Роман Сенчин - Московские тени
Около пяти пробрела в будку кассы женщина. Немолодая, не выспавшаяся, недовольная.
– Надо бы билеты купить, – хриплым голосом пробурчал Дэн.
– Да ну, в такую рань контроля не бывает…
– А вдруг… больше напрягов я не вынесу.
Дэн с трудом поднялся, крупно подрожал и направился к кассе. Я достал свои деньги, пересчитал, пошел за ним. Слышу, и Борис тоже.
Каждый купил билет для себя. Девятнадцать рублей – не слабо. У меня осталось около полтинника. Хотел отдать их Дэну – пускай подавится, – но передумал: совсем без денег оставаться нельзя, а у жены не допросишься и десятки: за квартиру платить, на еду, то-се…
Появились несколько человек. Наверное, едут в Москву, на работу. Больше-то куда еще в такое время?.. Мне же предстоит целый день отдыха в кругу семьи, вместе с сыном, который выматывает похлеще разгрузки вагона с картошкой… Да, помню, ходил вместе с Борисом, еще ребятами разгружать картофан на базу. Платили нормально, в придачу и овощей с собой набрать разрешали.
Было времечко. И сколько тогда успевали всего – и бухать чуть не каждый день, и на занятия в институт ходить, и задания выполнять, и для души красить, и на жизнь подзарабатывать… А поступал как я в Суриковку… Первый раз сразу после школы, но тогда провалился на первом же экзамене. Поехал в Питер к однокласснику, вместе с ним поучился месяца три в ПТУ на штукатура, потом служил в армии; после нее – снова в Суриковку. Опять провалился, уже, правда, не хватило баллов. Год проторчал на родине, в маленьком сибирском городке Минусинске; собирался поступать в Красноярский художественный, он ближе и конкурс меньше, но все-таки снова рванул в Москву. В третий раз получилось. Пролетели пять лет. Закончил. Женился. И началась человеческая, нормальная жизнь. Что-то во мне погасло, что питало долго и бесперебойно, с самого детства до двадцати шести лет. Может быть, слишком упорно занимался живописью, изо дня в день жил ею, и выгорел… Да нет, глядя на других, вижу, что и у них не все гладко. С кем вот учился в Суриковке, кого теперь встречаю, никто живописью не живет, а многие и вообще забросили; знакомые жены из Щукинского тоже в большинстве своем не в театрах, а кто где. Одни мучаются, занимаясь совсем не тем ради хлеба, другие отмахиваются, дескать: детство все это было, глупости просто-напросто.
После стольких часов на улице кажется, что в электричке теплей и уютней всего на свете. И деревянное сиденье удобней любого кресла.
Но здесь-то и начал пробивать жуткий озноб.
– Заболел однозначно, – стуча зубами, кутаясь в куртку, говорит Борис. – Спасибо, Синь, за прекрасный вояж!
– Ты вот этого клоуна благодари, – Дэн тычет в меня пальцем.
– Убери руки, пед! – Я готов дать ему в рожу.
Борис нашел журнальчик «Вот так!», листает его, что-то читает. Потом спрашивает:
– Есть ручка? Тут кроссворды, если отгадаешь ключевое слово, можно сотку заработать.
Ни у меня, ни у Дэна ручки нет… Раньше я всюду таскал с собой блокнот и карандаш, при любой возможности набрасывал зарисовки. Таких блокнотов использованных у меня было штук тридцать; часть пришлось выкинуть во время переезда с квартиры на квартиру, да и казалось, что шняга там одна. Иногда становится жалко, но ясно: таскать по жизни все, что накапливается, – невозможно.
– Гляньте, какая соска, – показывает нам Борис «Девушку номера». – Вика, двадцать лет, метр семьдесят пять, вес – пятьдесят два, параметры 89-61-91. Ничего? Знает четыре иностранных языка.
Дэн лениво отвечает:
– Про них про всех так пишут. А по жизни – уродка и тупь несусветная. Накрасят, сфотают с голыми титьками, десять грин в зубы – гуд бай, мразевка. Еще и фотограф между делом оттарабанит.
– Да ну, брось, – не согласился Борис. – Тебя послушать, так одни прошмандовки везде. – Он с любовью смотрит в журнал. – Классная девочка. Предложили, она снялась. Может, написать в редакцию? Я б с ней познакомился… Забыл уже, когда с девушками общался.
– А проститутки от «Людмилы»? – хмыкнул я.
Борис скривил морду:
– Да гнал я все… Во-первых, дорого, а во-вторых, куда я их повезу и на чем…
– К себе в Реутов на тачке.
– И вылезет в общей сложности удовольствие это в две тыщи. Лучше вот на Вику дрочить. – И, свернув журнал в трубку, Борис спрятал его во внутренний карман куртки.
Электричка несется почти без остановки, на полной скорости. Пустой вагон болтает из стороны в сторону, – да ну и пусть летит к чертям под откос… Сидя дремать не получается, я перебрался на соседнюю лавку, лег, натянул на голову воротник. Может, на часок отключусь.
А Борис стихи читает, будто поет колыбельную:
Существованье беззаботное
В удел природа мне дала:
Живу – двуногое животное, —
Не зная ни добра, ни зла.
Всегда покорствую владыке я,
Который держит бич и корм,
И чужды мне стремленья дикие
И жажда глупая реформ.
В свои лишь мускулы я верую
И знаю: сладостно пожрать!
На все, что за телесной сферою,
Мне совершенно наплевать.
Когда ж промчатся дни немногие
И смерть предстанет предо мной,
То протяну спокойно ноги я
И мирно сделаюсь землей.
– …Отстань ты от меня! Бля, достал, свинота! – Голос Дэна хриплый и злой.
– Я же заплачу. Сколько? Семьдесят? Девяносто? Можно и не полный грамм. А? Хоть на пару косяков… Ну, Денис, жалко, что ли? – почти скулит Борис. – Можно и так сделать: как только я куплю где-нибудь, сразу тебе верну этот грамм. А, Дениска?..
– Н-нет!
Борис обиженно ноет:
– Раздразнил только… Зачем взял такой колобок? Взял бы грамм, чтоб весь его выкурить и все. А то – пять граммов!..
– Слушай, закрой рот! Как вы меня достали… – И без перехода, тем же тоном Дэн признается: – Не мой это баш, кренделю одному надо отдать. Дали вот вчера утром, чтоб я передал… И так уже сколько скурили, теперь объясняй…
– Ну, все понятно, какие вопросы. – В голосе Бориса появляется нотка презрения. – Не твой так не твой. В пушеры, значит, подался…
– Значит – так.
Мне больше не дремлется. Сажусь на лавке, потягиваюсь.
– Долго еще? – смотрю в окно.
– Долго. Кубинку только проехали. Спи, Хронитура.
– А ты – Мускат вонючий. – Смазливая, но будто вечно неумытая рожа Бориса кажется мне сейчас особенно гадостной. – Что, обломался с гашем, уродец?
– Пошел в жопу, алкан! Я твоей жене-то сегодня вечерком позвоню. – Борис в долгу не остается. – В командировке он был. Ха-ха! Я ей все расскажу, еще и прибавлю кой-чего. Как ты – ха-ха! – к шлюхе, например, привокзальной клеился, уламывал пойти в кусты. А мы тебя с Синью еле увели. Синь меня поддержит. Да, Дэнвер? – Дэн не отвечает; Борису надоедает меня злить, он зевает и начинает говорить о другом: – Что бы такое придумать глобальное?.. Не очень-то веселая получается штука – жизнь.
– Бабло есть – веселая, – говорит Дэн.
– Да нет, все равно не хватает чего-то. Ну, пожрешь вкусного, выпьешь хорошей водки, в клуб сходишь, коксом закинешься. Но это все временно, мизер какой-то по сравнению с глобальной радостью… Должно же быть что-то такое… – И Борис ударился в философию. – Некоторые и живут вроде полунищими, а им хорошо, легко так. Внутренне легко. Значит, у них там есть что-то твердое… Вот у меня соседка по подъезду, такая коровенка лет двадцати. Некрасивая, толстая, и родители у нее работяги простые. Никакого у нее вроде сладкого будущего, а она все улыбается, ходит так, пританцовывая, цветет прямо… как цветок на помойке. Я как увижу ее улыбку, походку эту, и такая у меня к ней ненависть сразу, и что-то даже вроде зависти. Ну что, ты, думаю, тварь, лыбишься!.. И здоровается не просто «Здравствуйте», а обязательно: «Доброе утро!», «Добрый вечер!» Какой он добрый, кретинка?!
– Может, в натуре кретинка, – говорю.
– Хрен ее знает… И чуть ли не каждый день меня достает своей этой улыбкой, этими «Доброе утро»… В зубы ей дать, чтоб не лыбилась…
Вагон постепенно наполняется людьми, хмурыми, зевающими, молчаливыми. Садятся на скамьи и сидят, как нахохлившиеся воробьи.
Продавец газет, изо всех сил пытаясь сделать свой голос бодрым и поймать удобную тональность, чтобы поменьше напрягать связки, рассказывает, что есть в свежем номере «Мегаполис-экспресс»:
– Кое-что новое о древнем искусстве татуировки… Эксклюзивное интервью с ведущим одной из самых рейтинговых программ «Вы – очевидец»… Сенсационные материалы о предстоящем конце света… Подробности недавней потасовки музыкантов групп «Ляпис– Трубецкой» и «Ногу свело»… Настоящий призрак в театре имени Пушкина… Поездка Ларисы Долиной по США. А также – программа ТВ на будущую неделю.
– Читал тут на днях в «Комсомолке», – говорит Дэн, – про одну овцу, которая в Париж отказалась ехать. Выиграла конкурс «Знаете ли вы Францию?», а потом отказалась.
Я удивлен:
– Из-за чего?
– Ну, что Франция в войне участвует, бомбит сербов. В знак протеста, короче.
