Дни, месяцы, годы - Лянькэ Янь

– Четвертый дурачок, – сказала Четвертая тетушка. – На что тебе ребенок?

– Родится у меня ребенок и назовет тебя бабушкой.

– Если я найду тебе жену, ты и правда родишь мне внучка? – спросила Четвертая тетушка.

– Мама найдет мне жену, я буду спать с ней в обнимку, рожу маме внучка, а потом смастерю черный гроб.

Лицо Ю Шитоу побледнело.

– Найти тебе здоровую жену? – спросила дурачка Четвертая тетушка.

– Тогда я смастерю маме гроб из старого кипариса, – пообещал Четвертый дурачок.

Ю Шитоу притопнул, буравя сына глазами.

– Найти тебе здоровую красивую жену? – спрашивала Четвертая тетушка.

– Тогда я смастерю маме гроб из старого кипариса, а доски будут толщиной в целый чжан.

Ю Шитоу побелел как полотно и в бешенстве затопал ногами.

Четвертая тетушка больше ничего не спрашивала. От слов сына ее лицо немного просветлело и стало спокойным, как чашка с водой в углу, куда никогда не залетает ветер. Мимо ворот пробежала соседка, крикнула: «Третья тетушка, угадай, кто родился? Так я и знала, снова мальчик, быстрее доставай свои весы на тысячу цзиней, говорят, если они три дня провисят на воротах, мальчик вырастет и женится самое меньшее на дочери начальника уезда». Ей что-то крикнули из соседнего дома, и женщина поспешила дальше. На дворе семьи Ю снова стало так же тихо, как и во всей деревне. Наступали сумерки, самый безмятежный час – хребет растворялся в темноте, будто легкое облачко в бескрайнем небе. Ю Шитоу подскочил к Четвертой тетушке, затопал и закричал:

– Отлупи Четвертого дурачка, дай ему затрещину, а не то он последний ум растеряет, сколько можно небо гневить!

Не обращая внимания на слова Ю Шитоу, Четвертая тетушка отстранила сына от груди и долго на него глядела, а Четвертый дурачок гаденько улыбался, будто мать и вправду собирается его сосватать, будто невеста уже сговорена и стоит рядом.

Женщина с весами на тысячу цзиней снова прошла мимо их ворот, гирька билась о железный крюк, выстукивая какую-то мелодию.

– Четвертый дурачок, повтори еще раз, что ты сейчас сказал, – попросила Четвертая тетушка.

– Мама найдет мне красивую здоровую жену, а я рожу маме внучка и смастерю толстый кипарисовый гроб.

– Гроб должен быть без единой щели, – наказала Четвертая тетушка, – чтобы мои кости десятки лет оставались сухими. И еще, мама завтра приготовит два узелка, отнесешь один Старшей сестре, а другой Третьей.

– Чего? – переспросил Четвертый дурачок. – До них же далеко, как до неба.

– Отнесешь, а я пожарю тебе масленую лепешку.

– Хочу пять масленых лепешек.

– Пожарю пять.

– Только лука и масла положи побольше.

– Возьму все масло, что есть в кувшине, и нажарю тебе лепешек, – пообещала Четвертая тетушка.

– Я тогда наемся, засну и никуда не пойду, – ответил дурачок.

Четвертая тетушка растерянно вгляделась в лицо своего дурачка, словно перед ней старая запыленная доска. В этот миг небо ненадолго просветлело, как бывает перед темнотой, и Четвертая тетушка вдруг метнулась на кухню, схватила овощной нож, выскочила во двор и взмахнула лезвием перед самым лицом Четвертого дурачка:

– Зачем мама состряпает тебе пять масленых лепешек? – сурово спросила она.

Лицо дурачка стало не то желтым, как земля, не то белым, как снег, глаза закатились, на трясущихся губах выступила пена, он попятился назад и взмолился:

– Мама, не режь меня, ты велела смастерить тебе толстый кипарисовый гроб без единой щели, а еще отнести два узелка Старшей и Третьей сестре.

Четвертая тетушка швырнула нож к жерновам у дверей кухни и сказала:

– Четвертый дурачок, не бойся, мама пойдет и нажарит тебе лепешек.

Зрачки Четвертого дурачка снова вернулись на место, он глядел на мать и облизывал пену с губ.

Четвертая тетушка развернулась и ушла в дом, через минуту вынесла оттуда дырявый мучной чан и закопченный кувшин с маслом. Зашла на кухню и принялась месить тесто: высыпала из чана остатки муки, перевернула его вверх дном и стукнула по столу, чтобы вытрясти последние крупинки, чан треснул, и Четвертая тетушка бросила его под стол. На дворе к тому времени совсем стемнело, но в деревне еще слышались шаги – это мужчины после ужина собирались у входа в деревню посудачить и послушать рассказы о старине. А женщины остались дома мыть посуду, и серебристый перезвон чашек и плошек слепо тыкался по углам темных переулков. Четвертая тетушка зажгла лампу, и пока она замешивала тесто, лицо ее сделалось одного цвета с мукой. Ю Шитоу зашел на кухню, встал перед ней и затянул:

– Что будешь завтра есть, если сейчас всю заемную муку истратишь?

Четвертая тетушка даже не взглянула на него и ничего не ответила. Тесто вышло жестковато, и она плеснула в миску две горсти воды.

– Что у тебя на уме? – спрашивал Ю Шитоу. – Что с тобой приключилось?

Четвертая тетушка бросила тесто на доску, раскатала, вылила в него все прошлогоднее масло, затем отщипнула кусочек теста, до блеска обтерла им стенки кувшина и швырнула кувшин к мучному чану, словно старую разбитую чашку. По тесту она рассыпала пригоршню соли, потом зачерпнула еще одну, помедлила и бросила третью. Ю Шитоу закричал:

– Куда столько! Хочешь, чтобы сын от жажды помер после твоих лепешек?

Четвертая тетушка молча покосилась на мужа, взяла и всыпала в тесто всю соль из горшка, хотела было бросить пустой горшок туда же, под стол, но сперва повертела горшок в руках, увидела на нем две трещины и все-таки отправила его под стол.

– Тебе жить надоело? – спросил Ю Шитоу. – Как я погляжу, надоело. А если помрешь, что будет с Четвертым дурачком?

Четвертая тетушка достала из-под стола пару крупных луковиц, мыть не стала, только почистила и мелко покрошила их в тесто, потом закрутила тесто жгутом, разделила на пять кусков и разложила на столе. Пока делила тесто на части, с него горошинами посыпалась соль, Четвертая тетушка подобрала упавшие крупинки с пола и вдавила в тесто. Закончив, медленно подняла голову и посмотрела на Ю Шитоу так, будто перед ней незнакомец. Лицо ее стало тихим и ласковым, полным мягкого света. Ночь раскинулась до самого края неба, и таинственные голоса с полей без помех проникали во двор. Слушая их, Четвертая тетушка перевела взгляд с лица Ю Шитоу на то, что осталось от его ног после лечения Второй дочери, потом снова всмотрелась в лицо, блеклое и расплывчатое, будто его и нет вовсе.

– Вторая дочь выздоровела, – прошептала Четвертая тетушка.

Ю Шитоу остолбенел.

– Пора вылечить Старшую, Третью и Четвертого дурачка, – сказала Четвертая тетушка.

Он отступил на полшага, испуганно глядя ей в лицо.

– У тебя костей почти не осталось, теперь моя очередь, – сказала Четвертая тетушка. – Сегодня в полночь приведи сюда мясника из соседней деревни. Я слышала, он только вчера умер и лежит на соломенной циновке у себя дома. Пока он еще не остыл, пока в руках у него есть живая сила, приведи его сюда, он знает, что делать.

И сказала еще:

– Наточи поострее нож. Четвертый дурачок болеет тяжелее всех, достанешь мой мозг и, пока кровь не остыла, приготовишь отвар, чтобы он выпил. Дочери болеют полегче, разруби мой череп напополам, заверни каждую половинку в три слоя белой ткани и положи узелки на стол. Когда в голове у Четвертого дурачка немного прояснится, он отнесет узелки сестрам.

Взошла луна.

Горы и деревня купались в лунном свете. Двор Четвертой тетушки тронуло легкой прохладой, бледный изжелта-зеленый ветер крутился во дворе, гоняя вдоль стен куриные перья и сухие травинки. Ночные голоса спустились в деревню с хребта и разбрелись по кухне – перешептываются, гуляют по очагу, по мехам, по столу. Четвертая тетушка зажгла огонь и взялась раздувать меха: ху-да, ху-да, – будто застучала колотушкой в барабанчик муюй [22]. Ю Шитоу ушел. Уходя, он с нежностью посмотрел на Четвертую тетушку и сказал:

– Мать, подумай хорошенько. Если иначе никак, свари остатки моих костей.