Николай Беспалов - Встречи на ветру
– Отит – это ещё ничего, – отвечает женщина из цеха сборки. – У моей дочери гастрит обнаружили. Представляешь, в тринадцать лет – и гастрит!
У этих женщин обычные житейские заботы. Но отчего другую, моложе их, волнуют вопросы политики? И пускай бы нашей, внутренней. Так нет же. Слушайте, что она говорит:
– Сегодня по радио услышала, что американцам теперь разрешено ездить в КНР. Был бы жив Мао Цзэдун, фиг бы они разрешили. Их нынешний лидер, Дэн Сяопин, развел демократию.
Кто-то из-за дверки шкафчика отвечает. Тоже доморощенный политик.
– Дэн Сяопин своего добьется. Они наладят нормальную жизнь. Без этих хунвейбинов, – далее матерно. Наши тоже молодцы. Наладили отношения.
Наши – это, как я понимаю, Алексей Николаевич Косыгин и Юрий Владимирович Андропов.
– Китайцам разрешено иметь только одного ребенка, – диалог продолжается, но я ухожу. У меня своя проблема: где жить.
Раннее утро в Ленинграде хорошо. Иду по Кировскому проспекту в сторону Кировского моста, низкое солнце освещает шпиль Петропавловского собора. Спешить мне некуда. На заводе я успела перекусить. Отчего бы не зайти в Петропавловскую крепость? В Эрмитаж не попала, так в крепости побываю.
И побывала же. И ничуть не жалею того времени, что пробыла там. Как много я узнала! Мне повезло. А мне всегда везет. Как раз подошел автобус с туристами из Минска. Человек двадцать их. Я и пристроилась к группе.
У них была целевая экскурсия – Петропавловская крепость как русская Бастилия.
Я узнала, что в ней размещались первая и вторая Тайные канцелярии. Это что наше КГБ, я так поняла. А ещё раньше тут при Петре Первом был «Секретный дом», и там сидел сын императора Алексей. Это надо же, собственного сына – и в тюрьму! Вспомнила, как отец говорил о Сталине.
– Иосиф Виссарионович был одержим идеей создания новой советской империи. – Тогда я, малолетка, очень удивилась его словам. – Он не жалел ради достижения этой цели никого. Жена Молотова – и та сидела в лагере. Так и Петр Первый был беспощаден к врагам империи. Сына не пожалел.
Я иду в группе белорусов и то и дело слышу, как их руководитель говорит товарищам: «Сябры и сябровки». Мне уже смешно, и, что он говорит, не разберу.
Экскурсовода слышу.
– Товарищи, среди заключенных первой половины восемнадцатого века были гетман Малороссии Павел Полуботок, автор книги «О скудости и богатстве» Посошков, живописец Никитин, кабинет-министр Волынский и его «конфиденты», – запомню это слово, – кабинет-министр Остерман, генерал-фельдмаршал Миних, вице-канцлер Головкин, обер-гофмаршал Левенвольде, – всех я не упомню, но старюсь, – лейб-медик Лесток.
Посмотрела на часы. Боже мой! Как быстро пролетело время. Теория относительности. По анекдоту. Это о сковороде и влюбленных. Не знаете? Ну и пусть. Я пошла на Васильевский остров. Приму ванну и, может быть, посплю.
Села в трамвай. В вагоне пусто. Время такое. Села у окна и задремала. Спасибо гражданке. Растолкала меня.
– Девушка, Вы свою остановку не проспите.
Как раз и вовремя. На этой остановке мне выходить и дальше ехать на троллейбусе. Смена у нас заканчивается в половине седьмого, у дома на улице Адмирала Нахимова я была в начале одиннадцатого утра. Даже совслужащие уже ушли на работу, и Лариса Александровна, определенно, ушла к себе в клинику, а так хотелось бы посоветоваться с ней о своих проблемах: что мне делать, если вызовут в милицию. Что говорить? Мои контакты с милицией ограничиваются прогулкой с молоденьким старшиной. В комнате Наума тоже, наверное, были милиционеры, но с ними я не сказала ни слова. Ищу ключ в сумке, и тут меня окликают по фамилии:
– Гражданка Тиунова?
– Ну, я это, – а сама задрожала, как осиновый лист: это они, люди из органов! Сейчас они меня арестуют при людях. На лавке сидят две старушки, дворник метет двор.
– Что же это Вы так грубо?
Приглядываюсь – мама моя родная! Так это же студент Витя. У меня отлегло, перевела дыхание.
– Ты же через месяц должен вернуться.
Он хохочет.
– Мы предполагаем, а бог располагает. – Пригляделась и вижу: бледный он какой-то, осунувшийся. Как он изменился за три дня. – Меня с поезда сняли врачи в Окуловке. Хотели упечь в инфекционную клинику, – Витя подошел поближе и мне стали видны его глаза: тусклые, грустные.
– У тебя обнаружили туберкулез? – Это первое, что мне пришло в голову.
– Ирина, с туберкулезом в СССР покончено. Как и с оспой, и чумой. У меня подозревали холеру, а оказалось обычная диарея. Помнишь, мы с тобой в буфете покушали? Вот тебе пример случайности. Ты, поев печени с макаронами, осталась здоровой, я, скушав то же, начал страдать расстройством желудка.
Уже входим в подъезд.
– Как проходит процесс обживания профессорской квартиры? – Самого ноги еле держат, а пытается шутить.
– А я в ней только одну ночь провела.
– Ирина! – Откуда силы взялись? – В такой субтильной девушке и столько страсти.
Откуда мне знать, кто такой субтильный, даже не слышала раньше, но на всякий случай обиделась.
– Умный, так можешь оскорблять.
– Если ты говоришь о твоей конституции, то тут нет ничего оскорбительного. Современные девушки все поголовно стремятся быть худыми. Но я люблю девушек с формами. – Нахал. Я слушаю, что он дальше скажет. Мотаю на ус. – Но, если тебя оскорбили мои слова о твоем либидо, – об этом я кое-что слышала, – то и тут не следует обижаться. – Говорит и возится с замком.
– Что, не получается? – как-то надо и мне над ним поиздеваться. – А вот твой сосед этот замок открыл без ключа.
Виктор застыл. Стоит как истукан. Ключ торчит из скважины.
– Мой сосед? Так он рецидивист. И ты с ним была в квартире?
– Успокойся, не был он у тебя и твоих камушков не видел.
– О боги! Она говорит – «камушки«. Да знаешь ли ты, что это настоящее достояние! – Везет мне на богатеев. Один доллары копит, а этот камни. – Отец весь Урал обошел с рюкзаком и молотком, добывая их.
– Молотком? – я смеюсь. – Он что, гвозди заколачивал?
– Стыдно, девушка, в твоем возрасте быть такой необразованной. Молоток бывает и геологический.
Витя сердится, а мне смешно. Он вообще какой-то смешной. Вот и от печенки поносом страдал, с поезда сняли. Чудно как-то. Тут меня осенило: он вернулся не потому, что желудком заболел – он меня подозревает, не доверяет. А вдруг украду их камни. Так и сказала. Как он возмутился. Чуть ли не с кулаками на меня.
– Как ты могла такое подумать!? Мы интеллигентные люди. Мой отец – потомственный геолог, он ученик Ферсмана.
Если Наум мне рассказал о Валтасаре и его пире, то тут я прослушала лекцию о русском геологе.
– Слушай, девушка, что я тебе скажу. – Терплю. Все учат меня, как будто я девчонка. – Александр Евгеньевич Ферсман родился в 1883-м, в Петербурге. – Честно говоря, мне очень хочется кушать и спать. Проработал он сутки, не стал бы сейчас распространяться о великом русском геологе. Но делать нечего, я не у себя дома. – Он похоронен на Новодевичьем кладбище, а чтобы тебе было известно, разрешение похоронить там давали в правительстве. До революции он работал в Париже, у французского минералога Лакруа и в Гейдельберге в лаборатории у норвежского геохимика Гольдшмидта.
Я не выдерживаю:
– Послушай, ты, больной животом, если тебе кушать не хочется, то я с суток и очень голодна.
– Что же, это закон природы. На голодный желудок никакая информация не воспринимается, так сказать, алиментарная доминанта.
– Для тебя элементарная, а для меня важная.
– Все понятно, – Виктор снисходительно поглядел на меня. – Придется заняться твоим образованием. Алиментарная – это значит пищевая. Сейчас я начну удовлетворять твои физиологические потребности в пище. – Ни слова не скажет в простоте. Мне бы покушать, а как он назовет это, мне по фигу. – Так как в доме еды нет и готовить её я сейчас не в силах, то поведу тебя в столовую.
– Веди, но плачу я, – не желаю я быть в долгу.
– Похвальное желание быть автономной, – опять он выеживается.
Вышли на лестничную площадку и тут же встретили соседа.
– А, студент вернулся, – с издевкой начал он. – Что, засвербило, за добро забеспокоился? Это правильно, мало ли что. Эти девчонки с виду скромницы, а на самом деле кто их знает, что у них на уме.
Мне стало обидно.
– По себе судите, гражданин вор.
Он не обиделся, а рассмеялся.
– Вор вору рознь. Робин Гуд и наш Дубровский тоже ворами были. Чистили кошельки у богатеев, таких же воров.
– Товарищ – приверженец лозунга «грабь награбленное», – вставил свое слово Виктор.
– Студент прав. – Дискуссия продолжалась уже во дворе. – Он сторонник большевистского лозунга «Экспроприация экспроприаторов». Это Ленин провозгласил в своей работе «Государство и революция» или в другой не менее известной работе «Грозящая катастрофа и как с ней бороться».
