечно розовыми щеками и моргающими глазами. Училась она средне, однако у доски держалась вызывающе уверенно, крутила выпуклым задом, обтянутая свитером грудь у нее была не по годам полной. Нынешняя молодежь созревает рано, особенно девочки. Например, Людмила Барышникова — она сидела за первой партой — на вид совершенно взрослая девушка. Встретив ее на улице, никогда не подумаешь, что эта высокая, с фигурой взрослой женщины девушка — всего-навсего восьмиклассница.
