Николай Беспалов - Встречи на ветру
– Коли мы с тобой сели за один стол, надо бы и познакомиться. Меня зовут Лариса Александровна Пирогова. К великому русскому врачу отношения не имею. Моя девичья фамилия Антонова. Уральские мы. Пирогов – это мой муж, но с ним я в разводе. – Мне-то какое дело, с кем она в разводе.
– Назовись ты.
– Ира я. Тиунова, – назвалась и я.
– Что же, Ира, кушай. – Мы начали есть домашние пельмени. Молча. Кушает Лариса Александровна аккуратно, но очень аппетитно. Прожует пельменину и вытрет рот салфеткой.
Съедены пельмени. И опять мы мочим. Я так не могу.
– Спасибо за угощение. Было очень вкусно, – говорю я.
– А я думала, ты невоспитанная девица. Чай будем пить, а потом ты мне поведаешь свои историю. Какого черта тебя занесло сюда.
– Этот черт называется тяга к образованию.
– Поближе места не нашла? Уехать от теплого моря к нам. В эту мерзость. Тут, к твоему сведению, по статистике наибольшее количество онкозаболеваний.
– А Вы тоже ведь приехали сюда из мест, где, как я помню, климат лучше.
– По географии пятерку имела? – она издевается надо мной.
Не пройдет. И я отвечаю:
– Среднюю школу я закончила с серебряной медалью.
– Похвально. Только не надо так этим кичиться. Я с золотой – и что? Один мудрец сказал: человек силен не теми знаниями, что приобрел, а тем, как он эти знания сумел использовать.
С мудрецами спорить не буду и потому молчу. И вообще, мне пора уходить. Сейчас поблагодарю и уйду. Не вышло. Лариса Александровна начала разливать чай.
– Попьем чаю, и мы с тобой кое о чем поговорим. – С какого рожна я должна выслушивать её нравоучения?
– Лариса Александровна, Вы мне не мать, не начальник. Так почему я должна Вас слушать? Жила как-нибудь без ваших нравоучений.
Она смеется.
– Вот именно: как-нибудь и жила, а надо жить не кое-как, а по-человечески, в ладу с собой и людьми. Все беды наши идут от того, что люди живут кое-как. Кое-как сделал деталь – и погибли люди.
Я вижу, что она начинает волноваться.
– Вы не волнуйтесь так, – пытаюсь я успокоить её.
– Добрая душа, а как не волноваться, если из-за какого-то бракодела мой сын погиб. Этот бракодел с завода «Пирометр» – я насторожилась, – использовал крепёж не той марки, и самолет разбился.
Это мы на складе готовим в цеха партии крепежа. С виду болты одинаковы, но одни из легированной стали, другие – из обычной.
– Ты согласилась жить в доме не знакомых тебе людей. Повезло, что это порядочные люди. А окажись они проходимцами? Что бы могло быть? Как ни стараются наши идеологические вожди, а ржа безнравственности проникает в наше общество. Возьми, к примеру, тот же джаз. – Понеслось. Сейчас начнет говорить о порочности западной культуры. Слушаю. Перечить себе дороже. – Мы не против этой музыки. – Интересно, кто это «мы»? – Народная негритянская. Там бы ей и существовать. Лундстрем организовал наш джазовый оркестр. Хорошо. Звучит солидно. А эти джаз-банды! – Голос звенит. – Именно, что банды. Какофония сплошная. А что такое диксиленд? Ты знаешь?
– Небольшой джазовый коллектив, – отвечаю я. За окнами начало темнеть. Мне бы уйти и поспать. Завтра рано вставать.
– Сына я потеряла. Муж ушел к другой. – Жалко женщину, но чем я могу помочь? – Ты, я вижу, девушка воспитанная, в глазах ум. Хочется помочь тебе.
Теперь мне стало все ясно. Женщине необходим кто-то, о ком она могла бы заботиться. Я не против.
– Мне завтра рано вставать. Я работаю как раз на заводе «Пирометр».
– Интересный факт. И кем же ты там работаешь? – Лариса Александровна насторожилась.
– Рабочей на складе, – отвечаю. Она облегчено выдохнула.
– Послезавтра заходи после работы. Я на сутки ухожу.
Я ушла от Ларисы Александровны. В квартире студента уже не гуляют сквозняки, и потому появились её запахи. Так пахнет в кабинете ученого. Во всяком случае, так я представляю. Прошлась по квартире. В одной стеллаж во всю стену. Если у Наума в шкафу книги по искусству, то тут все о камнях и по геологии. Читаю на одной из них: «Палеозой». На другой – «Полезные ископаемые гор Урала». Скукота. В углу какое-то сооружение. Что-то похожее на пирамиду. Ящички, ящички. Выдвинула один. Там в ячеях камни. И бирки на каждом. Камни как камни. И зачем их хранить? Выдвинула другой. Тут другое дело. Красивые камешки. Больше выдвигать ящики не хочу. Спать я хочу. Но где мне улечься? Скажете: задалась вопросом. Проза жизни. Учитывать надо, что я в чужой квартире. И, если вам непонятно, я человек воспитанный. Лариса Александровна сказала. Ложиться в чужую постель совестно, и я устроила себе спальное место на диване в той комнате, где камни.
Пельмени бурчат. Уснуть не дают. А тут ещё кто-то, то ли за стеной, то ли наверху включил музыку. И не какую-нибудь, а джаз. Тут я и поняла, отчего врачиха так не любит джаз. Хотела было постучать, но передумала. Кто я такая тут?
Пошла я на кухню. Чай у них есть, наверное. Попью чаю.
Уснула я под утро, а вставать мне в половине шестого. Откуда я знаю, сколько времени отсюда ехать. Среда. Середина недели. Народ спешит на работу. Разговоры разные ведут. Эти двое, определенно, работают на закрытом предприятии. Они живо обсуждают запуск второго искусственного спутника земли китайцами.
– Вот увидишь, они скоро и китайца в космос запустят, – говорит один и тычет пальцем другу в грудь. Тот усмехается.
– Китаец в космосе. Ты шутишь.
Оба смеются. Рядом стоящий мужчина, до этого читавший газету, откликается такой фразой:
– Китайцы ещё покажут миру настоящую кузькину мать. Они весь мир своими товарами завалят.
Боже мой, неужели тогда, в переполненном вагоне трамвая, тринадцатого марта 1971 года я ехала с провидцем! Сегодня, в середине 2007 года, китайскими товарами завалены рынки и магазины. Мне привелось побывать на московском Черкизовском рынке. Говоря языком наших пращуров, там их товаров тьма.
Другой голос:
– Цены на мясо в Польше понизили-таки.
Нам от этого ни горячо, ни холодно.
Какая-то женщина в середине вагона громко:
– Товарищи, не напирайте же так. У меня ребенок.
Бедное дитя. Мать тащит его в такую рань в детский сад. Так я рассуждала по молодости лет. Пройдет не так уж много лет, и также буду отвозить своего сына в детский сад. И тем буду счастлива.
Мне выходить через остановку. Там я пойду пешком. Погода прекрасная.
Бригадир встретила меня сурово. Отчего бы это? Поглядела мне вслед и буркнула:
– Молодая и глупая.
Переоделась и пошла на свое место. «Ничего, – думаю, – в обеденный перерыв поговорим». Почему это я стала глупой. Раньше говорила, что я самая смышленая в бригаде.
Работа обладает одним очень хорошим качеством. Она отвлекает от лишних мыслей. К обеду я позабыла о фразе Веры Петровны. Она напомнила. Отвела в сторонку.
– Чего там у тебя произошло? Приходил наш опер и расспрашивал меня о тебе. Общаешься с кем. Покупаешь ли дорогие вещи. Ещё пуще. Спрашивал, не видела ли я у тебя валюты.
Мне все ясно. Это след Наума. Слушаю Веру Петровну и думаю, говорить или нет ей о Науме. Так размышляю секунды три, а она продолжает:
– Мы хотя и не в секретном цехе работаем, но завод-то секретный. С этим не шутят. Ты, Ирина, если что, то лучше сходи к нашему начальнику первого отдела да расскажи.
– А чего рассказывать-то? Ночевала у одного мужчины. Еврей он и реставратор.
Бригадирша смеётся.
– Ну, ты даешь, девка. Еврей и реставратор. Ну и как он?
– Да никак. Мужик как мужик. – И тут меня прорвало: – Арестовали его при мне. Он какому-то иностранцу картину реставрировал, а тот расплатился долларами. Вот и арестовали.
Тут я вспомнила и Родиона. Того тоже ж арестовали. Кругом одни арестанты. Попрут меня с работы, а я уже тут привыкла.
– Ничего себе. Вчера слышала, один наш рабочий тоже под следствием. Кто, не знаю. Проникает зараза, – совсем как Лариса Александровна. – Так скоро за валюту страну станем продавать. Так пойдешь?
– Никуда я не пойду. Я валютой не торгую, а переночевала у мужчины – это не преступление.
– Ну, гляди сама. Тебе жить, я предупредила, – Вера Петровна как будто обиделась.
Кусок в рот не лезет. Все думаю, идти или нет. Допила кефир. Не пойду. Надо будет, сами вызовут. А самой в петлю лезть нет охоты.
Сутки, а я вышла на сутки, прошли без приключений. Вера Петровна больше ко мне не подходила, и мне даже показалось, что она сторонится меня. В шесть тридцать утра в четверг я закончила смену и отправилась в раздевалку. Там, как обычно, в пересменок толчея. Кто-то уже пришел, а другие ещё не ушли. Те, кто пришел, рассказывают новости. Отработавшие слушают и комментируют. – У моего младшего, – говорит одна, – воспаление уха. Отит, – сказал врач. Сидит с компрессом. Боюсь, сдерет, стервец, – по тону видно, что сильно любит она младшего.
