Элена Ферранте - Моя гениальная подруга
Мое самодовольство исчезло без следа, как и хорошее настроение. Я смотрелась в зеркало, но видела в нем совсем не то, что мне хотелось бы видеть. Белокурые волосы потемнели и стали каштановыми. Крупный нос казался приплюснутым. Тело продолжало расти вширь, но не в высоту. Даже кожа испортилась: на лбу, подбородке и шее то и дело возникали архипелаги красных припухлостей, постепенно приобретавших фиолетовый оттенок и наконец превращавшихся в жирные желтоватые точки. Я по своей воле начала помогать матери: готовила, наводила в доме чистоту, убирала разбросанные братьями вещи, возилась с младшей сестрой Элизой. В свободное время я забивалась в угол и читала взятые в библиотеке романы: Грацию Деледду, Пиранделло, Чехова, Гоголя, Толстого, Достоевского. Иногда мне очень хотелось пойти в мастерскую к Лиле, поговорить о любимых персонажах, обсудить цитаты, которые я выучила наизусть, но я отказывалась от этой затеи, подозревая, что она скажет какую-нибудь гадость или начнет рассказывать об их с Рино совместных планах, о ботинках, обувной фабрике и деньгах, вселяя в меня уверенность, что чтение романов бесполезно, моя жизнь — убога, а в будущем мне суждено стать толстой прыщавой продавщицей канцтоваров в магазине напротив церкви или служащей в муниципалитете окривевшей и хромой старой девой.
Однажды в воскресенье я наконец решила хоть что-то предпринять, к чему меня подтолкнуло пришедшее по почте приглашение: учитель Ферраро звал меня на утренник в библиотеку. Я постаралась привести себя в порядок, стать такой же хорошенькой, какой с детства привыкла себя считать и выглядеть какой все еще надеялась. Я потратила кучу времени, выдавливая прыщи, отчего лицо стало еще краснее, надела мамин серебряный браслет и распустила волосы. Результат меня разочаровал: я все равно казалась себе уродиной. До библиотеки я еле дотащилась: жара своей распухшей потной лапой цепко сжимала весь квартал с самого утра.
У главного входа толпились ученики младшей и средней школы с родителями, и я сразу догадалась, что в библиотеке необычный день. Я вошла. Стулья были расставлены рядами и почти все уже заняты, на стенах висели цветные гирлянды. Здесь были священник, Ферраро и даже директор начальной школы с учительницей Оливьеро. Как выяснилось, учитель задумал вручить самым верным и постоянным, согласно его записям, посетителям библиотеки по книге. Поскольку мероприятие уже началось и обычная выдача книг была приостановлена, я села в глубине зала. Я поискала взглядом Лилу, но увидела только Джильолу Спаньюоло: она сидела вместе с Джино и Альфонсо. Мне было неудобно, я ерзала на стуле. Вскоре рядом села Кармела Пелузо с братом Паскуале. «Привет». — «Привет». Я прикрыла волосами щеки в пятнах.
Началось награждение. Ферраро зачитал список: первая — Раффаэлла Черулло, второй — Фернандо Черулло, третья — Нунция Черулло, четвертый — Рино Черулло, пятая — Элена Греко, то есть я.
Мне стало смешно, Паскуале — тоже. Мы переглянулись и чуть не прыснули; Кармела недовольно прошептала: «Над чем это вы смеетесь?» Мы ничего ей не ответили, снова переглянулись и, прикрыв рот рукой, затряслись от беззвучного смеха. Так, улыбаясь — не только губами, но и глазами, — я отправилась получать награду. Перед этим учитель несколько раз спросил, есть ли в зале кто-нибудь из семьи Черулло, не получил ответа и вызвал меня, пятую по списку. Ферраро посоветовал мне взять «Трое в лодке» Джерома К. Джерома, сказав, что это отличная книга. Я поблагодарила его и тут же спросила:
— Можно я возьму и передам призы семье Черулло?
Учитель отдал мне книги для всех Черулло. Когда церемония награждения закончилась, Кармела, сгорая от зависти, бросилась догонять Джильолу, которая болтала с Альфредо и Джино и прямо-таки светилась от счастья, а Паскуале опять начал меня смешить: рассказывать на диалекте, как Рино испортил зрение за чтением книг, как сапожник Фернандо не спит по ночам, перелистывая страницы, а синьора Нунция читает стоя, прямо у плиты, когда готовит пасту с картофелем — в одной руке книга, в другой — половник. Паскуале учился с Рино в начальной школе, они даже сидели за одной партой. Теперь, хохоча так, что из глаз брызнули слезы, он признался мне, что они оба, просидев в школе не то шесть, не то семь лет (их не раз оставляли на второй год), даже на пару, подсказывая друг другу, вряд ли прочтут что-нибудь длиннее вывески — «Табак», «Колбасная лавка», «Почта. Телеграф». Потом он поинтересовался, какой приз достался его бывшему однокласснику.
— «Мертвый Брюгге».
— Про привидения?
— Не знаю.
— Можно я пойду с тобой? Отдадим ему книжку вместе. Или, хочешь, я ему сам передам?
Мы снова расхохотались.
— Можно.
— Ринуччо выиграл приз! Спятить можно! Но как же Лила успевает столько читать? Вот молодец!
Меня очень подбодрило внимание Паскуале, мне понравилось, как мы с ним смеялись. Я даже подумала, что, быть может, не такая уж я и страшная, как мне казалось.
В этот момент меня окликнула учительница Оливьеро.
Я подошла к ней. Она оглядела меня своим вечно оценивающим взглядом, словно прикидывала, заслуживаю ли я тех слов, которые должна была от нее услышать:
— Как ты выросла! Прямо красавица!
— Ничего подобного, синьора.
— Правда-правда, настоящая звезда, здоровая, пышная. И умная. Я слышала, ты окончила школу лучше всех.
— Да.
— И что теперь собираешься делать?
— Пойду работать.
Она помрачнела:
— Даже не думай об этом. Тебе нужно учиться дальше.
Я посмотрела на нее удивленно. Чему еще мне учиться? Я понятия не имела о системе образования и не представляла себе, что делают после окончания средней школы. Слова «лицей» и «университет» не имели для меня реального, конкретного содержания, как и многие слова из романов.
— Я не смогу. Родители не отпустят.
— Что ты получила по латыни?
— Девять.
— Точно?
— Да.
— Хорошо, я поговорю с твоими родителями.
Я собралась уходить. Надо сказать, она меня напугала. Если бы Оливьеро в самом деле пришла ко мне домой и начала убеждать отца и мать отправить меня учиться дальше, опять начались бы скандалы, а мне этого совсем не хотелось. Я предпочитала, чтобы все шло так, как идет: я помогала бы матери, работала в канцелярском магазине, смирилась с прыщами, с тем, что я некрасивая, была бы, по выражению Оливьеро, здоровой и пышной, работала и жила в нищете. Разве не так уже три года жила Лила, не считая ее сумасшедших фантазий?
— Большое спасибо, синьора, — сказала я. — До свидания.
Но Оливьеро не отпустила меня, взяв за руку.
