Вера Колочкова - Слепые по Брейгелю
Но лучше не думать об этом, пока хорошо, пока дождь. Присесть на детские качели, оттолкнуться ногами от земли, поднять лицо к темному небу… «Я ведь живу, небо, правда? Несмотря ни на что, живу? Да, любить не умею, дружить не умею, но есть же какое-то оправдание моей жизни?» Или никакого нет оправдания, и Вика права, бросив это обидное «элементаль», которое может существовать, лишь присосавшись к кому-то? Но тогда… Что же тогда делать? Наглотаться таблеток, самой уйти? Страшно.
Качели, скрипнув надрывно, остановились. Последний скрип, как последний крик. Будто эхо разнеслось по всему двору. И замерла, закрыла глаза, прислушалась, будто ожидая спасительного ответа… Хотя — откуда? Не будет никакого ответа. Надо самой решение принимать. Хоть и страшно.
Все, все страшно. Жить одной — страшно. Самой уйти — страшно. Но что же тогда делать?! Может, просто сидеть и ждать, когда Саша вернется? Надеждой жить? Цепляться за нее, как утопающий цепляется за соломинку?
Вдруг что-то ткнулось в ее колени, фыркнуло, заскулило. Открыла глаза, ойкнула громко — собака! Незнакомая какая-то — вроде она всех собак во дворе знает. А эта большая, черная.
— Луша! Луша, ты где? Сюда, Луша! — прилетел издали, от подъездов, мужской голос.
— Это ты, наверное, Луша, да? — заискивающе обратилась она к собаке, трусливо поджимая ноги. — Ну, и чего ты сюда прибежала? Слышишь, хозяин зовет? Иди давай, иди отсюда… Это мое место, я здесь гуляю… Иди, Луша, я тебя боюсь! Ну, пожалуйста…
Собака и не думала уходить. Стояла, махала хвостом и, как ей показалось, улыбалась. Чего хочет-то? Чтобы она ее погладила? А вдруг укусит? Может, это и не собачья улыбка вовсе, а оскал такой? Да и не хочется ее гладить, мокрой рукой по мокрой шерсти, фу…
Она никому никогда не признавалась, но, если сказать по правде, не терпела рядом с собой всякой живности — ни собак, ни кошек, ни хомячков, ни канареек в клетках. Не признавалась, потому что боялась прослыть жестокосердной. Это ведь общепринятое мнение, никуда от него не денешься — если человек не любит живности, значит, у него душа грубая и жестокая. И получается, что удобнее помалкивать благоразумно, не озвучивать своих неприятий. А если, бывало, где-нибудь в гостях вскакивала на колени хозяйская кошка и начинала мурлыкать утробно, сжималась вся от болезненной оторопи, вызывающей душевную аллергию. А что, бывает же… У других бывает аллергия на кошачью шерсть, а у нее — на утробное мырчание. Мурашки по коже бежали, и спина болезненно напрягалась. Саша всегда, помнится, шутил на эту тему. Говорил, что в прошлой жизни она была кошкой. А кошки с кошками никогда не дружат, каждая свое пространство бережет.
— Луша! Луша! Ко мне! — снова прилетел на детскую площадку усталый мужской голос.
— Иди, хозяин зовет… Если ты не придешь, он сердиться станет! — попробовала она увещевать собаку, но та лишь наклонила голову набок и поскулила коротко, вывалив наружу язык. Переступив лапами, снова сделала навстречу ей короткий шажок и уселась на траву, преданно глядя в глаза.
— Вот, здрасте, приехали. Ты чего, Луша, совсем ополоумела? Не буду я с тобой дружить, не нужна ты мне вовсе… Иди, иди отсюда.
Обернулась на шорох шагов по мокрой траве — за липовыми ветками мелькнул чей-то силуэт.
— Ну? И чего ты к человеку пристала? Что у тебя за манера такая взялась в последнее время, а? Эх ты, Луша… — Из-за дерева вышел высокий худой мужчина.
Подойдя поближе, спросил тем же тоном, каким только что разговаривал с собакой:
— Она не напугала вас, нет? Вообще-то она не кусается. Ни разу в жизни никого не укусила. Но напугать может, конечно. Видите, какая с виду зверюга.
— Это лабрадор, да? Вообще-то я в породах не разбираюсь…
— Ну, может, папаня и был у нее лабрадор, кто знает. Или маманя. Нам ее щеночком подкинули, давно это было. А вы в этом доме живете, да?
— В этом.
— А в каком подъезде?
— В первом.
— О! Что ж, соседи, значит! А на каком вы этаже?
— На втором.
— А я на первом этаже недавно поселился, в третьей квартире.
— А… Так вы что, у Никитиных квартиру купили? Однушку, да?
— Нет, не купил. Снял просто. Мы со Славой Никитиным когда-то вместе на флоте служили… А теперь он мне удружил, в пустую квартиру пожить пустил. Вместе с Лушей. Ненадолго.
Она вдруг вспомнила его. Именно в этот момент и вспомнила, когда он произнес это свое «ненадолго». Может, оттого, что слишком уж грустно произнес, безысходно как-то. Подняла голову, глянула ему в лицо. Точно, он. Тот самый, с которым давеча глазами в окне встретилась. Да, он с собакой был.
— По-моему, Луша вас полюбила! — улыбнувшись, наклонился мужчина к собачьей морде. — Смотрите, как в глаза заглядывает! Она у меня девушка такая, немного легкомысленная. Если уж влюбится в кого — все, пиши пропало. Придется вам ее изредка косточкой угощать. По-соседски. Не побрезгуете?
— Да нет, отчего же. А откуда такое странное имя взялось — Луша? Оно ведь человеческое, не собачье, если я не ошибаюсь? Даже где-то в классике было, на слуху… Кажется, у Шолохова?
— Ну, так получилось, что же делать. Надеюсь, Шолохов нас простит, если ненароком сплагиатили. Конечно, в детстве и в девичестве ее по-другому звали, довольно экстравагантно — Лулу… Но согласитесь, для старушки звучит слишком нескромно. Даже, я бы сказал, неуважительно к возрасту. Вот она и стала — Лушей. Почти без претензий, простенько и со вкусом.
— А она что, очень старая?
— По собачьим годам, в общем, да. Но выглядит хорошо, молодо. Как ей это удается — не знаю. Наверное, решила своей собачьей обманчивой молодостью старуху с косой обмануть.
— Какую старуху?
— Ту самую, которая за всеми в свое время приходит, и за людьми, и за собаками. Ее, сволочь такую, не просят, а она все равно приходит. А впрочем, что это я… Нашел о чем с соседкой говорить! Кстати, давайте знакомиться. Меня Павлом зовут, а вас как?
— Меня — Машей.
— Что ж, очень приятно. Хорошее имя, Маша.
— Тоже простенько и со вкусом, да? И к возрасту уважительно звучит?
— К чьему возрасту? К вашему?
Новый знакомый поднял брови, глянул на нее с интересом. А она вдруг испугалась — не дай бог, еще и за кокетство ее слова примет! Хотя, если уж честно, что это было с ее стороны? Кокетство и было! Пусть нечаянное, неосознанное, но кокетство! Глянь, мол, на меня, как я молодо выгляжу! Ведь правда? Мне ведь еще жить да жить в женщинах, а не в старухах? Да и вообще — жить? Рано ведь мне умирать, правда?
Вот уж воистину — женская природа неистребима в любых обстоятельствах. Требует подтверждения права на женскую жизнь любым способом, силой вырывая себе комплимент, пусть и у первого встречного! Да уж, сама от себя такого не ожидала. Теперь выходи из неловкого положения, как хочешь! Видишь, растерялся мужчина, не знает, как на твое нечаянное кокетство реагировать?
