Александр Иличевский - Соляра
(Мне однажды подумалось, что это явление чем-то схоже с обрядом лечения испуга: со мною был случай в детстве – ничего страшного, как ты бы сказал: «Живы бы мы все равно не остались», а так: ушибы, шишки, но испугалась жутко: текущий ужас по ночам, провалы шока: однажды застыла без чувств на прогулке в парке. Чувствую: Ник-нак, словно требуя вернуться, пачкает куртку передними лапами, подталкивает, лижет, но вдруг испугавшись, визжит, отпрыгивает, скулит, юлит, оглядывается, лает отчаянно, призывая на помощь… Меня тискают, трут щеки, уши, пытаясь вызвать движение, чувство: стеклянный – я гляжусь в пустоту, и она отражает меня, скупа – взгляд, – и, очнувшись, оказываюсь в унизительном состоянии истерики – это я особенно помню: рыдания, крики… И вот после того как меня «посмотрел» доктор Лифшиц (живет теперь в Бостоне, папа с ним встречался недавно: хорошая практика, здоровые пациенты): «Хотите – ведите к знахарке, хотите – везите в Минводы, здесь ничего – не какая-то там наука, а я не способен сделать».
Ну да, меня свезли на воды, и затем пол-лета я барахталась в санаторном «лягушатнике» в Евпатории – глотала взбитый воздух в удушающем анисом лечебном коктейле, до мушек в глазу читала…
Как привезли домой, повели к знахарке. Та поставила мне на голову миску с водой, пошептала, и я проснулась.)
…А затем и в прихожей: нужен ли свитер или достаточно будет надеть ветровку, – и вновь замедление: Глеб мучительно морщится: ворох тряпок второпях теребится безрезультатно и вредно, – срываются вещи, ложатся в беспорядке на пол…
– Держи свою палку, вот ведь как кстати она отыскалась! – Ну, теперь сторожевым шавкам в этот раз достанется на орехи.
И вот – отвергнув свитер и не найдя ветровку, надевает Глеба плащ, подвернув до локтя рукава:
– Наконец-то…Глава XIV. Гости
Масштаб . Сегодня Глеб проснулся с трудом и, находясь в некоторой неге и потягиваясь, обнаружил, что у него гости.
Дотянуться до сладкого зевка ему так и не удалось: сраженный внезапным присутствием, он судорожно оглянулся в окно, удостоверяясь в своем местонахождении.
Было уже светло, и слабый шлейф мутного света, изгибаясь, струился до пола – по нему расползался медленными студенистыми складками.
Ничего спасительного в слепом окне – и под ним – не обнаружилось, и пришлось снова вернуться взглядом к гостю.
Это было нечто, которое, уютно устроившись у него на животе поверх одеяла, мирно почесывалось, время от времени взглядывая в его лицо. Деловитая умиротворенность, с которой существо занималось своим утренним туалетом, несколько притупило острие ужаса, чьим внезапным источником оно происходило в своей непосредственной близи.
Это дало возможность рассмотреть подробности.
Размером с кошку, нечто имело прижатые, устремленные к загривку ушки. Комочек тельца был неровно покрыт коричневой, потертой в выпуклых местах шерсткой. Существо порывисто водило по ней мохнатыми лапками с кожаными, сморщенными, как у младенца, ладошками.
Всмотревшись в подвижное личико миниатюрной головки, Глеб потрясенно узнал точную уменьшенную копию лица своего брата.
Последнее обстоятельство было настолько чрезвычайным, что даже возбудило в нем интерес, – и когда таковой потеснил немоту испуга и сердце осторожно начало вновь проталкивать душу к яви, Глеб попробовал с этим существом заговорить.
На удивление, оно охотно отозвалось, и через какой-нибудь десяток фраз их беседа приобрела вполне трезвый характер взаимных расспросов.
Глеб довольно скоро привык к необычному виду гостя, чему немало способствовало его вернувшееся к жизни внимание.
Благодаря которому выяснилось, что внешность пришельца суть кукольное воспроизведение облика Петра, а увиденные им поначалу в спешке страха ушки и лапки – всего-навсего части несуразного одеяния: теплые наушники и варежки. Впечатление шерстки объяснялось наличием заношенного мехового комбинезончика, который, по объяснительным словам Петра, он теперь вынужден носить в связи с наступлением осенних холодов.
Движения, принятые Глебом за почесывания, оказались обыкновенными попытками расстегнуть на себе непослушную молнию комбинезона.
Вскоре Глеб понял, что ему так и не удастся сложить из череды невнятных звуков законченную фразу, которая одновременно могла бы быть понята предполагаемым собеседником (последний, не прекращая теребить застежку, сначала раздраженно морщился в ответ на эти мычания, а потом и вовсе перестал смотреть на Глеба, полностью поглотившись своим занятием), и вместе с тем коей он смог бы правильно передать вовне свое дикое отношение к происходящему. Потому он умолк и постарался сосредоточиться.
Наконец инстинктивно решив, что с явлениями бреда нужно бороться бредовыми же средствами, Глеб спросил:
– Как вы сюда попали? – И, симулируя в интонации спокойное удивление, пояснил: – Ведь все кругом заперто?
– Да равно так же, как и вы – я тоже житель, – смутно, но кратко объяснил гость, продолжая теребить застежку. После паузы, занятой досадной возней, он попросил: – Вы не могли бы мне с этим помочь?
Глеб выпростал из-под одеяла руки, в два рывка справился с «молнией», но при этом застежка как-то неловко скользнула в бок – и ущипленный гость взвизгнул, легонько хлопнув его по руке:
– Осторожней!
Тут же, пыхтя, он стал высвобождаться из надоевшего одеяния:
– Фу-у, наконец-то, ну и топят здесь у вас.
Глеб поправил подушку и выбрался из одеяла повыше.
Существо, выпростав себя из комбинезона и оставшись в свитерке и джинсах, теперь усаживалось по-турецки у него в ногах.
Глеб отчего-то вспомнил байку, что трупы космонавтов Волкова и Комарова, погибших в результате разгерметизации спускательного аппарата, приземлились в уменьшенном – один к трем – масштабе.
– Да, топить-то топят, а толку пшик, – поддержал разговор Глеб, с любопытством разглядывая крохотные ботиночки. – Мне бы сейчас хоть в полымя, хоть в холод – только б на волю податься: уж семь месяцев как трублю здесь без продыху. Вот вы, например, как сюда проникли? – снова не вытерпел узник, догадываясь о какой-то неизвестной ему возможности.
– Как проник – неважно, вам туда все равно не пролезть, – решительно ушел от ответа гость. – Говорю ведь, ничего удивительного, я тоже житель, только более давний, старожил, так что мне это привычно.
– Простите, житель чего? – недоумевал Глеб.
– Да вот того самого, будь оно неладно, – еще более отклонился в сторону от объяснения гость. – Поверьте, сейчас мне не до описаний. – И чтобы перевести тему окончательно, поинтересовался: – Как тут у вас насчет курева?
Потянувшись, Глеб вынул из тумбочки пачку «Беломора». Человечек, пристроив папиросу наподобие кальяна на коленке, стал приминать мундштук, забавно пристукивая с боков кулачками. Наконец справившись с картонной трубой, гость достал из кармана крошечный коробок, чиркнул сразу тремя спичками, вытянул руку – как тромбонист с сурдинкой – и стал водить пламя кругами по лохматому торцу папиросы.
Глеба поразило, что он затянулся в полный рост, с наслаждением – и не закашлялся, а даже от удовольствия – и заодно от дыма – сощурил глаза. От гостя при этом повеяло таким спокойным уютом, что Глебу тоже захотелось закурить.
Но прежде, подумал он необычно трезво, неплохо было бы выпить кофе.
– А не хотите ли кофе, у меня – чайник электрический, импортный, вскипает за семь минут? – поделился своим желанием Глеб.
– Пожалуй, не откажусь, – живо откликнулся гость, но тут же спохватился: – Только вот что. Вы воду для питья откуда берете, из-под крана? – Дым пропыхал вместе со скороговоркой.
– Нет, из крана хлоркой отдает, мне Елена отфильтрованную приносит. – Глеб кивнул на пластиковую бутылку, стоящую на тумбочке.
– Я так и знал, – схватился за голову гость, – я так и знал. Вам что, лень воду прокипятить лишний раз?! Это ведь та еще курица… Гнали бы вы эту сволочь с самого начала, беды бы тогда меньше поднабрались… Вот повадилась, подлая, на лакомое, – негодовало кукольное подобие Пети на отравительницу Елену.
– Подождите, неужели вы подозреваете, что… – не поверил, но стал сомневаться Глеб.
– А вы как думали? – тщетно пытаясь ладошкой стряхнуть с постели упавший комочек пепла, отрезал гость. – Она не тому еще папашей своим обучена. В мое время так меня оприходовала, что я жив еле-еле – сами видите, как, – остался.
Глеб взвился от услышанного и сел на кровати. Кулаки его сжались.
– Только не нужно кипешиться, спокуху держим в образе, – предостерег гость.
Вскочив, он шнырнул по постели к тумбочке, ткнул, как дротиком, в пепельницу папиросой – и обхватил двумя ручками плечо Глеба:
– Пожалуйста, успокойтесь, я, может, за тем и пришел, чтобы помочь… Э-э, ну это уж совсем не годится…
Глеб не реагировал, входя неуклонно в ступор.
– Вы по… понимаете, – от ужаса осознания Глеб едва сдерживал слезы, – я догадывался, да, я догадывался, но все-таки не верил… Я чувствовал вину… себя виновным, хотя и не понимал, в чем именно.
