Абдель Селлу - Ты изменил мою жизнь
Производитель предлагает оплатить путь от Монтелимара до Марселя на такси. Но в Монтелимар мы должны добраться самостоятельно. Кстати, вот и эвакуатор подъехал. Все на борт! Однако шестидесятилетний механик, жертва местной кулинарии – вы только посмотрите на его талию! – чего-то торгуется:
– К себе я могу взять только двоих или троих! Остальные – извините! Так же нельзя!
– Мы можем остаться в фургоне.
– Нет, месье, это запрещено. Так же нельзя!
Я тащу его за воротник к двери машины и показываю ему кресло.
– Вы хотите, чтобы я двадцать километров толкал его по шоссе?
– Нет, месье. Так тем более нельзя!
– Ну, раз тем более – тогда грузимся!
Александра, Виктор и Тео залезают в кабину эвакуатора, механик начинает поднимать фургон на платформу. Месье Поццо мы оставляем внутри. Летиция, Робер-Жан, Селин и я пытаемся удержать его кресло. Мы равномерно покачиваемся, хотя до моря еще далеко… Дети просто валяются от смеха. Они передразнивают механика: «Так же нельзя, так же нельзя!» Это станет нашей любимой фразой на все время отпуска.
Месье Поццо тоже смеется от души..
* * *
И вот мы прибыли в марсельский порт. Как раз вовремя: корабль отходит через двадцать минут. То есть должен отойти… Я только что расплатился с двумя таксистами, и они уезжают в тот самый момент, когда я слышу обеспокоенный голос Селин:
– Вам не кажется, что тут маловато народу? Все уже на борту? Но на палубе никакого движения…
Чистая правда. Желто-белый пакетбот выглядит совершенно покинутым. На набережной, кроме нас, никого, а рампа для погрузки автомобилей поднята… Я бегу в портовое управление – но вскоре возвращаюсь к нашей маленькой группе, сидящей в тени склада.
– Вы будете смеяться, управление закрыто.
– Как?! А там что-нибудь написано?
– А то. Судоходная компания объявила бессрочную забастовку.
Все замирают, разинув рты. Потом Виктор тихо говорит:
– Так же нельзя!
* * *
Я позвонил в агентство, которое продало нам билеты, и нам предложили отправиться в Тулон – оттуда мы сможем отплыть. Семьдесят километров… м-да. Я попытался вызвать такси. Безуспешно. Тогда я отправился пешком на вокзал, чтобы добыть не одно, а два такси. Та же фигня. И те, кто приехал на поезде, тоже обломались.
Я вернулся в центр города, углубился в узкие улочки, похожие на те, что ведут в алжирскую касбу[27]. Поговорил по-арабски со стариками, жевавшими табак на пороге дома, и наконец нашел человека, готового нам помочь – причем за никакие деньги..
* * *
Представьте себе лица моих спутников, когда они увидели, как мы въезжаем в порт… Наш шофер оказался счастливым владельцем универсала «пежо 305» – настолько ветхого, что он вообще не имел права покидать стоянку.
– Абдель, мы ведь на нем не поедем? Ты ведь это не серьезно?
– Убийственно серьезно, дорогая Летиция! Если только ты не хочешь остаться здесь.
– Нет, ты реально больной! Я не поеду! Лично я не поеду!
Девочка-буржуа до кончиков ногтей (разумеется, наманикюренных, ведь ей уже пятнадцать лет!) пытается закатить истерику. Она в совершенном ужасе. Ее папа осторожно спрашивает:
– Абдель, бог с ним, с комфортом, но как ты собираешься затолкать восемь человек в эту машину?
– Девять, месье Поццо, девять! Вы забыли шофера.
У нас все получилось. И даже Летиция выжила.
30
Такие сцены всегда смешны, когда смотришь на них в кино. Хотя – смеются-то зрители, а не персонажи. Когда все едут вот так, набившись битком, самое время свести счеты. Наружу вылезают все мелкие обиды и обвинения, все, что скрывалось на самом дне души.
Они могли бы взяться за меня, назначить меня крайним, поскольку я был шофером скотовозки, осыпать упреками за то, что слишком рано отпустил такси, за то, что у них нет бутылок с водой. В конце концов, отправиться в отпуск – это была моя идея. Но никто из них не сказал ни слова о том, что путешествовать таким вот образом не слишком приятно.
Как и в фургоне, где все безропотно переносили жару, они стали смеяться. Ради своего отца, брата и дяди, который не жаловался. Ради месье Поццо, который первым начал потешаться над преследовавшими нас неудачами. Дорога из Парижа в Марсель утомила его гораздо больше, чем нас. Ему досталось в шумном и тряском фургоне, он терпел наши крики и усталость, подвергая свое и без того хрупкое здоровье опасности.
Месье Поццо смотрел на нас так, словно жизнь снова доставляла ему удовольствие. Жизнь с нами. Со всеми. Не только с членами семьи..
Год назад я случайно попал в его дом и остался там, не принимая никакого решения. Против всякого ожидания, я вел себя с ним как настоящая сиделка: переворачивал страницы газеты, ставил диск, который он хотел послушать, возил в любимое кафе, размешивал сахар в кофе и подносил чашку к его губам. Все мое тело, все поступки, сила и радость моей жизни были направлены на то, чтобы восполнить всё, чего ему не хватало.
В течение нескольких недель, предшествовавших смерти Беатрис, и нескольких последующих, я ни на миг не оставлял его одного. Слово «работа» значит для меня не то же самое, что для серьезного чувака, который боится потерять ее – и возможность оплачивать счета. Мне наплевать на охрану труда. Всю дорогу мне хватало непочтительности, чтобы уйти, когда вздумается, просто кивнув на прощание.
У меня не было определенных рабочих часов, у меня больше не было личной жизни, я даже с друзьями не виделся. Они стали мне безразличны. Я остался, но почему. Я не был ни героем, ни монахом. Я остался потому, что мы все-таки не собаки….
Я пережил трудные часы, предаваясь тем же размышлениям, что и во время моего заключения во Флери-Мерожи: ситуация была сложной, я не владел ею, но знал, что однажды она разрешится. Надо только подождать.
И вот несколько недель спустя, стоя на набережной марсельского порта, напротив пакетбота, на котором никто нас не ждал, я почувствовал, что снова свободен.
Потому что месье Поццо, вновь попав в ловушку, сделал выбор в пользу жизни.
И тогда, находясь рядом с этим человеком, которому хватало доброты, чтобы смеяться, я понял, что нас связывает нечто другое, не только работа. Ничего общего с подписанным контрактом или моральными обязательствами.
От приятелей, как и от родителей, я скрывал то, в чем не хотел признаваться даже самому себе. Я говорил, что остаюсь рядом с боссом, чтобы пользоваться его щедростью, путешествовать с ним, жить в комфорте среди обитой бархатом мебели и разъезжать на спортивном автомобиле. И это тоже, конечно, но не только это….
