Лео Яковлев - Штрихи к портретам и немного личных воспоминаний
Во-первых, рекомендовалось простейшее определение разницы между «просто евреем» и «евреем-сионистом», которого, естественно, никуда нельзя было «пущать»:
«Просто еврей — это тот еврей, который уже работает на данном предприятии, а еврей-сионист — это тот еврей, который хочет туда поступить и пришел наниматься на работу».
Во-вторых, в широко известные банки биографических данных, именуемые «анкетами», рекомендовалось рядом со знаменитой «пятой» графой «национальность» включить графу «пятую-А» с прямым вопросом:
«Был (была) ли в детстве евреем?».
Так вот, Эйнштейн, как свидетельствуют его биографы, в детстве евреем не был. Из немецкой школы он бежал до того, как успел почувствовать свою национальную принадлежность. Семья его была атеистической и чуждой еврейских традиций, а в Швейцарии за все долгие годы учебы о его происхождении никто ему не напоминал. Его круг общения в молодости формировался по интересам и симпатиям, а не по национальному признаку, и его первой женой стала по любви сербка Милева Марич. Таким образом, заявление сэра Чарльза Сноу о том, что Эйнштейн порвал с еврейской общиной, является ошибочным. Ибо ни в какой еврейской общине Эйнштейн никогда не состоял. Свою национальную принадлежность Эйнштейн осознал в зрелом возрасте:
«Когда я приезжал в Германию (в 1914 году, т. е. в 35 лет), я впервые узнал, что я еврей, причем сделать это открытие помогли мне больше неевреи, чем евреи».
Антивоенная кампания, в которой Эйнштейн принял активнейшее участие, поставила его в Берлине под удар немецких «патриотов». А так как он, в отличие от других немецких пацифистов, был евреем, то его травля пошла по накатанному антисемитскому пути. При этом публичному осквернению и оскорблениям подвергались не только его личность, но и его дело. Появились авторитетные «опровержения» его теорий, стройный антисемитский хор провозглашал его «ученым шарлатаном», «жуликом» с прибавкой слова «еврейский», конечно. С удивлением и болью Эйнштейн услышал в этом хоре голоса своих ученых коллег. Особенно бесновался гейдельбергский физик Ф. Ленард, создавший антисемитское «Объединение немецких естествоиспытателей для поощрения чистой науки» («чистой» здесь нужно понимать: очищенной от евреев).
Следует отметить, что если антисемита «простого» или «массового» вполне может удовлетворить и подвигнуть на «героические» действия какой-нибудь примитивный лозунг типа «бей жидов, спасай Россию», то «ученая» антисемитская нечисть старается действовать на «научном поприще».
В середине 70-х, когда Суслов и сусловцы еще только начинали готовить новое поколение специалистов по «решению еврейского вопроса», давших душистую плеяду нынешних деятелей этого толка, академик Иван Иванович Артоболевский, руководивший в те годы всесоюзным обществом «Знание», показывал мне в своем офисе в Политехническом музее подборку писем от разных красных профессоров и «доцентов с кандидатами» из городов и весей российской империи с «научными опровержениями теории относительности». При этом значительная часть ниспровергателей не утруждала себя вопросами физики, а указывала коренные причины — «подлую жидовскую хитрость» Эйнштейна и заговор «мирового еврейства» в физике против всех, кто только посмеет сомневаться в его теориях. Многие, естественно, приводили примеры из своей жизни, как местные физики-сионисты «прокатили» им защиту диссертации или «зарубили» «гениальную» статью.
Лет десять спустя, в годы безудержной гласности один из параноиков — борцов с сионистско-эйнштейновским засильем в физике даже прорвался в «народные депутаты СССР», кажется, от просвещенного города Питера, и, вальяжно расположившись перед камерами, неторопливо вещал, как он героически «преодолевал» расставленные Эйнштейном и его коллегами-сионистами научные заслоны и как, наконец, только при гласности он смог издать брошюру, не оставившую от эйнштейновских открытий камня на камне. Возможно, эту брошюру в Питере и в Москве можно еще и сейчас отыскать на тех лотках, где продаются «Моя борьба» и вдохновившие бесноватого фюрера «Протоколы сионских мудрецов», состряпанные в недрах русской жандармерии сто лет назад. Таким образом, и в последней трети XX века — века Эйнштейна — ему было суждено оставаться одной из главных мишеней для «интеллектуальной» части могучей когорты «борцов с сионизмом».
Вернемся же к тому моменту, когда убежденный интернационалист Эйнштейн пришел к выводу о необходимости поддержки такого сугубо национального движения как сионизм.
Собственно говоря, на упреки идеологического характера ответил еще сам Эйнштейн, разъяснив своим оппонентам, что не видит противоречий в своих взглядах, поскольку в отличие от других националистических движений, сионизм не направлен на порабощение или уничтожение других народов, не содержит притязаний на духовное и административное управление всем человечеством и имеет единственную цель: спасение от гибели и создание условий для выживания еврейского народа. Учитывая то, что он обратился к сионизму еще в начале 20-х годов, когда гитлеровские идеи о физическом уничтожении евреев вдохновляли лишь кучку параноиков и никто не мог даже представить себе, какой людоедский шабаш будет устроен полтора-два десятилетия спустя этими бесноватыми «сверхчеловеками» при попустительстве и, может быть, даже тайном содействии некоторых сил в «антигитлеровской» коалиции, Эйнштейну нельзя отказать в даре предвидения.
Его глубокий дар предвидения ощущался также в его внимании к проблемам адаптации политически самостоятельной еврейской общины, а затем и еврейского государства в арабском мире, хотя горькая истина постоянного внешнего подстрекательства со стороны определенных сил Запада и Востока, обеспокоенных перспективой соединения доступных европейским и американским евреям высоких технологий и европейских научно-технических достижений, в создании которых они активно участвовали, с мощными природными и демографическими возможностями арабских стран в случае сближения евреев и арабов и стремящихся сохранить зависимость последних от развитых стран, тогда еще не проступала столь отчетливо, как в 60-70-е годы, когда Эйнштейна уже не было среди живых. В своих статьях, письмах в арабскую прессу и дискуссиях еще в 20-х и 30-х годах Эйнштейн пытался проложить пути к миру, добрососедству и сотрудничеству среди потомков патриарха Авраама (Ибрагима), признающих свое исконное родство.
Таким образом, следует признать, что «увлечение» Эйнштейна сионизмом имеет логически обоснованное, данное им самим объяснение, загадкой же является сам факт его обращения к еврейским проблемам как к одному из главных дел своей жизни. Вопрос может быть поставлен так: почему зрелый, проживший половину жизни, всемирно известный человек, не имеющий четкого представления об иудаизме и еврейских традициях и вряд ли удосужившийся к тому времени прочитать Библию, не говоря уже о других священных еврейских книгах, который мог избрать в качестве своего места работы любой университет по обе стороны океана — в огромных Соединенных Штатах или в одной из его любимых малых стран Европы, где он отдыхал душой и где его никто не спрашивал о его происхождении, почему этот человек, не задумываясь и не колеблясь, принимает звание «паршивого еврея», дарованное ему просвещенной немецкой интеллигенцией и становится в ряды гонимого и истребляемого народа.
Ответ на этот вопрос прежде всего, вероятно, следует искать в душе Эйнштейна, в его личных качествах, тех самых, которые позволили ему совершить переворот в науке и в человеческих представлениях об окружающем мире.
Это его презрение к любым устоявшимся взглядам, а тем более к таким, которые унижают чье-то достоинство.
Это его презрение к мнению «большинства» и острое чувство справедливости, заставляющее его поддерживать гонимых.
Это его презрение к личной безопасности и постоянная готовность пожертвовать своим благополучием ради своих принципов.
Это его уникальное упрямство, которое можно было бы назвать стариковским, если бы оно не было ему присуще с детства.
Но, в отличие от датского короля и датчан, дружно надевших повязку со звездой Давида, когда немцы решили выделить этим знаком евреев оккупированной ими Дании, Эйнштейн, став в ряды «паршивых евреев», попытался уяснить себе, что же собой представляют те, к кому он был причислен немецкими «борцами за чистую науку». Сборник его статей, речей и писем по «еврейскому вопросу», впервые изданный на русском языке в 1991 году в Иерусалиме, насчитывающий около 60 страниц (напомним, что для Эйнштейна, «уложившего» свою общую и специальную теорию относительности в 70 страниц текста, это огромный объем!), ярко отражает этапы его проникновения в сущность еврейства и еврейской истории.
