Джон О'Хара - Жажда жить
Грейс. Не по своей воле. Они всегда первые начинали.
Конни. Ты мне этого не говорила.
Грейс. А что я тебе говорила? Что я сама их заманивала?
Конни. Скотти Борденер и Чарли Джей.
Грейс. Ничего подобного, Конни, я тебе не говорила. Разве что они заставляли меня целоваться. Но сама я с ними не кокетничала.
Конни. А помнишь, как-то прошлой зимой, когда я осталась у вас ночевать, ты сказала мне: «Вот, наверное, классно было бы сразу с двумя целоваться».
Грейс. Конни, либо тебе это приснилось, либо я просто пошутила. Одно из двух.
Конни. Может, и пошутила, но мне ничего не приснилось, потому что я не спала, а чесала тебе спину, по твоей же собственной просьбе.
Грейс. Ну, в таком случае это была шутка.
Конни. Стало быть, я неправильно тебя поняла. Но хорошо, во всяком случае, это шутка, потому что вряд ли стоит целоваться с кем попало.
Грейс. А я и не целуюсь с кем попало. А ты говоришь так, словно я налево и направо…
Конни. Ну, не налево-направо, но частенько.
Грейс. Как ты можешь так говорить, Конни? Ты что же думаешь, что как только я оказываюсь с кем-нибудь наедине, сразу набрасываюсь? Или ему позволяю? Например, Скотти?
Конни. Но именно так ты сама мне говорила.
Грейс. И снова ты неправильно меня поняла. Ну да, мы остались со Скотти вдвоем, и он украл у меня поцелуй. Повезло, можно сказать. Если он говорил тебе что-нибудь еще, значит, врал.
Конни. Скотти? Нет, ничего не говорил.
Грейс. Ну, пусть Чарли Джей.
Конни. И он тоже. Ты сама всегда давала понять, как любишь целоваться.
Грейс. Ах вот оно что. Ясно. Так это я нарочно. Мне как раз и нужно было, чтобы ты так меня поняла — если, допустим, тебе захотелось поцеловать парня или чтобы он поцеловал тебя, ты бы не заподозрила, что я наябедничаю или буду думать, что ты скверная девчонка, раз позволяешь им целовать себя.
Конни. Ах так?
Грейс. Теперь понимаешь?
Конни. Угу.
Грейс. Вот почему я хотела, чтобы ты подумала, как я люблю целоваться.
Конни. Угу.
Грейс. А на самом деле я ребят не люблю. Молодых ребят. А тот, кто подарил мне веер… знаешь, сколько ему?
Конни. Сколько?
Грейс. Двадцать два.
Конни. Двадцать два? Столько же, сколько старине Броку?
Грейс. Так от него и узнала, сколько лет Сидни. Они вместе учились в Лоренсвилле.
Конни. Сидни… как там его? Тот самый, что ли, что гостил у вас на прошлое Рождество? Так он всего сутки в вашем доме провел.
Грейс. Потому я тебе ничего и не сказала. Мы едва обменялись парой слов. А потом он уехал за границу. В Европу. И когда вернулся, подарил мне этот веер.
Конни. А как он его тебе передал? Мама знает?
Грейс. Он и ей подарил такой же, просто должен был подарить, ради прикрытия.
Конни. И она разрешила тебе принять подарок? С виду дорогая вещь.
Грейс. Из Парижа, ручная работа. Конечно, разрешила.
Конни. А моя бы ни за что не позволила.
Грейс. Понимаю, но твоя мать не похожа на мою. Моя пускает меня на бал будущей зимой.
Конни. Знаю.
Грейс. Знаю, что знаешь, но твоя-то тебя не отпустит. Она не похожа на мою. Мы живем по-своему, вы — по-своему.
Конни. Да, верно. Так что там насчет Сидни?
Грейс. Сидни Тейта? То, что я сейчас тебе скажу, ни единая душа знать не должна. Ты обязана поклясться: да поразит меня небо, если скажу кому-нибудь. Даже мне самой. То есть ты даже в разговоре со мной не должна касаться этого, если, конечно, я сама не начну.
Конни. Никому не скажу.
Грейс. Ты не поклялась.
Конни. Да поразит меня небо, если я заговорю об этом.
Грейс. По-моему, Сидни Тейт в меня влюблен.
Конни. Сидни? Влюблен в тебя? Да ведь он всего раз тебя видел.
Грейс. А ты что, сама не понимаешь?
Конни. То есть?..
Грейс. Веер. Намекает, что ждет приглашения на бал. Хочет снова со мной увидеться.
Конни. Грейс!
Грейс. Да?
(Короткая пауза.)
Конни. Он написал тебе?
Грейс. Не мне — матери. Нашел предлог для письма, но я уверена, что он хочет со мной увидеться. Я писала ему дважды. Первый раз после того, как он оставил у нас дома щетку для волос. Вообще-то это было мамино письмо, но она порезала палец и велела мне написать, что мы посылаем ему забытую щетку. Но все это игра. Ничего он не забывал, нарочно оставил. Понимаешь? А во второй раз я послала записку с благодарностью за веер.
Конни. О Боже!
Грейс. Вот так-то.
Конни. А сама-то ты в него влюблена?
Грейс. Время покажет.
Конни. Ты говоришь прямо как твой отец.
Грейс. Но это же естественно, разве нет?
Из разговора между Уильямом Колдуэллом и его женой Эмили, имевшего место в июле 1901 года в гостиной их фермерского дома.
Уильям Колдуэлл. Знаешь, без Грейс дом кажется таким пустым. Нет, не то чтобы пустым, но…
Эмили. Да, да, я понимаю, о чем ты.
Уильям. Первый раз она уезжает одна так надолго. Надеюсь, тоской по дому не будет особо мучиться.
Эмили. Я тоже на это надеюсь, да и с чего бы?
Уильям. Вот-вот. Там ведь, на Кейп-Мэе, полно молодежи.
Эмили. Да, и большинство мне знакомо с прошлого лета.
Уильям. Точно.
Эмили. М-м-м…
Уильям. Ну а если даже ей будет немного не хватать дома, то лично я не против.
Эмили. Да, ничего плохого в этом нет.
Уильям. А с другой стороны, новые знакомства.
Эмили. Вот именно.
Уильям. В особенности новые знакомые. Это единственная причина, отчего я был против, чтобы она осталась дома и не поступала в пансионат. Жаль, что Брок не окончил Принстон. Тогда у нее было бы больше знакомств среди молодых людей.
Эмили. Право, Уилл, обычно о таких вещах беспокоятся матери.
Уильям. Гм-гм. Знаю я одну такую мать, которая, похоже, даже не задумывается на эту тему, вот отцу и приходится…
Эмили. Да думаю я, думаю, Уилл, хотя действительно не беспокоюсь. Прикинь-ка. Грейс обещает стать настоящей красавицей, и если в таком городке, как Форт-Пенн, ползут слухи, что в нем живет одна красивая молодая особа, только одна, молодые люди со всех сторон сюда потянутся.
Уилл. Кто спорит? Когда-то мне доводилось слышать, как ребята на все лады толковали о некоей девице из Ланкастера, а может, Йорка. То ли Йорк, то ли Ланкастер. Целые караваны снаряжали и двигались в Ланкастер, вроде как на пикник, но на самом деле только потому, что там жила эта немыслимая красавица.
Эмили. Джессика Шамбо.
Уилл. Точно! И это был Ланкастер. О Господи, запомнила. Джессика Шамбо. Она вышла… минуту, минуту, да, кажется, за какого-то парня из Балтимора. И как это ты умудрилась не забыть?
Эмили. Да кто ж из нас, девушек, о ней не знал? Кстати, ты уже приготовился принять участие в одной из таких поездок.
Уилл. Было дело. Но ты приняла нужные меры, чтобы меня остановить.
Эмили. Приняла.
Уилл. Гм. Я-то выяснил это только тридцать лет спустя. И как же это у тебя получилось?
Эмили. Это было не так и трудно. Я сказала тебе: «Как тебе эти недоумки, что аж в Ланкастер катят только затем, чтобы взглянуть на смазливую мордашку?» И еще добавила: «Разве может форт-пеннская девушка хоть сколько-то уважать молодого человека, который тащится в такую даль только для того, чтобы посмотреть на незнакомое личико?»
Уилл. Гм… ну-ну. Ради Грейс надеюсь, что нынешних молодых людей так легко не разубедить.
Эмили. Конечно, нет. Нынче из Ланкастера в Форт-Пенн машиной добираются. К тому же наша дочь, если подумать, красивее Джессики Шамбо.
Уилл. А ты, я вижу, подумала.
Эмили. Ну а как же, конечно, подумала. Поэтому и беспокоиться особо не о чем.
Из разговора, имевшего быть в июле 1901 года в столовой одного коттеджа в Кейп-Мэе, штат Нью-Джерси.
Грейс Колдуэлл. Доброе утро, дядя Кларенс.
Кларенс Брок. Доброе утро, Грейс. Смотрю, ты уже позавтракала.
