Бектас Ахметов - Чм66 или миллион лет после затмения солнца
Джону аттестат.
Нелегко представить родственника за серьезным занятием. При том, что Шарбану в жизни интересовали только деньги, преподавала тетушка вечерникам астрономию и географию.
Муж Шарбану Казай тоже педагог и работал директором казахской школы-интерната. У Шарбанки с Казаем четверо детей – Талап, Серик,
Гульнара и Арыстан.
Ситка звал Шарбану Шарбанкой, Доктор нарек родную тетушку крысой.
Старшие сыновья Шарбану Талап с Сериком пацанята нормальные, Арыстан еще не слезал с горшка, но со временем именно ему суждено было превратиться в самого говнистого из всех моих двоюродных братьев.
Шарбану в Алма-Ате освоилась и быстро вошла во вкус городской жизни.
Через приятеля дяди Бори папа с мамой выхлопотали согым на зиму.
Лошадь была хорошая – казы в пять пальцев. Дядя Боря позвонил из
Москвы и повелел маме половину лошади отдать Шарбанке. Еще чего? С какой стати она будет делиться? Мама послала брата.
Дядя Боря обиделся на родителей. Шарбану при этом маме только раз заикнулась о мясе и тут же прикусила язык – мама пообещала ей вместо согыма устроить небольшой но навсегда "аузын жап". Шарбану пошла другим путем. Она звонила в Москву брату и жаловалась на старшую сестру.
"Чурук вчера мне говорит: "Стоим на Курмашке и Доктор вдруг нам -
"Тихо! Крыса идет!" Про кого, думаю, он звонит? А это ваша тетка, что из Павлодара приехала. Поглядел на нее и точно… тетка ваша глухо чем-то на крысу похожа". – Джон рассказывал, как Сашка Чурук стал свидетелем переименования Шарбану в крысу.
Шарбану не подозревала, что отныне в Алма-Ате она заимела оперативный псевдоним. Не подозревала до тех пор, пока Ситка не не проболтался: "Бек тебя называет крысой".
Шарбанка обиделась:
– Разве можно называть родную тетю крысой? Вот пойду к нему в школу и расскажу, как он себя ведет.
"Каждый из нас хорош только на своем месте". – говорила мама.
Говорила и мало когда (а может вообще никогда) просчитывала ближние и дальние последствия. По мнению матушки Шарбану довольно и того, что брат по доброте неисправимой вытащил ее из аульной глуши.
Словом, как говорил Витька Кондрат:
"Сделай умное лицо и молчи".
Поиск развлечений иногда приедается. Нэля опомнилась и задумалась. Что дальше? Совместное с Доктором будущее не сулило ничего хорошего. Брат запустил учебу и вообще не желал взрослеть.
Ругались они все чаще и чаще. Очередной скандал закончился уходом
Нэли из нашего дома.
Доктор хорохорился недели две. Потом как сдурел и не находил себе места. Тоска по пацанке ввергла его в длинную пьянку, несколько раз подряд он попадал в милицию. Кончилось тем, что побуянив в кафе,
Доктор загремел в тюрьму.
Он сидел в следственном изоляторе и не знал, что Нэля уехала в
Москву. Сокамерникам рассказал о себе и жене. Ему выкололи три портачки. Первая – на левом предплечье гласила: "Боже еси, от друзей спаси. От врагов я сам спасусь". На правом предплечье тюремный художник нарисовал ему витязя в шлеме, а на пальцах левой руки выбил ему на всю жизнь имя "Нэль".
Через месяц после дебоша в кафе "Театральное" родители вытащили
Доктора из тюрьмы.
Я учился в третью смену и пришел домой после восьми.
– Нуржана выпустили? – спросил я маму.
– Да.
– Где он?
– Куда-то ушел.
Я вышел во двор. У гаражей на скамейке с парнями сидел Доктор. В руках он держал букет бордовых роз. Брат исподлобья смотрел на меня.
– Ты это что? – спросил я. – Цветы кому?
– Пацанке моей… Сейчас к ней поеду…
– Не надо.
– Да ты что-о?! Это же пацанка…моя…
– Она в Москве.
Доктор не поверил и поехал искать жену.
Не я один думал о Москве.
Чтобы оборвать связи с местными анашокурами, родителям стукнуло отправить Джона в столицу. Мысль может и дурацкая, но кроме дурацких в замороченные головы родителей наркоманов других мыслей и не приходит. На словах дядя Боря был не против приезда Джона.
Самолет на Москву уходил утром. Накануне вечером Джон куда-то сходил и вернулся с остекленевшими глазами.
Все могло сложиться по другому. Если бы не папа не обратил внимание на глаза и не принялся обыскивать Джона. Нигде ничего не было. В последний момент отца осенило и он раскатал, засученные по локоть, рукава рубашки брата.
На пол посыпались башики плана.
Москва для Джона захлопнулась.
"В Москве иностранцев полно… – мечтал Джон еще вчера. -
Познакомлюсь и с местными пацанами… А там…".
Еще вчера он говорил про московских иностранцев, а сейчас отбивался от санитаров и диким криком звал на помощь:
– Шеф, отмажь!
Шеф и я смотрели из коридора, как Джон в столовой брыкался и кусал медбратьев.
Отец вызвал спецбригаду со злости и в надежде, что в дурдоме лечат от наркомании.
Джона поместили в третье отделение.
Через три дня я пошел к нему. Он успокоился, ел из кастрюльки каурдак и бодрился:
– Все ништяк… Не переживай за меня… Только бы вырваться отсюда.
Выписали Джона через два месяца. Джон наел ряшку будь здоров и жаловался на Ситку, который замучил в отделении заботой и опекой.
Вспоминая тот вечер, Джон сожалел о том, что не догадался припрятать план где-нибудь во дворе, чтобы с утра уложить в чемодан и спокойно улететь в Москву.
Прошел месяц. Шеф и Джон уехали в Саякскую геологоразведочную партию.
Вася Абрамович решительно намекал: "Тебе давно пора кого-нибудь…". Я и сам знал, что если и не давно, то сейчас самое время. Все бы может с легкой руки Абрамовича так и вышло, если бы не… После эпизода с Валей со мной что-то произошло. Случился непоправимый сбой и невыносимо дурманное желание пропало прочь и бесследно. Тогда я подумал, что может так бывает и со временем все вернется.
Для Васьки противоестественны уклонения от разговоров про туда-сюда. Первый раз у него было в одиннадцать лет. Никто ему не отказывал. Наступал на девчонок Вася легко и играючи. К примеру, прошлой зимой на горке у Дома правительства семнадцатилетняя девчонка успела один лишь раз прокатиться с ним с горки и тут же размякшая от тисканй и поцелуев, сдалась: "Делай со мной что хочешь". Вася отвел ее на пять метров и под раскидистой тянь-шаньской елью сделал так, как о том и просили.
Вася удивлялся другим пацанам, что теряют время на ухаживания и болтовню. "Они же сами этого хотят, – говорил Абрамович, – и как можно скорее".
– Ну, наверное, не все…- неуверенно возражал я, – есть и другие…
– Ты что?! – хохотал Вася. – Завязывай…
Всем удался друг мой Вася Абрамович. Еще бы в футбол любил играть
– цены бы не было ему.
По городу объявлен розыгрыш первенства на приз клуба "Кожаный мяч". За один день во дворе набралась команда.
Капитаном выбрали Пельменя. Он играл правого центрального защитника и по общему замыслу должен своей собранностью возместить несыгранность обороны. Нападение у нас было не просто сильное – сильнейшее. Один Толян Ушки со скоростной обводкой и хлестким ударом с любой дистанции чего стоил! В паре с ним играл Карим, который – трудно поверить – носком останавливал летящий по верху мяч.
Первые две игры в подгруппе мы выиграли легко. Решающий матч за выход в четвертьфинал играли с "Торпедо" – командой из микрашей.
Все, кто наблюдал за матчами в нашей подгруппе, в том числе и надзирающий от райкома комсомола судья Озол, дружно ставили наш
"Космос" на первое место.
Карим, не давая опомниться торпедовским защитникам, играл в привычном ключе – на скорости уходил от соперников и длинными передачами придавал размашистость и осмысленность командной игре.
Ему было мало обыкновенно забить гол. Ему нужен был не просто трудовой, по игре, гол. Он стремился забить красиво, желательно в результате изящной многоходовки. Но, убедившись, что по ходу матча добиться единого понимания партнеров не удается, Карим взял игру на себя.
Серией финтов на высокой скорости он обошел защитников и, уложив на удар вратаря "Торпедо", закатил издевательски тихий мяч.
1:0.
Во втором тайме разыгрался Ушки. Получилось так, скорее всего потому, что Толян Ушки и Карим начали искать друг друга на поле.
Получив передачу, Карим, не глядя, угадывал, к какой точке следует доставить мяч, и мягким нацеленным пасом бросал в отрыв Толяна. Так был забит и второй мяч. С центра поля Карим бреющим планером заслал мяч к линии штрафной. Сместился влево Ушки раньше защитников, принял пас и не убирая под себя мяч, без остановки влупил банку под перекладину.
Третий мяч Ушки забил за полчаса до конца игры. Кто-то справа откликнулся на мой зов: "Дай пас!". Мяч прилетел мне на грудь и увернувшись, в одно касание, плечом я переправил его на ход Толяну
Ушки. Не притормаживая, Толян проскочил между защитниками и заколотил третью банку.
