Сергей Юрьенен - Беглый раб. Сделай мне больно. Сын Империи
— Ты тоже из МГУ?
— Только первый курс. Потом вернулась в Будапешт.
Однокашники, они, соприкасаясь мокрыми локтями, вышли в раздевалку. Она открыла шкаф — наружу, разогнувшись на ремне, вывалилась бляха с пятиугольной звездой. Она спрятала душевые принадлежности, закрыла дверцу, замкнула и повернулась к нему своей глазастой грудью.
Он опустился на скамейку.
— А плавать не идешь?
— Уже.
По краям белой, а точнее, облипше-курчавой условности с завязками кожа была чисто выбрита. Она поставила рядом с ним свою длинную голень, и пристегнула ключ на красном ремешке. К щиколотке. Ногти на ноге покрыты были сиреневым лаком.
— После этой водки бассейн хорошо. Культуру воды предпочитаю.
— Эту культуру там слегка разбрызгали.
— Ну… Не в первый раз. Зато переводить не надо. Потому что после обеда — ох! Ваши боссы, как ковбои, рвутся в нашу прерию. Ну, в эту самую пушту. Кроме закатов, там, как в вашей песне: степь да степь кругом. Это, по-твоему, для русских интересно? По-моему, только есть предлог, чтобы напиться, как быкам. Фаустов, он… Кей-Джи-Би?
— Он «Интурист». И Хаустов.
— Нет! Ничего не говорю. Тем более что он ведет себя, как рыцарь. Только довольно бедный. И пахнет изо рта. А тот, без шеи — тот, по-моему, маньяк. Он что? Он гиперсексуал?
— Он босс.
— Это я поняла. Но я забыла, как тебя зовут? Ах, Александр… Чао, Александр!
— Одну минуту.
— Да?
— Твоя зажигалка. У меня она…
Улыбаясь и не понимая, Иби засовывала края волос под шапочку.
— Ну, — смутился он… — Коктейль «Молотов»?
— Прекрасно, — не изменились синие глаза. — Зажжешь мне сигарету, да? При случае.
Оставшись в одиночестве, он не сразу встал со скамьи, а только успокоившись. Ухмыляясь в зеркале любовнику-герою из мелодрамы немых времен, он зачесал назад и гладко волосы и с сумкой на плече поднялся в бар.
Игнорируя культуру воды, Комиссаров смотрел на свою бутылку «пепси-колы» — женственную и в выпуклых извивах. Зеркальные очки его взглянули озабоченно.
— Как?
— Нормально.
Комиссаров вынул сине-красную соломинку и поставил в неловкое положение:
— Глотни.
Отказываясь, Александр чувствовал, что рдеет. Он принес себе свою «пепси» и вынул из облатки индивидуальную соломинку.
— Скоро и до нас она дойдет, — обреченно сказал Комиссаров. — Леонид Ильич завод у них покупают. В порядке детанта. Под их влияние попал наш Генеральный секретарь. Жена у него, говорят… не слышал? Из кочевниц. Пауза. — Так что скоро будем водку «пепси-колой» запивать. И чего они в ней нашли? Изжога только от нее. «Байкал» наш лучше.
— Ну, не скажи. Аптечный вкус.
— Так в том и дело! «Пепси-кола» просто наркотик. Потому американы и не выдают секрет рецепта. Тогда как «Байкал» полезен. Особенно для нас, мужчин. В «Байкал» ведь эту добавляют — вытяжку. Из оленьих рогов.
— Панкреатин.
— Что я говорю? Не из рогов. Из надолбий молодых оленей.
— Из надлобий.
— Я и говорю — из них. Надолбий.
Двое русских за границей, они молчали. О чем им было говорить?
Комиссаров взглянул на часы.
— В этой душевой, там как? Оголяться, что ли, обязательно?
— Венгры предпочитают.
— С ними все ясно. Угро-финны. А наши как? Не следуют примеру?
— Воздерживаются.
— Окунуться, что ли, и мне? Как-никак минеральные воды. Тонизируют?
— Лучше «Байкала».
Они встали из-за столика и разошлись.
День был сырой и легкий. Словно с обложки переводного романа (а именно романа Эльзы Триоле «Незваные гости») толстые вязы вдоль шоссе зябко зеленели на ветру. Западные деревья. Он почувствовал себя заграницей на добросовестном асфальте, плоско залившем подступы к водолечебнице. «Икарусы» стояли с разжатыми дверьми. Он поднялся в ближайший. Выбрал он себе заднее сиденье. Высоко и уютно — как в самолетном кресле. Закурим белую американскую. А там и воспарим — над прожитой впустую жизнью.
Семнадцать ему было, «нигилисту» и «фрондеру» из одной случайной, но хорошей семьи, когда на Черном море, в Сочи, а именно в сквере Морского вокзала он увидал рекламную надпись: «ЖИЗНЬ ХОРОША ЕЩЕ И ТЕМ, ЧТО МОЖНО ПУТЕШЕСТВОВАТЬ».
Как вкопанный стоял он перед благоухающей клумбой, куда в свою очередь был вкопан раскрашенный фанерный щит с сентенцией, сразившей наповал своим сарказмом — быть может, и невольным, для рубрики «Нарочно не придумаешь» в сатирическом журнале, хотя и десять лет спустя воображение рисует светлый образ ироника с кистью, Сократа из Управления садов и парков, сквозь благодушную курортную цензуру наугад метнувшего свой бисер: «Жизнь хороша еще и тем…»
А оказалось — таки-да. Именно этим. Он вырвал это — возможность оторваться. И в отрыве было совсем неплохо. Ну, а там…
Там будь что будет.
В автобус поднялась распаренная Рублева.
— Уже?
— Чего одной-то…
— А критик наш?
— В гостинице осталась. Праздник у нее.
— Какой?
Женщина расхохоталась, он смутился. Она уселась сиденьем ниже: «Уф-ф».
— Я-то в Москве еще отпраздновала. Эх! самые что ни на есть денечки пропадают… — Аглая расщелкнула зеркальце, отвинтила колпачок с губной помады и с восхищением сказала: — А мадьярки эти: ну, бесстыжие! Обратил внимание на нашу переводчицу? Хотя, между нами говоря, особенно показывать там нечего.
— Ну почему? — оспорил Александр.
* * *На внутренних ветках Венгрии поезда оказались, как на детской железной дороге. Где-нибудь в парке культуры и отдыха.
Этот бежал к югославской границе.
Местные цыгане ехали стоя в тамбуре, белые люди из Москвы — в вагоне сидя. Подперевшись кулаком, он щурился на залитую солнцем низменность, иногда бросая взгляд на Иби — она читала, уронив очки на нос. Нога на ногу — в вытертых джинсах, белых носках и кедах. Забивший место рядом с ней интеллектуал по линии «Интуриста» тоже был с книжкой — повышал свой уровень. Пришел разносчик в белой куртке, и Александр купил бутылку «Orangina». Пузатая, французская бутылка запотела и пузырилась. За окном цвели и отбегали абрикосовые деревья — розовые и лиловые.
Подсел ударник.
— Что, лимонад купил?
— Оранжад.
— Красивый. Почему не пьешь?
— Поэтому.
— Так газ выходит?
— Пусть.
Даун выбил дробь по столику.
— Дашь глотнуть? — Ответа не дожидался, взял и обслюнявил. — А вкусный… Лучше апельсина. Попробуй!
— Пей-пей.
— Да не, я только вкус. Охота перепробовать побольше. Слышь. А «мигалок» я в Дебе так и не нашел. Может, в этом Кишкимете будут.
— Мы едем не в Кешкемет.
— А куда же?
— В Сегед.
— Ну, тогда буду в Сегеде искать. Слышь? Мне еще знаешь, чего нужно? «Шариков» с кадрами — перевернешь, и с них трусы слезают. Не видел, где продаются? Однография называется.
— Порнография.
— Не, не! Там кадра одна на «шарик». А парнография — где на пару это самое. Их у нас ребята навострились. С лимитчицами из деревни фотаются. Показать? — Он стал выворачивать из-за пазухи свой потайной карман.
Рядом остановился солист «Веселых ребят» и подмигнул Александру.
— Обратно с сексом к людям лезешь? А барабан свой бросил? Вот цыганы сейчас укатят, будешь на кастрюле тогда играть!
Дауна как ветром сдуло.
— Тоже мне лабух! — Солист присел напротив. — Лопух, а не лабух. — Я вам не помешаю? Все степь да степь… Страна не очень интересная.
— Мне нравится.
— Наверное, первая у вас?
Александр кивнул.
— Тогда понятно. Тогда это, как первая любовь.
— Любовь? Не знаю… Скорей, как первая измена.
— А разве вы женаты? Я-то, слава Богу, холостой. И для меня Италия была, как первая любовь.
— Вы были в Италии?
Солист печально улыбнулся.
— Самому не верится.
— А как вам удалось?
— По линии профсоюза. Купил путевку.
— И все?
— На производстве это проще. Предполагается, что гегемон заслуживает больше доверия. У меня там ставка только в самодеятельности, но льгота, как на весь рабочий класс. В январе неделю был в Финляндии. Знаете? Не показалась. Белое безмолвие. К тому же, сухой закон. Представляете? Зима, и не согреться!
— А Италия?
— Ну, что вы… Никакого сравнения. Там неожиданность на каждом повороте.
— То есть?
Солист посмотрел в окно и вспомнил.
— Едешь, например, по автостраде, вдруг дорога вбок. А на ней, прошу прощения, член. Огромный! Прямо на асфальте нарисован. В виде, значит, указателя.
— А куда?
— Так и осталось тайной. Нас мимо провезли… — Он помолчал. — Я вас не шокировал? На самом деле, мне не то хотелось выразить. Я все, наверное, опошлил. Но как расскажешь первую любовь? Италия! Там все не так. Там жизнь, вы понимаете, ключом…
