Владимир Войнович - Сказка о глупом Галилее (сборник)

14 МИНУТ ДО СТАРТАЗаправлены в планшеты
Космические карты,
И штурман уточняет
В последний раз маршрут.
Давайте-ка, ребята,
Закурим перед стартом,
У нас еще в запасе
Четырнадцать минут.

Припев:

Я верю, друзья, караваны ракет
Помчат нас вперед
От звезды до звезды.
На пыльных тропинках
Далеких планет
Останутся наши следы.

Наверно, нам, ребята,
Припомнится когда-то,
Как мы к далеким звездам
Прокладывали путь,
Как первыми сумели
Достичь заветной цели
И на родную землю
Со стороны взглянуть.

Припев.

Давно нас ожидают
Далекие планеты,
Холодные планеты,
Безмолвные поля.
Но ни одна планета
Не ждет нас так, как эта
Планета голубая
По имени Земля.

Припев:

Я верю, друзья, караваны ракет
Помчат нас вперед
От звезды до звезды.
На пыльных тропинках
Далеких планет
Останутся наши следы.

Если тебе одиноко взгрустнется,
Если в твой дом постучится беда,
Если судьба от тебя отвернется,
Песенку эту припомни тогда.

Припев:

Рулатэ, рулатэ, рулатэ, рула,
Рулатэ, рулатэ, рула-ла-ла,
Рулатэ, рулатэ, рулатэ, рула,
Рулатэ, рулатэ, рула-ла-ла!

В жизни всему уделяется место,
Рядом с добром уживается зло.
Если к другому уходит невеста,
То неизвестно, кому повезло.

Припев.

Если случайно остался без денег,
Верь, что придет измененье в судьбе,
Если ж ты просто лентяй и бездельник,
Песенка вряд ли поможет тебе.

Припев.

Песенка эта твой друг и попутчик,
Вместе с друзьями ее напевай.
Если она почему-то наскучит,
Песенку эту другим передай.

Припев:

Рулатэ, рулатэ, рулатэ, рула,
Рулатэ, рулатэ, рула-ла-ла,
Рулатэ, рулатэ, рулатэ, рула,
Рулатэ, рулатэ, рула-ла-ла!

Там лампочка качалась во дворе
И вырывала конуру из мрака.
В той индивидуальной конуре
Жила-была дворовая собака.

Два жениха ходили в гости к ней.
Один нес кость, украденную где-то.
Другой был и богаче, и щедрей,
Он приносил ей рыбные котлеты.

А третий не годился в женихи.
Он был поэт и скромен, как поэты.
Он приходил, пролаивал стихи
И ничего не требовал при этом.

Ушами хлопал, лапою махал,
Пел о любви, о чести и отваге.
Он был поэт и вовсе не нахал,
Чем и смутил он сердце той дворняги.

Однажды, появившись во дворе,
Два пса тащили кости и котлеты.
И вдруг узрели оба в конуре
Лохматый профиль нашего поэта.

Два пса любили преданно одну
И только в этом были виноваты.
Два пса тоскливо выли на луну,
Как будто пели «Лунную сонату».

Я покинул этот город так давно,
Когда было черно-белое кино,
Когда женщины носили креп-жоржет,
И вначале был судьбы моей сюжет.
Здесь родился я, учился и взрослел,
Здесь я в небо предрассветное взлетел,
Здесь я девушкам свиданье назначал
И охотно их крюшоном угощал.

Где я только ни летал и ни бывал,
Этих мест я никогда не забывал,
Пыльных улиц, переулков, площадей,
Закоулков малой родины моей.
Помню комнаты любимый уголок,
Руки мамины и бабушкин пирог,
И подругу, что была ко мне добра,
Ну и друга помянуть пришла пора.

Я по городу потерянный хожу,
Самого себя следов не нахожу.
Молодой навстречу движется народ,
И никто меня уже не узнает.
Что ж, признаюсь, примирился я давно
С тем, что жизнь – односерийное кино.
Израсходован полученный аванс,
И вечерний завершается сеанс.

Одежду небрежно на стул уронив,
Мой муж, ты твердила, ужасно ревнив,
Он свой пистолет не снимает с ремня,
Узнает, застрелит тебя и меня.
А я отвечал, что за нашу любовь
Готов я до капли пролить свою кровь,
За счастье свиданья-слиянья с тобой
Готов согласиться с ценою любой.

Был короток песенки этой мотив,
Нас выследил нанятый им детектив.
Гнев злобному мужу глаза застелил,
Тебя он простил, а меня застрелил.
Я в жизни любил приключенья и риск,
Цветет на могиле моей тамариск,
И надпись на камне холодном видна,
Что я за любовь расплатился сполна.

Сюда регулярно чужая жена
Приходит одна и стоит дотемна.
Платком отирает от пыли гранит,
Цветы поливает и землю рыхлит.
А жалкий убийца, рогатый урод,
Железо решетки уныло грызет.
Жена передачи не носит в тюрьму,
И это, конечно, обидно ему.

Обидно, что не израсходовал он
Второй, для нее припасенный патрон.
Привычка тогда подвела подлеца
Нигде ни за что не платить до конца.
И с мыслью простою он не был знаком,
О том, что любовь не удержишь замком.
Постылая участь досталась ему
За то, что не знал он цены ничему.

Лежу я в земле, но жестокий урок
Мне вряд ли пошел бы когда-нибудь впрок,
И если бы только я снова воскрес,
Я б тот же к тебе проявил интерес,
Готовый опять за любовную страсть
От пули ревнивца упасть и пропасть,
Поскольку и миг обладанья тобой
Достоин цены и расплаты любой.

Я никого не трогал,
Лишь повести кропал.
Но с отчего порога
Был изгнан и попал
За дальние пределы,
На чуждые пиры.
Но где-то конь мой белый
Гуляет до поры.
Живу себе приватно
В селении Штокдорф,
А хочется обратно
Хотя бы в Шатурторф.
Обратно не пускают —
Граница на замке,
Но призрачно мерцает
Надежда вдалеке.
Когда-нибудь родная
Страна простит меня,
Тогда и оседлаю
Я белого коня.
На свой прощальный вечер
Я созову друзей.
Скажу ариведерчи
И ауфвидерзейн.
И в путь по всей Европе
Отправлюсь налегке,
Откроется мне в Чопе
Граница на замке,
А там уж под ногами
Родимая земля
Усыпана цветами
До самого Кремля.
И Спасские открыты
Ворота, словно встарь.
В палате Грановитой
Я буду жить, как царь.
Продам седло и лошадь,
Велосипед куплю,
Перо свое заброшу,
Талант свой утоплю.
Что написал, зарою
Поглубже где-нибудь.
За то звезду Героя
Повесят мне на грудь.
И лично Окуджава,
Мой подвиг оценя,
От имени Державы
Будет песни петь,
Играя на коленях у меня.

Воспоминаний полая вода
Сошла и ломкий берег полустерла…
Нальем в стаканы виски безо льда,
Ополоснем сухую полость горла.
И обожжем полуоткрытый рот
И помянем, мой друг и собутыльник,
Давнишний год, метро «Аэропорт»,
Шестой этаж и белый холодильник,
Который так заманчиво журчал
И, как Сезам, порою открывался,
И открывал нам то, что заключал
В холодных недрах своего пространства.
Пусть будет он во все века воспет
За то, что в повседневности враждебной
Он был для нас как верный терапевт
С простым запасом жидкости целебной.
Была его сильна над нами власть,
Была его к нам бесконечна милость…
К нему, к нему душа твоя влеклась,
Да и моя к нему же волочилась.
А на дворе стоял густой застой,
И серый снег топтал топтун ущербный,
А нас на кухне ждал накрытый стол
И холодильник открывался щедрый.

ЧУДО

(Ето стихотворение было навеяно событиями перестроики и посвящено еи и надеждам, рожденным ею)Мятежный член художника Да Винчи
Летал над потрясенною Европой,
То к звездам поднимался горделиво,
То опускался ниже облаков.
Случилось это вроде в понедельник,
Или во вторник, или… врать не буду…
Короче, был обычный будний день.
Обычный день, привычная работа,
На рынках шла небойкая торговля
И в магазинах что-то продавалось,
Толпились покупатели у касс.
Ученики за партами сидели,
Водители сидели за штурвалом,
В мартенах сталь варили сталевары,
И повара в котлах варили суп.
По всем дорогам ехали кареты,
Возы с поклажей и автомобили,
Шли железнодорожные составы,
И по морям спешили корабли.
Цвели цветы, росли хлеба и дыни,
И овощи, и фрукты поспевали,
И с криком гомо сапиенс рождался,
Другой со стоном тихим отходил.
Обычный день, но вдруг воскликнул кто-то:
«Летит!». И стал указывать на небо,
Ему никто сначала не поверил,
Но после все увидели: летит!
Повысыпали люди на балконы,
На площади, на улицы, и вскоре
Остановилось всякое движенье
И наступила дикая жара.
Все головы свои позадирали,
К глазам несли бинокли и лорнеты,
И объективы кинофотокамер
Нацелились тотчас же на предмет.
Все астрономы и домохозяйки,
Купцы, шоферы, праздные зеваки
В пустое небо пялили глаза.
Два мужика в траттории открытой
Провозглашали тосты за Да Винчи,
За член его и об заклад побились,
Мол, упадет он иль не упадет.
Торговки рыбой громко хохотали,
А девушки притупливали глазки,
Но все ж порою взглядывали в небо
И прыскали стыдливо в кулачок.
Монахини испуганно крестились
И предрекали светопреставленье,
И говорили, это не к добру.
Когда обыкновенная комета
Появится на небе, это худо,
Но это не комета… Это, это…
Кошмар и ужас, Господи, прости.
И педагоги были в затрудненье,
Как детям объяснить явленье это,
Родители и вовсе растерялись,
Вдруг дети разберутся, что к чему.
А дети впрямь все мигом раскусили.
Был мальчик там по имени Джованни
Иль, может быть, Джузеппе, я не помню,
А помню только, что, взглянув на небо,
У мамы он испуганно спросил:
«Ой, мама, это что еще такое?
Что за предмет такой продолговатый
Над головами нашими летит?»
Конечно, мама несколько смутилась,
Попробовала даже отшутиться,
Потом нашлась: мол, это дирижабль.
Но мальчик был неглупый очень мальчик,
Он в тот предмет попристальней вгляделся.
«Да что ты, мама, это же пиписька,
Ты посмотри, пиписька, – он сказал. —
Такую же у дяди Леонардо
Я видел в бане прошлую субботу,
Точь-в-точь такую, правду говорю».
Прохожий посмотрел на мальчугана,
И дал ему конфету и мамаше:
«Какой ваш мальчик умница», – сказал.
А член летал над сушей и морями,
Пересекал различные границы
И, наконец, приблизился к границе,
Которая обычно на замке.
Его тотчас заметили радары,
Была внизу объявлена тревога,
И прозвучали нужные команды,
И поднялось дежурное звено.
Майор, Герой Советского Союза,
Повел звено вперед по восходящей
На встречу с неопознанным предметом,
Навстречу неизвестности самой.
Звено неслось, оно сближалось с целью
И посылало радиосигналы:
«Снижайтесь плавно и гасите скорость
И идентифицируйте себя!»
Но цель на то никак не отвечала,
Лишь наслаждалась волей и полетом,
То к звездам поднималась горделиво,
То опускалась ниже облаков.
Тогда Герой Советского Союза
На эту цель ужасно рассердился,
Отдал приказ готовиться к атаке,
Отдал приказ атаку начинать.
Четыре перехватчика летели,
А в них четыре летчика сидели,
Четыре пальца точно по команде
Решительно нажали кнопки «ПУСК».
Четыре замечательных ракеты
Четыре цели точно поразили,
Четыре перехватчика при этом
Буквально разломились на куски.
Три летчика немедленно погибли,
И лишь Герой Советского Союза
Живым покинул сбитый самолет.
Майор на парашюте опускался,
А рядом член Да Винчи опускался,
Кружил вокруг, жужжал и корчил рожи
(Коли о члене можно так сказать).
Майор, Герой Советского Союза,
Был вне себя и дико матерился,
И даже плакал от бессильной злобы,
Но что он мог поделать? Ничего.
А враг над ним глумился откровенно,
Парил, кружил, снижался, поднимался
И вдруг пропал неведомо куда.
С тех пор его, насколько мне известно,
Никто нигде ни разу не встречал.
Идут года. Прошли десятилетья.
Майор в отставку вышел генералом
И генералом был положен в гроб.
Давно уж нет и тех торговок рыбой,
И девушек смешливых, и монашек.
А мальчик тот Джованни иль Джузеппе,
Представьте, жив еще и полон сил.
Он стал вполне солидным человеком,
Благополучным, с неплохим доходом,
Весьма примерным мужем и отцом.
Он трубку курит, он гуляет с тростью,
Он думает о печени и почках,
О пользе равномерного питанья
И о вреде безмерного питья.
Пустым мечтаньям он не предается
И в небо глаз не пялит понапрасну,
Теперь его ничем не удивишь.
Года идут, и славная легенда
О чуде, как-то явленном народу,
С годами затухает постепенно,
Стирается из памяти людской.
Но все же есть, есть люди, для которых
Легенда эта вовсе не легенда,
Есть чудаки, романтики, безумцы,
Которые, рассудку вопреки,
Упрямо верят, что наступит время,
Могучий член художника Да Винчи
Вернется к нам, поднимется к зениту,
Разгонит облака, развеет мрак.
Все озарится сказочным сияньем,
Вся наша жизнь тогда преобразится,
Она в чудесный превратится праздник
И никогда не кончится при том.