Эрик Сигал - История Оливера
В общем, мне все это неприятно. И обидно за Марси. Никто никогда еще не разглядел гадкого утенка, спрятанного за внешностью этого лебедя. Никто не понимает, что неуверенность в себе она изо всех сил пытается компенсировать сверхнаступательностью. Я понимаю. Но я не мастер разговорного жанра. Я перевожу беседу на спорт. Стив тает, а Гвен испускает вздох облегчения. Не проходит и минуты, как мы начинаем оживленно обсуждать животрепещущие спортивные проблемы — Кубок Стэнли, Кубок Дэвиса, Фил Эспозито, Дерек Сандерсон, Билл Расселл — и я радостно замечаю, что лед, наконец, сломан. Все расслабились и даже начинают сыпать выражениями, которые можно услышать разве что в спортивной раздевалке.
И лишь в ту минуту, когда официант принимает заказ, я замечаю, что эту песню исполняло лишь трио. Только сейчас Гвен Симпсон вступает в разговор со словами: «Если можно, мне, пожалуйста, омары».
— Что, черт возьми, не в порядке у Марси?
С этим вопросом через несколько дней обратился ко мне Стив, когда мы закончили пробежку. В эти дни Марси объезжала «Восточный коридор». Я небрежно поинтересовался, понравилась ли им с Гвен Марси. Тут он вместо ответа и спросил:
— Что у нее не в порядке?
— Что значит не в порядке? У нее все в порядке, будь я трижды проклят!
Стив глянул на меня и покачал головой. Я не понял.
— В этом и проблема, — сказал он. — У нее нет недостатков. Она, черт побери, само совершенство!
25
А что, черт побери, не в порядке у меня?
Я снова принят в члены рода человеческого. Лепестки моей души раскрываются. Мне остается только радоваться. Но по какой-то непонятной причине самочувствие у меня всего лишь серединка наполовинку. Может, это просто блюз «Теперь, когда падают листья»?
Не могу сказать, что я подавлен.
С чего бы это? Я успешно занимаюсь всем подряд. Хорошо работаю. До такой степени, что могу теперь посвящать больше времени защите гражданских прав неимущих в Гарлеме.
Что касается Марси, то, по выражению Стивена Симпсона, она, черт побери, просто совершенство. Наши интересы совпадают почти во всем.
Одним словом, мы — одна команда. Точнее, смешанная пара.
Марси заслуживает всяческой похвалы. Я уступаю многим мужчинам-теннисистам, зато Марси способна загнать всех соперниц. Никогда не думал, что окажусь таким посредственным спортсменом. Но я стараюсь изо всех сил, и благодаря Марси мы завоевали всевозможные ленты, грамоты и скоро получим свой первый «золотой лист».
Между тем, Марси и тут осталась верна себе. Будучи жертвами расписания, мы должны либо играть в определенные дни, либо лишиться права на игру. Однажды четвертьфинальный матч Готама должен был состояться в девять вечера. Марси провела день в Кливленде, вечерним рейсом прилетела в Нью-Йорк, еще на борту самолета переоделась в теннисный костюм и явилась на корт в 9.15, пока я еще заговаривал зубы судье. Мы одержали победу, отправились домой и свалились замертво. Назавтра в семь утра она уже вылетела в Чикаго. К счастью, за ту неделю, что она отсутствовала, никаких матчей не было. Вывод: если у мужчины и женщины синхронизировано настроение и жизненный ритм, то эта схема работает бесперебойно.
Раз так, то какого черта я счастлив не настолько, насколько велит мне табло?
Понятно, что именно эта проблема встала на первое место в моей очередной беседе с доктором Лондоном.
— Это не депрессия, доктор. Я чувствую себя великолепно. Я полон оптимизма. Марси и я… мы…
Пауза. Я хотел сказать: «Мы непрерывно общаемся», однако самого себя не обманешь.
— …мы друг с другом не разговариваем.
Да, я так и сказал. И именно так я и думал — хоть это и похоже на парадокс. Ведь мы же часами (о чем свидетельствуют наши счета) болтаем по телефону.
Да. Но на самом-то деле мы ни о чем путном не говорим.
«Я счастлива, Оливер» — это не разговор, а всего лишь констатация факта.
Впрочем, не исключено, что я ошибаюсь.
Черт побери, что мне известно о людских взаимоотношениях?
В моем случае они сводятся лишь к тому, что я некогда был женат. А всякое сравнение с Дженни совершенно неуместно. Я хочу сказать, что знаю только одно — мы очень любили друг друга. Конечно, в то время я не занимался анализом. Я не рассматривал свои чувства в психиатрический микроскоп. И я не могу точно определить, почему с Дженни я был так невероятно счастлив.
Странно, ведь у нас с нею было так мало общего. Она категорически игнорировала спорт. Когда я смотрел футбол, она сидела в противоположном конце комнаты с книгой.
Я научил ее плавать.
Мне так и не удалось научить ее водить автомобиль.
Но будь я трижды проклят — разве супружество это метод обучения чему-либо?
Держу пари, что да. Но не плаванью, не автовождению и даже — смотри мою недавнюю попытку воссоздать ситуацию — не уменью зажигать кухонную плиту.
Супружество означает, что люди познают самих себя в постоянном диалоге. Путем создания новых контуров в спутнике, транслирующем их эмоции.
По ночам Дженни часто мучили кошмары, и тогда она меня будила. В те дни, когда мы еще не знали, как серьезно она больна, она в ужасе задавала вопрос: «Оливер, если вдруг окажется, что я не смогу родить ребенка, ты будешь любить меня по-прежнему?»
На что отнюдь не следовало автоматической реакции с моей стороны. Наоборот, этот вопрос открывал целый комплекс таившихся во мне эмоций, о которых я прежде не подозревал. Да, Дженни, конечно, невозможность иметь ребенка от тебя — женщины, которую я люблю, несомненно вызовет сильное потрясение моего Я.
Но от этого наши отношения не изменились. Напротив, ее честное сомнение, вызвавшее столь честный вопрос, заставило меня осознать, что я вовсе не такой уж герой. Что я еще далеко не зрелый человек, и потому не готов встретить сообщение о бездетности с напускной бравадой. Я сказал, что ей придется мне помочь. После чего мы разобрались друг в друге гораздо лучше, ибо признались, что каждый из нас сомневается в самом себе. И это сблизило нас еще больше.
— О господи, Оливер, хорошо, что ты не соврал.
— Дженни, разве не героическая правда тебя не огорчала?
— Наоборот, я рада.
— Почему?
— Потому что теперь я убедилась, что ты никогда не врешь.
Мы с Марси еще не вели таких разговоров. То есть, я хочу сказать, что когда у нее портится настроение или начинают шалить нервы, она мне об этом сообщает. А также и о том, что иногда в пути она беспокоится, как бы я не нашел себе новую подружку. По правде говоря, это чувство вполне взаимно. Однако странно, что, обсуждая эти темы, мы употребляем нужные слова, но они слишком уж легко слетают у нас с языка.
