Дни, месяцы, годы - Лянькэ Янь

– Мать Четвертого дурачка, – сказала старуха. – А я как раз тебя поджидаю, жена у внука вот-вот родит.

Четвертая тетушка поглядела на красные яйца:

– Поздравляю тебя, бабушка, дожила до правнуков!

– Вовремя ты вернулась, может, у нее мальчик родится, так ты уж не ходи мимо наших ворот, а за это сын мой даст тебе двести цзиней пшеницы, чтобы вам с Четвертым дурачком перезимовать.

Четвертая тетушка замерла на месте, ее лицо затряслось белой влажной дрожью, а пыль с треском посыпалась на землю.

– Почему это мне нельзя проходить мимо ваших ворот? – бледно спросила Четвертая тетушка.

– Мать Четвертого дурачка, – отвечала старуха, – ты уж извини, мы боимся, вдруг ты заразишь ребеночка слабоумием или еще чем. А пойдешь в обход, кроме пшеницы, дадим корзину кукурузы.

Четвертая тетушка ничего не ответила, ее взгляд, прямой и жесткий, застыл на лице старухи, а кожа налилась синевой, казалось, одного этого взгляда, одной синевы довольно, чтобы сожрать старуху живьем, чтобы обратить ее в бегство. Но старуха на то и старуха.

– Мать Четвертого дурачка, – сказала она, – не ходи мимо нашего дома, и сын мой тебе еще заплатит сверху.

К этому времени взгляды деревенских, распихивая друг друга, пробрались к околице и облепили старуху и Четвертую тетушку. И сами деревенские тоже собрались вокруг посмотреть, чем дело кончится. Будто река по песчаной отмели, по хребту катился шорох заката, и тишину в деревне нарушал только треск разгорающихся дров. Овца и собака в ожидании замерли позади хозяйки, наблюдая за Четвертой тетушкой. Та медленно перевела взгляд на залитую алым деревню и, не говоря ни слова, с каменным лицом прошла мимо старухи, задев ее плечом, а потом размашистыми шагами, которых никак не ждешь от такой тщедушной женщины, решительно двинулась по улице к старухиному дому.

Старуха, помертвев лицом, крикнула ей вслед:

– Мать Четвертого дурачка, мы дадим и зерна, и денег, сколько попросишь!

Четвертая тетушка обернулась и швырнула красные яйца овце и собаке, словно это не яйца, а камни.

Старуха крикнула:

– Мать Четвертого дурачка, хочешь, я назову тебя старшей сестрой? Матерью назову? Бабушкой?

Четвертая тетушка гордо вскинула голову и ускорила шаг.

Навстречу ей вышли несколько мужчин и загородили дорогу.

– Кто не даст мне пройти, – сказала Четвертая тетушка, – у того я повешусь прямо на воротах, а то и в доме.

И мужчины медленно расступились.

Четвертая тетушка вздернула подбородок и прошла между ними, будто втиснулась в дверную щель. В деревне стало удивительно тихо. Куры, утки и коровы разошлись по хлевам, на улице остались только люди с чашками и палочками – встали кучками, кто на перекрестке, кто на обеденном пятачке, а кто у ворот. От широких и тяжелых шагов Четвертой тетушки звенела земля, и в этом звоне красным шелком дрожали закатные лучи. Старуха в оцепенении стояла и смотрела, как Четвертая тетушка уходит все дальше и дальше, неумолимо приближаясь к воротам ее крытого черепицей дома. В этот миг роженица пронзительно закричала, и крик ее буйным ветром понесся по деревне, заглядывая во все углы и закоулки. Старуха опомнилась и засеменила вслед за Четвертой тетушкой, приговаривая:

– Мать Четвертого дурачка, мать Четвертого дурачка!

У самых ворот она нагнала Четвертую тетушку, схватила ее за руку и взмолилась:

– Мне уже восемьдесят лет сравнялось, через полмесяца будет восемьдесят один. Хочешь, я на колени встану, чтобы ты не ходила мимо наших ворот? – Четвертая тетушка обернулась и увидела, что старуха, заливаясь слезами, уже опускается на колени.

Сердце Четвертой тетушки ухнуло и обмякло, она подхватила оседающую на колени старуху, поставила ее перед собой, будто шатающийся столб, окинула ледяным взглядом и неожиданно плюнула ей в лицо. А потом развернулась и зашагала прочь. Деревня безмолвствовала. Собака и овца изумленно разглядывали Четвертую тетушку и молчали. И люди оторопели от ее злого плевка. Плевок этот был до того яростным, что брызги разлетелись во все стороны, будто дробины из ружья, и попали на лица обступивших старуху зевак. Старуха отупело стояла посреди улицы, а по лицу ее стекала слюна Четвертой тетушки. И жители деревни застыли как истуканы, а когда вспомнили о том, что нужно утереться, когда сообразили, что нужно как следует обругать Четвертую тетушку, той уже след простыл, она завернула в переулок и окольным путем вернулась домой.

В один миг реки и моря обмелели, земля разверзлась, а небо треснуло. Шаги Четвертой тетушки звучали резко и жестко, точно она вытесана из камня. Попавшиеся ей по дороге куры заквохтали и отпрянули к обочине, уступая дорогу. Дойдя до дома, Четвертая тетушка остановилась у ворот и оглядела деревню, тут до нее снова докатились речные воды крика роженицы, Четвертая тетушка встретила их еще одним снежно-белым плевком, шагнула во двор и грозно хлопнула калиткой.

Уходя, она запирала ворота, но теперь они стояли открытыми настежь. Оказывается, дома ее ждал Ю Шитоу. Четвертая тетушка вошла в двор и увидела, что Ю Шитоу сидит на пороге и сторожит Четвертого дурачка, словно рвущегося с привязи теленка. По двору бродит беленькая ярочка, а Четвертый дурачок сидит под деревом и пыхтит, не спуская глаз с ее ватной шерстки. И отца не замечает. Хочет схватить эту приблудную ярочку и огладить ее по голове, по спине, по брюшку. Пощупать ее крошечные сосочки-фасолинки, потрогать за тайные места. Четвертый дурачок думал, что ярочка слишком смышленая: стоило ему подобраться поближе, как она прыгала рыбкой и отскакивала в сторону. Четвертый дурачок бегал за ней по всему двору, но не мог догнать. Он не знал, что это Ю Шитоу отпугивает ярочку – проносится у нее перед глазами всякий раз, когда сзади подкрадывается Четвертый дурачок, потому-то она и убегает, и Четвертому дурачку никак не удается ее поймать. Он начал охоту, когда солнце только перевалило на запад, и к сумеркам совсем выбился из сил. Тяжело дыша, Четвертый дурачок сидел посреди двора, а Ю Шитоу сторожил его, поглядывая на ярочку, и тут во двор вошла Четвертая тетушка, вошла и остановилась в воротах. При виде ее лицо Четвертого дурачка разом посерело от страха.

– Мама, я не могу поймать эту ярочку, я хочу с ней спать.

Четвертая тетушка стояла в воротах, и взгляд ее мерцал льдистой синевой, выстужая со двора последнее тепло заходящего солнца.

– Ты чего? – спросил ее Ю Шитоу.

Четвертая тетушка молчала, закусив фиолетовую губу.

– Я сначала хотел пойти с тобой к старшим дочерям, но Четвертый дурачок поел и давай гоняться по всей деревне за чужой коровой, взрослые на него и бранились, и с кулаками кидались, а дети швыряли ему в голову камни и комья земли.

Четвертая тетушка перевела льдистый взгляд на Четвертого дурачка.

Во двор снова ворвался красно-зеленый вопль роженицы, он расколол тишину сумерек, будто первый порыв осеннего ветра, что сдувает с деревьев пеструю листву и пускает ее носиться по небу.

Четвертая тетушка смотрела на этот крик, смотрела на Четвертого дурачка, и лицо ее медленно теплело.

– Четвертый дурачок, поди сюда, – велела она сыну.

Тот, словно голодный ребенок при виде незнакомца, робко подошел и свернулся клубочком у ее груди. Четвертая тетушка откинула его спутанные волосы и увидела, что голова сына вся в шишках и ссадинах, будто кора дерева. Кое-где раны затянулись струпьями, но кровь медленно сочилась наружу сквозь трещины.

– Ты зачем гонялся за чужими коровами? – спросила его Четвертая тетушка. – Я же велела тебе сидеть дома и не ходить за ворота!

– Я хотел с ними спать, – ответил дурачок.

– Еще он бегал за курами и утками, – сказал Ю Шитоу.

– Куры с утками тебя обидели? – спросила Четвертая тетушка.

– Я хочу с ними спать и родить ребенка.

Пока он говорил, двор захлестнуло новыми волнами крика роженицы, они заплескались, выталкивая последние отблески заката за горы. И когда по небу прокатился еще один кроваво-красный вопль, солнце безмолвно скрылось. Деревня разом затихла, не было слышно ни звука, будто роженица заснула или потеряла сознание от боли, и весь мир затих вместе с ней.