Николай Никандров - Путь к женщине
– Довольно с вас. Достаточно заплатил.
– Ну, двугривенный на папиросы!
– Нет, нет. Не могу.
– Ну хоть гривенник на трамвай! Всего гривенник! Гривенника жаль?
– Не люблю, когда клянчат. Я ведь, кажется, с вами не торговался, считал неудобным, а сколько запросили, столько и дал. А вы и еще клянчите.
– Гражданин! Только гривенник! Я не прошу рубль! А другие и по три рубля мне дарят!
Бритый-строгий, чтобы отвязаться, с раздражением дает ей:
– Нате!
Фроська отпускает его руку:
– Вот теперь спасибо!
Останавливается в руинах, кричит ему вслед:
– Счастливо вам! Заходите в другой раз!
Прячет в чулок деньги, становится лицом к луне, пудрит перед зеркальцем нос, красит губы, румянит щеки, поправляет возле ушей кудряшки волос, запихивает под кофту на месте грудей два высоких комка тряпья, потом, оглядев всю себя и изобразив примерную дергающуюся походку, которой она сей час защеголяет по освещенным улицам Москвы, уходит из руин в город – за новым хорошим гостем.
Осиповна встает, идет, подсаживается к Насте, обращает ся к ее гостю:
– Гражданин, одолжите покурить.
Гость охотно угощает ее:
– Пожалуйста! Курите! Мне не жалко! Я такой человек! Каждому сочувствую!
Осиповна курит, наслаждается, сплевывает:
– А Фроська, шкуреха, опять на Неглинную побежала гостя ловить.
Настя пускает изо рта дым:
– Ну и что ж?
Осиповна прежним тоном:
– За сегодняшний вечер она уже шестерых приняла, за седьмым побежала. А вся ночь еще впереди.
Настя с одобрением:
– Что же. Хорошо.
– Мало хорошего. Она будет семерых принимать, а другие вовсе без почина сидят.
– Значит, умеет. Сумей ты. Сумей семерых принять.
Осиповна с гордостью:
– Семерых? Никогда! Я еще понимаю принять девушке в вечер двух-трех гостей, ну от силы четырех. Но не семерых же!
Настя смеется:
– Фроська, она и семнадцать примет. И осуждать ее за это тоже нельзя. Пока молода, пока мужчины интересуются ею, она старается обеспечить себя на будущее. Она в твои годы не будет так, как ты, в развалке сидеть. Мы вот и курим, и нюхаем, и выпиваем, а она знает одно: копит и копит деньги. Которая с ней на квартире девушка Лелька живет, так та рассказывает, что у Фроськи две тысячи денег в трудовой сберегательной кассе на книжке лежат. А до чего экономная она в расходах! Привозит ей мужик с базара дрова, а она заместо денег предлагает ему остаться с ней. Приходит к ней из коммунхоза получать деньги за электричество старичок, а она и его замарьяжит. То же самое с обойщиком, когда оклеивает новыми обоями комнату, и с печником, когда ремонтирует печь, – со всеми, со всеми! И никому не платит, и денежки целиком остаются у ней в кармане.
Гость, вернее силуэт гостя, едва заметный под стенкой, в тени:
– Гы-гы-гы! И трубочиста с собой положит, когда тот почистит у них в доме трубы? Гы-гы-гы! Такая девушка всегда будет хорошо жить.
Настя:
– А конечно! Она и сама говорит: "Девочки, мне еще только год поработать, а тогда буду барыней".
Осиповна:
– Да… Будет… Как раз… Держи карман шире…
VI
Из пролома в боковой стене выходят, согнувшись, гуськом, прежний лохматый мужик и Антоновна.
Антоновна, веселая, легкая, довольная, что заработала, провожает мужика к выходу из руин:
– Пупсик! Подари гривенничек!
Мужик, разочарованный, мрачный, с перекошенным черным лицом:
– Нету, нету. Чего там. И так дорого заплатил, погорячимшись. А приведись мне сейчас, я б тебе и копейки не дал. Задаром с тобой не пошел бы.
С отвращением плюет в сторону.
– Тьфу!
– Ну пятачок!!! Только один пятачок! Пятачок не деньги!
– И не проси. Все равно не дам. Будет с тебя. Пожил с тобой я каких-нибудь пятнадцать минут, а полтора рубля выскочило! А мы за полтора рубля знаешь сколько работаем?
– Ну три копейки! Мне не для денег, мне только для почину, у тебя рука легкая!
Обнимает его за необъятную талию, нежно:
– Пупсик, ну не скупись, не скупись…
Мужик, не глядя на нее, с озлоблением тычет ей в руку медяк:
– На, с-смола!!!
Он уходит.
Она ему в гневную, удаляющуюся спину:
– До свидания! Смотри в другой раз когда приходи! Тогда можно будет и подешевле!
VII
Солдат входит в руины, стоит, волнуется, глотает большими глотками воздух, переступает с ноги на ногу, жадно щурится на сидящих под стенами женщин.
Настя к Осиповне:
– Жалуешься, что без почину? Вон солдат пришел. Иди, замарьяжь его.
Осиповна с жестом пренебрежения:
– Этот без денег. Это только так. Этому только бы по смотреть. Это не гость.
– А какие же ты хочешь? Позже, когда окончатся театры, тогда, безусловно, можно ожидать приличную публику. А пока чище этих не будет.
– А ну его. Не пойду. Чего зря ходить? Пускай какая другая идет, если хочет…
Беременная женщина, с высоким животом, с немолодым изможденным лицом, выходит из темного угла на свет, приближается к солдату, заигрывает с ним:
– Люблю военных!.. Военные – это моя болесть!.. А молоденький какой!.. Чего молчишь?.. Давно на службе?..
Солдат глядит вбок:
– С этого года.
Беременная ласково:
– Ну что?.. Пойдем?.. Чем так стоять, смотреть, только себя расстраивать…
Солдат с разочарованным видом:
– Рад бы в рай.
– А что? Больной?
– Хуже!
– Денег нет?
– Да.
– Это плохо. Хотя я дорого с тебя не возьму. Сознаю, что военный. Где тебе взять? Мне бы какой-нибудь рублик.
– И того нету.
– Но полтинник найдется?
– Ни копейки нету.
– А это вовсе нехорошо.
– Вот это главное!
Беременная после небольшой паузы:
– Так и будешь тут стоять?
Солдат передергивает плечами:
– Постою.
Беременная раздумывает:
– Что же мне с тобой делать, что же мне с тобой делать?.. Жаль хорошего человека, жаль… Вот что: хочешь, оставишь что-нибудь из одежи?
Солдат осматривает свой наряд:
– Из одежи нельзя. Будет видать. И тогда не распутаешься.
– Ну из белья: исподники, рубаху?
– А это ничего, подходяще.
– Белье старое? Давно выдавали?
– Вовсе новое, ни разу не стиранное.
– Ну что с тобой делать. Пойдем. Тоже и таким кто-нибудь сочувствовать должен.
Ведет его к боковой стене. Солдат идет, спотыкается, бор мочет в землю:
– На чужой стороне… Нету подходящих знакомств… Беременная проталкивает его в один из проломов в стене:
– Идем туда. Там повольней белье скидавать.
Они скрываются за стеной.
VIII
Инвалид, на двух костылях, с красными мясистыми щеками, с бравыми унтер-офицерскими усищами, входит, весело глядит вокруг, находит глазами Осиповну, направляется прямо к ней, разливается широченной улыбкой во все лицо:
– Ты тут?
Осиповна встает, идет навстречу, радуется:
– А то где же мне быть? Заждалась тебя. Думала, не придешь, обманешь.
Инвалид геройски:
– Я человек однословный: сказал – сделал!
Осиповна прощупывает мотню висящей на нем холщовой сумки с подаянием:
– А винца обещал взять – взял?
Инвалид с торжеством достает из-под полы бутылку в вытянутой руке, отстраняет ее:
– А это что? – Прищелкивает языком: – А закуска какая!
Похлопывает ее рукой по спине.
Осиповна провожает его к одному из пролазов в стене:
– А деньги опять медяками принес?
– Червонцами не подают!
– Два часа считать…
– Сосчитаем! Ко мне и так старший приказчик два раза из магазина на улицу выходил, мелочь для сдачи у меня забирал.
– Сегодня где стоял?
– Возле магазина бывшего Елисеева. Теперь МСПО.
– Все-таки порядочно настрелял?
– Не больно.
– Почему так?
– Мало в обращении мелкой медной монеты, редко у кого в кармане имеется. Чеканка производится в Ленинграде: пока начеканят да пока подвезут… Потом наладится – будет лучше.
Осиповна со скрытым недоверием, протяжно:
– Безногому должнь! хорошо подавать.
Обнимает его, нежно целует в щеку:
– Полчервяка все-таки настрелял? Инвалид уклончиво:
– Будет время – сосчитаем. Щиплет ее за талию:
– Говоришь, думала обо мне?
– Только об тебе и думала.
– Что же ты думала?
– Все.
– Ну что "все"? Хе-хе.
– Думала, гдей-то он там сейчас стоит. Думала, да как ему там сейчас стоять, не прогоняет ли милиция. Думала, да как ему там сейчас подают. Думала, да скорей бы бросал стоять, сюда приходил.
– Хе-хе… Только об этом и думала? Больше ни о чем? А такого ничего не думала? А? Хе-хе…
Тормошит ее, хохочет. Осиповна улыбается.
– Как не думала? Думала.
Инвалид с жаром целует ее в губы, страстно шепчет:
