Николай Климонович - Цветы дальних мест
Несколько раз открывал Володя рот, вспотел, чихнул, но так ничего из себя и не выдавил.
Парень опирался о его плечо. Смотрел-смотрел на огонь, раскрыв рот, да и задремал. Теперь он мирно покачивался в такт своему дыханию — то налегал на Володю, то клонился в противоположную сторону, и приходилось его придерживать. И ничуть не успокаивали эти волны беззаботности и дремы. Напротив, псе более одиноким себя чувствовал Володя, одиноким и беззащитным перед необходимостью позорного покаяния. Все больше раздражался он внутренне оттого, что чужую, в сущности, оплошность должен унижаясь, расхлебывать, как дурак… К счастью, Телеген первым нарушил молчание.
Он сказал негромко несколько слов, Чино помедлил с переводом, а Телеген смотрел на Володю чистыми глазами, терпеливо, почти ласково, будто дожидался, что и по-казахски сказанное до Володи так или иначе дойдет. И улыбнулся.
Володя дипломатично ухмыльнулся в ответ, но перевод, который Чино нехотя процедил сквозь зубы, облегчения не принес.
— Он спрашивает, у вас там праздник сегодня, да?
Володя понял, что разговор этот ведет все в ту же сторону, его еще раз в пот бросило. Он даже передернулся непроизвольно, и рядом вздрогнул парень, но не пробудился. Что-то зашипело в очаге, пламя моргнуло и померкло, заметная глазу тонкая струйка дыма, томительно изогнувшись, медленно полилась вверх, но уже под потолком неожиданно резво скрутилась и шмыгнула в дымоход.
— Да, — выдавил Володя, — д-день рождения.
Тут бы ему и перейти к делу, но он, помявшись, решился уточнить:
— У начальницы… у Людмилы… в-вы ее знаете.
Последнее было глупо говорить. Телеген прищурился.
— Люд-ми-ла — да! — старательно выговорил он. И снопа замолчал, глядя на Володю поощрительно и поблескивая глазами.
Тот и теперь ни на что не решился, а только пуще осердился, что с ним играют, по-видимому, в кошки-мышки.
И снова воцарилась тишина, хоть святых выноси.
Что-то явственно поскреблось, потом пошуршало, потом поскреблось опять — в стороне входного лаза.
— Тарпаха! — с отчетливым перекатом на «р» выкрикнул Телеген.
— Ч-что? — вздрогнул Володя, и парень, очнувшись, открыл глаза, похлопал ресницами, медленно вспоминая, что к чему.
— Тарпаха, — твердо, как приговор, повторил Телеген, и это непосильное «р» в непонятном и грозном слове показалось Володе особенно зловещим.
— По-русски — черепаха, — подсказал Чино.
Он не смотрел больше на огонь, а из-под свесившейся челки уставился прямо Володе в лицо.
— Ч-что — ч-черепаха? — размазал Володя, стараясь под пристальным этим взглядом держаться-таки молодцом.
— Черепаха в дом ползет, — пояснил Чино без выражения. — Сейчас пойдет про войну рассказывать.
Телеген и вправду что-то быстро проговорил. Чино сплюнул на землю рядом с очагом, равнодушно налил в дядюшкину пиалу водки, себя тоже не забыл и перевел:
— Его во время войны мать посылала черепах собирать… Его и мою маманю… Панцири терли, муку получали…
— Т-то есть? — переспросил Володя, окончательно окаменев лицом и глядя на Чино не моргая.
— Панцири терли, муку получали, — повторил тот безучастно, а Телеген согласно и печально покачал головой и снова выпил.
И невозможно было что-либо понять, прочесть. Ни на лице Чино, не похожего теперь на того человечка, который только что катался в пьяной истерике по земле, ни по лицу Телегена, которое не дрогнуло, не дернулось, не скривилось, а сохранило полное достоинство и непроницаемость, пока водка в очередной раз пролилась к нему в брюхо. Все казалось у них наизнанку, с ума можно было сойти, на них глядючи.
Володя вздрогнул, когда Чино поднялся на ноги. Но тот шагнул не к нему, а к выходу, нагнулся, подобрал черепаху и выбросил за порог. На секунду, пока он приподнимал полог, стало слышно, как там гуляет ветер на воле, но снова все стихло, замерло, сперлось.
— М-мы пришли, — начал Володя и прокашлялся, — … п-пришли сказать…
Телеген приподнялся на локте и внимательно смотрел ему в рот.
— П-пришли сказать…
Телеген, все глядя Володе в рот, произнес несколько слов.
— Он вам ее дарит, — перевел Чино.
— К-кого? — осекся Володя.
— Он вам дарит овцу на день рожденья. Овцу, которая к вам приходила.
— Она не п-приходила к нам, — пролепетал Володя, чувствуя суеверный ужас.
— Не-ет, — покачал головой и парень, подслеповато вглядываясь в лицо Телегена, которого, кажется, только что признал.
— Все равно — дарит, — отрезал Чино, а Телеген сделал какой-то знак рукой, мальчик сошел с его ног и нырнул с глаз.
— Он дарит ее этой вашей… — уточнил Чино, и Телеген усиленно закивал головой, потом медленно и растягивая губы прошептал:
— Люд-ми-ла.
— А то м-мы можем заплатить, — ободрившись, предложил Володя.
— Должны, — встрял и парень, видно совсем очухавшись. — А то мы не нарочно… То есть это не мы, а нас…
Володя пхнул его локтем в бок, парень икнул, скривился, свял.
— Подарок — да, деньга — нет! — сказал Телеген. И сел с внезапной поспешностью на своем ватном ложе. — Мой баран — она баран, — добавил он еще непонятнее, но страстно.
Глаза его странным образом выкатились, округлились, ладонь дважды разрубила воздух, мотыльки пепла прянули вбок.
Он вытянул руку, как оратор. Чино выставил в его горсть смоченную водкой пиалу, и, не отрывая вспыхнувших глаз от лица гостей, Телеген высосал дозу, содрогаясь и будто еще объясняя телом что-то; быть может, тост произнося в честь именинницы или в любви признаваясь. Пиала вывалилась из рук наземь, сделала два неуклюжих оборота и с глухим звоном замерла.
— М-может, н-не надо, — попытался еще раз возразить Володя, инстинктивно отодвигаясь, и так опасливо, будто им предлагали в подарок не украденную ими же овцу, но: шею на память.
— Дарит — бери, — быстрым шепотом сказал Чино, оглядываясь на дядюшку вместе и опасливо, и воровски. — Он на вас жаловаться хотел, а сегодня, видишь, дарит! Да ему что, у него знаешь сколько овец в месяц пропадает? — Говоря это, он тыкал в руки гостей пиалы с водкой. — Сейчас, к примеру…
— О-о-о-у, — сказал Телеген, по-прежнему стоя на карачках и буравя чрезмерно нежным и сырым взглядом Володино лицо. Помолчал в задумчивости и снова свыл, чуть поводя растроганно головой: — О-о-у.
— Ч-что это он?
— Может, поет, может, еще что, — мрачно бросил Чино, недовольный, что его перебивают. — Выпьем?
Механически Володя чокнулся с ним, а парень вдруг захлопал в ладоши.
— О-о-у-у, — взвыл Телеген еще громче, видно польщенный.
— Вот сейчас, к примеру, — продолжал Чино, жадно выпив и отдышавшись, — он уже неделю пьет. Он пьет, а тетка пасет. Так сколько она потеряет, а?
— О-о-у-а, — разнообразил свою песню Телеген, опустился на зад и подтянул колени к груди.
— Во сколько потеряет! — выкрикнул Чино зло. — Совхоз все спишет, да. Каких соберем — хорошо, а каких нет — спишут! Совхоз-то бога-атый.
Тут он почти с ненавистью взглянул на дядюшку, который, надув грудь, шевелил ногами в воздухе и мотал бритой головой туда-сюда, вытягивая шею.
— Деревня, — прорычал Чино.
Меж тем Телеген пел все громче, повизгивая, а глазами все яростней и ядовитей впиваясь в Володю.
— Н-ну-ну, — сказал тот и вытянул перед собой растопыренную ладонь. — Спасибо за все, но мы пойдем, пожалуй. Нам уже п-пора…
— Зачем пора? — вдруг вскрикнул Чино и закричал тонким голосом: — Совсем не пора, рано еще!
— Пора, — помаргивая, подтвердил и парень, которого Володя, поднявшись на ноги, тянул за собой за рукав.
— Нет, не надо!
Чино тоже вскочил проворно, метнулся наперерез, преградил им путь к выходу. На лице его возникла давешняя гримаска — обиженная, плаксивая, обезьянья.
— Не надо так! Нельзя! — провизжал он. — Не уходите! Грязные его пальцы потянулись опять к вороту, казалось, еще секунда — он снова ударится в истерику, бросится на землю, примется вновь кататься и плакать.
— Это ты все! — набросился он на дядюшку неожиданно. — Гости пришли, а ты напился! Петь вздумал!
До сих пор Чино держался в меру, но почтительно, но теперь орал грубо, некрасиво выворачивая губы и брызгая слюной. Детские лица попрятались в темень дальнего угла. И тут стало ясно, отчего Чино не соблюдает больше возрастной субординации. С испугом гости увидели, что дядюшка весь опал и сдулся. Зрачки его выкатились на самый лоб, брови разъехались в стороны, рот хватал воздух, руками он ощупывал судорожно свою грудь. Потом издал последний звук горлом и повалился с размаху на спину.
Пришибленные, не сводя глаз с Телегена, гости автоматически поопускались снова на кошму.
И Чино тут же утих.
Невозмутимо поковырял в углях, ухмыльнулся удовлетворенно, на дядюшку скосив черный глаз, пошатываясь, со стуком опрокинув какую-то посуду, достал из темноты треногу, установил над огнем. Потом извлек оттуда черный же чайник, долго прилаживал дужку на крючок, подвесил наконец, потянулся разлить водку, споткнулся и пьяно подмигнул:
