Ольга Паволга - Записки на запястье
— Марина, смотри с удивлением! Нет, не так, ты не залетела, тебе что-то подарили!
У модели Жени все время заминаются брюки, костюмер вынуждена через раз подбегать и двусмысленно приседать перед ним на колени. Ассистент не ленится каждый раз громко смущать её:
— Та-ак, блондинку в кадр!
Поскольку клуб — гольф, повсюду мячики.
В туалетах в сосудах для мыла, в цветочных вазах, в икебанах, на картинах, на столах. Клюшки, меж тем, ни одной. Со Стасом:
— Слушай, там гольф-клуб, да? Значит, все девочки будут в юбочках?
— В гольфиках.
Никто из реквизиторов никогда не задаст тебе вопросов, что бы ты ни попросил. Молча всё дадут.
Абсолютно побелевший Глеб, вбегая в раздевалку:
— Немедленно дайте мне использованный чайный пакетик!
Открывают ведро, достают, протягивают. Возвращается, довольный:
— Я им там паркет поцарапал, вот, замазывал.
Члены клуба разглядывали процесс съёмки опасливо, их кашемировые свитера, кажется, слегка щетинились. Персонал не решался их просить уйти из кадра, и на «посте» приходилось стирать их наивные, осторожные оленьи лица, смотрящие в камеру так, будто бы в заповедник пришли браконьеры.
Вообще февральМне все время кажется, что я живу какой-то женщиной, которую мне изначально назначили, как в кукольном театре руке актера дали куклу. Ты можешь внутри крутиться, как хочешь, но снаружи всегда будет Пьеро или линялый пудель, а даже если принцесса, то всегда в одном и том же платье. Обидно, что форма задана так уж безвозвратно. И даже во сне ты — это всегда ты, наряд принцессы может только портиться или наоборот — новеть, но его не снять. Я с большим интересом смотрю на людей, разглядывая в них эти руки, которые не виноваты в своих платьях.
На рабочих съёмках этот процесс превращается в настоящее дефиле в свете софитов, потому что модели и актёры — это те, у кого платье — хлеб.
Стас, наряженный в костюм гвардейца для массовки, глухо стучит по коридору сапожищами, оглядывает себя, тихо в пол:
— Как на утреннике…
Побледневшая костюмер, в разведённых от растерянности руках несёт лист с эскизом костюма:
— Стас, Оля, вы меня убьёте, но вы поставили в макет слишком маленькое фото, а вблизи…
— Ира?
— У королевы платье в огурцах.
— Ира!
Я сижу и соображаю:
— Королевское платье в огурцах, какой воспалённый мозг это мог родить…
— Я дурак, не рассмотрел.
— Королева в солёных огурцах как закуска…
— Оля! Турецкий огурец! Это такой узор.
Кстати, из двадцати мной опрошенных людей девятнадцать знали, какой он — турецкий огурец.
Вчера на кастинге главный герой, отчаянно работающий под Джонни Деппа, попросил меня:
— Предупредите меня перед нажатием кнопки, я втяну подбородок, я так больше похож.
— Вы умеете втягивать подбородок?
— Я научился.
Теперь он, просматривая по одному кадры:
— Толстый, нетолстый, толстый, нетолстый, нетолстый, нетолстый, нетолстый. Нормально, я доволен.
На съёмки главный герой, который умеет худеть подбородком, приходит небрежный, светлый и расслабленный, как будто он в замшевых мокасинах на босу ногу. Изящно курит, сквозь дым показывает в маленькой камере, вынутой из бархатного мешочка, снимки с какой-то съёмочной площадки, где он, как обычно, в камзолах и перьях:
— О, а это вы тут кто?
— Да говно полное.
Отрицательный, в смысле, персонаж, подлец.
Гример, актёр, фотограф, арт-директор — все над эскизом:
— Так, ну что мы тут делаем с мальчиком?
— Я вас очень прошу, сделайте, чтобы я не был жирной свиньей, — просит главный герой.
После серии кадров смотрит на результат:
— Ну пидорочка, конечно, дал пару раз…
Отрабатывает разные эмоции, в том числе улыбку, смех, счастье:
— Не, ребят, я сделаю, как скажете, но это будет солнечный пиздодуй.
По задаче ненависть, злоба, агрессия и нежный мальчик, чтоб не ржать, орёт в объектив «сука» и «мясо», настраивается в общем, как умеет, фоном в студии звучит радио.
— A-а, песня, зараза, про любовь, я начинаю отыгрывать, растекаюсь!
Теперь обаяние, кокетство, томная полуулыбка.
— Ну это у меня называется «Щас трахать буду!»
С площадки уходит вылитым Деппом в очках и ушанке с висящим ухом, грустно рассказывая, что сегодня годовщина знакомства с женой и она ждёт его второй день со сковородкой наготове.
Главная героиня — настоящая королева. В студию приезжает чуть раньше меня, я вижу, как она в золотистой шубке выходит из мерседеса, аккуратно переступая через комья грязи. В платье она — богиня, каждая линия лица — идеал, нос и скулы — обрежешься, губы — розы, шёлковые подушки. Их уголки будто бы с проволочным тончайшим каркасом, слегка загнуты к верху так, что всегда слегка улыбаются. Пальцы, ключицы, спина, шея под забранными волосами — смерть немедленная. Я сто раз себе повторяла: нельзя позволять им открывать рот, я бы тогда верила в ангелов. Но королева произносит первое слово и слово это — «чё?».
В костюме глубокое декольте, героине не хватает форм, костюмер, всегда немножко бог, подтягивает действительность к платью. Королева, опуская подбородок:
— Господи, как хорошо, когда есть грудь. Знаете, меня недавно опозорили, снимали в прозрачном платье, нужно было белье, а моё не подошло. Послали в салон, спрашивают меня — какой размер, я отвечаю, что 2 Б, а они поспорили все между собой, что у меня первый, я со слезами доказала, что у меня два, два у меня.
Съёмки это всегда долго, муторно и нервно, фотограф, модель, арт-директор работают, все остальные ждут. Костюмер, продюсер, ассистенты, гример долго ждут и ни на шаг не уходят, потому что от каждого что-то может быть нужно и обязательно внезапно. Я то жду, то работаю, потому что я вообще непонятно кто — копирайтер, который вечно торчит на площадке.
С какого-то момента устают все разом, вот кто-то повысил голос, и чувствуется, что сейчас начнутся нытье, бесконечные чаи и покурить, а снимать ещё вагоны. Продюсер делает воодушевление голосом, встает в дверном проёме:
— Ребята, мы же одна команда, мы все делаем одно дело, должны друг друга уважать, давайте работать!
И теперь это основа всех диалогов.
Актёр в тесном костюме:
— Так, конечно мы одна команда, а натирает только мне.
— Дай сигарету.
— Не дам. Последняя.
— А мы ведь, падла, одна команда…
— Я в туалет, но что мы одна команда, я помню.
— Так, чья была в ванной зубная щетка, я ей делала гвардейцу бороду и потом выкинула.
— Это Юры, художника. Но он не из нашей команды.
У меня хорошая работа, я могу часто видеть как Пьеро, внутри которого рука, одевается в другого Пьеро, и его, второго, рука уже не может почувствовать. Поэтому всё актёрство немного фальшиво, всем фильмам веришь только потому, что хочешь взглянуть хоть на кого-то кроме себя и закрываешь глаза на чужие заплатки и грим.
ВрассыпнуюВ агентстве третий день идет кастинг. Мне больше всего нравится делать первый кадр, где все актеры у меня с номерком, чтобы их можно было различать, трогательные, как библиотека цифр на парте первоклассника. Несколько проектов идут параллельно, актёры с моделями идут вперемешку, не всегда отличишь с первого взгляда, кто есть кто. А с первого слова — сразу. Актеры всегда разговаривают:
— Я закончил ВГИК. Вы знаете, что Шекспир был сумасшедшим? Нет, а вы вспомните, где был первый поцелуй Ромео и Джульетты… На верёвочной лестнице!
— Я сейчас в очень важном проекте снимаюсь. Я — спина Джигарханяна на общих планах. Мне нельзя звонить после восьми утра.
Разбираю фото кастинга, часто не могу определиться, в какой проект отправить тот или иной персонаж, сильно мучаюсь. Подходит Стас, тихо говорит мне:
— По опыту говорю, создай просто отдельную папку «мудаки».
Стас, раскачиваясь на носках, размышляет вслух, с молоком ли он хочет кофе. Я, не отрываясь от записей, говорю, мол, брось монетку. Через секунду слышу гулкий рассыпающийся звук мелочи, брошенной в стену.
Стас рассказывал про копирайтеров корейцев, сочинивших рекламу: «Даже ваша собака понимает, как вкусны блюда из колбасы». Неделю, говорит, рыдал. Корейцы, собаки, еда.
Со Стасом ищем идею:
— А представь — прерии, закат, ковбои, шляпы там, красное солнце…
— Очнись, даже Мальборо после «Горбатой горы» сменили имидж, после этого фильма больше нельзя играть в ковбоев, понимаешь.
— А давай возьмём этот фильм, где в конце всё горит.
— Какой?
