Татьяна Буденкова - Женская верность
На лице мальчишки, против его воли расплылась улыбка.
— Я ем немного. Чуть картохи отъем и вам оставлю.
Ни в этот вечер, ни через неделю Коленьку никто не искал. И Мария уже стала привыкать к своему жильцу, когда однажды ночью, вернувшись после второй смены, не застала мальчика дома. Всё было на месте. Только щи в кастрюле даже не тронуты. Проворочавшись до утра, Мария пошла к его родителям, решив, что ребенок заскучал и вернулся домой.
— А-а-а, соседка. Ну, проходь, проходь. Эй, жена, наливай стопарь. У нас гости.
— Да нет. Не пью я.
— Не пьют только телеграфные столбы. У них чашечки к верху дном повернуты. Давай, давай.
Неопрятная женщина, со свалявшимися волосами, в калошах, зачем-то вытерев о свой подол гранёный стакан, неуверенно раскачиваясь, плеснула в него мутную жидкость.
— Не ломайся. Давай. За знакомство.
— Вы лучше скажите, где ваш сын, Николай.
— А-а-а, поганец. Встретил его вчерась возле барака, говорю одна нога здесь, другая там, сбегай-ка родителю за самогоночкой. А он мне поперек всё, поперёк! Мал ещё, поганец, родителя учить. Приложил его чуток, для острастки, так с тех пор и не видал куда запропастился, — и он попытался встать на ноги, но покачнулся и свалился на пол.
— Чего ж вы тута рассиживаетесь? Матерь ты, али нет? Може какая беда с дитем приключилась, да и где он холодный, да голодный скитается?
Поняв, что одуревшие от постоянной пьянки, эти люди не собираются искать ребенка, да и не очень-то о нём помнят, Мария пошла прочь.
Домой идти не хотелось. Решила походить возле барака, у стаек, поспрашивать ребятишек, может кто видал Колю. Встречный ветер пронизывающими порывами бил в лицо. Искалеченная нога, уже через каких пятнадцать — двадцать минут поисков, заныла нестерпимой болью. Так ни с чем и вернулась домой. Кое — как дождавшись утра, пошла опять в знакомую квартиру. Там изменилось только одно: дверь была не заперта, а в тряпье на кровати у стены спал мужчина, с краю, пытаясь прикрыть грязным одеялом голый зад, скрючилась Колькина мать.
— А, черти окаянные! Чтоб вы провалились с глаз людских! — и Мария, прихрамывая, направилась в милицию.
— Ну да, знаем такого. Уже раз сбегал от родителей. Да от таких немудрено. Нашли на вокзале. Изворачивался как мог. Говорит на вокзале тепло и чисто, и тятька не колотит. Да подкармливают проезжающие. Там мол, перезимую. Ну, вернули его домой. А вы ему кто?
— Кто? Я-то кто? Кому? Коленьке щёль? — Мария заволновалась, подумают, что раз чужая тётка, то и искать не будут.
— Сродственница я ему.
— Ладно, идите домой. Как что-нибудь будет известно — сообщим.
Ещё через сутки участковый привел Николая к Марии.
— Вот, заявление от вас поступало. Принимайте, — и отведя Марию в сторону, тихонько добавил: "Нельзя его домой. Уж ежели и вам не нужен, то будем в детский дом определять".
— Я же написала, что сродственница ему. Только вот как с родителями быть? Живуть рядом. Спасу пацану не будет.
— Ну, как могу, остерегу. А так — что ж, самое лучшее — не попадается пусть своему батюшке. Парень башковитый, понимать должен.
— Спасибо, дяденька, да уж понимаю. Ещё как понимаю.
Год этот для Марии был и тяжелым и радостным одновременно.
Родители Николая также пили. Иногда пытаясь разжиться за счёт сына. В бой вступала совсем не робкая Мария, да и участковый слово своё держал. Не забывал наведываться в семью, предупреждая родителей Николая, чтоб людям жить не мешали, да руки не распускали.
А весной Павел сказал, что устал столовские щи хлебать, да встречаться как нашкодившим котятам, украдкой. Пора семью образовывать.
— Я супротив ничего не имею. Но только я уж теперь не одна.
— Да?!
— Ой, да не то, что ты удумал. Что поделаешь. Не дает бог. Но дите у меня появилось.
— Ты про Кольку?
— Про кого ж ещё?
— Пусть живет. Будет нам заместо сына. Вот только хотелось бы мне, чтоб и фамилию мою носил.
— Покель, я думаю, и мы с тобой на разных фамилиях поживем годок, другой. А там — уживемся, зарегистрируемся. А нет, так и суда нет.
— И буду я на птичьих правах. От людей позорно.
— А мы свадьбу справим. Как положено. Сродственников пригласим. Посидим. А что не расписались — неча говорить.
В этот вечер Мария долго не могла уснуть. Всё ворочалась. Никак не могла сказать Николаю эту новость. А говорить было надо. Потому как порешили, через пару недель, после получки, заготовив продукты, устроить свадьбу.
— Мам Маша, ты уж не ворочайся. Говори — вижу чтой-то стряслось. А уж не пойму худо нет ли?
— Да, вот как, ты не против, если дядя Паша будет жить с нами вместе?
— А я што? Я не хозяин. Воля ваша.
— Паша тебя заместо сына признаёт.
— Да есть у меня батя. Худой ли какой, а есть. Вы не волнуйтесь. Я домой вернусь.
— Очумел, щёль? — Мария помолчала.
— Ладно, раз на то пошло, буду век вековухой вековать.
В ночной темноте воцарилась тишина.
— Мам Маша? Мамань? Энто вы из-за меня в замуж не пойдёте?
— Из-за кого ж ещё? С меня тебя одного хватает. Вон в этом году надо в школу собирать. И так на год опоздал. Будешь в классе самый старый.
Прошло несколько дней. Мария к этому разговору не возвращалась. А сама и вправду не знала, как быть.
Как-то вечером, шуруя печку, Коля оглянулся на Марию, читавшую за столом псалтырь.
— Мам Маш, чего уж там. Я, хоть и маленький, а понимаю, молодая вы, а всех дел, что по вечерам божественные книжки читаете. Тоскливо вам. Вы обо мне подумали. И я должен об вас заботиться. Хучь и не хочу, что б с нами кто — никто жил, а только всё равно согласен — выходите замуж. Чего уж. Я про Павла твово у пачанов поспрашал. Говорят, не пьет и не злой.
Мария обняла мальчишку.
— Никогда в обиду не дам. Понял?
Время шло. Павел оказался работящим, спокойным и добрым человеком.
По выходным иногда ходили в кино. А по субботам в баню. Мария в женское отделение, а Павел c Николаем в мужское. После бани дома пили чай. Потом отдыхали.
Как-то вечером Коля забежал в комнату расстроенный.
— Чего стряслось? — Мария у плиты готовила ужин.
— Да, бати уж какие сутки дома нет. Мать тверёзвая, совсем тверёзвая. С похмелья сильно мучается. Смотреть жаль. Поправиться бы ей. Да я не об энтом. Где бате столь долго быть? Меня ж милиция нашла. Може и его найдуть? Али взрослых не ищут?
Хотела Мария сказать: "Да, провались он". Но вдруг язык сам к нёбу примерз. Такое неподдельное горе прозвучало в голосе Коленьки. Родная кровь. И сердце защемило тонкой, пронзительной болью. Будет ли когда о ней в плохую ли хорошую минуту так душой болеть?
— Завтра из утра, до работы пойдем с твоей матерью в милицию. Напишем заявление. Ты зря не переживай. Тебя, мальца, нашли, а его взрослого мужика и подавно найдут.
Но отца Николая так и не нашли. Ни живым, ни мертвым. А через несколько месяцев, в траншее, залитой дождевой водой, нашли Колину мать. Как шла с бутылкой самогона, так и угодила в эту канаву. Были ли какие ещё у него родственники, он не знал. Так и остался Николай жить с Марией и Павлом.
Глава 17
ЗОЛОТАЯ МОЯ, ЗОЛОТАЮШКА…
Своим чередом пришла осень. Листья на деревьях шелестели под вечерним ветерком тонким листовым золотом. И к окончанию второй смены уже совсем темнело. Поэтому встречали Надежду с работы по очереди: то Иван, то Илья.
— Никак кто-то крадётся за нами, — Иван пропустил Надежду вперед и огляделся кругом. Но ночная темень скрывала окружающую картину. И только желтый фонарь под железным колпаком, скрипя и покачиваясь на ветру, выхватывал небольшие куски.
— Мамочки, мне страшно.
— Тише. Иди впереди. А я у тебя за спиной. Да, ежели щё, не визжи, беги домой, за Илюшкой. Враз тягу давай. Ясно? Иди тихо, я послушаю, не крадётся ли кто следом.
В темноте послышался шорох шагов по осыпавшейся листве. Иван отскочил в сторону из освещенного круга, мгновенно став невидимым. Толкнул Надежду в спину: "Беги!" В следующее мгновение Надежда услышала звуки удара и падающего тела.
— А, чтоб тебя! Надька, слышь? Далеко щёль убежала?
— Не-е-е. Туточки я. У забора.
— Не беги. Подмогни мне. У, чертяка. Вот дурак. Энто ж Петька Попов. Вроде как и невелика птица, а тяжелый. В темноте-то я его не узнал, думал бандит какой. Ну и врезал промеж глаз. А он скопытился.
— Эй, — Иван потрепал Петра по лицу, — очухивайся давай. Сколь тут разлёживаться будешь? Из утра мне на работу. Слышь, паря?!
— Чего? Чего вы? — Петро осоловелым взглядом оглядел Ивана, увидел Надежду.
— Сдурел? Чего хлещешь кого ни попадя? — неуверенно поднялся, оглядел себя, стал отряхиваться.
— Извини, паря, не узнал, темень. Встренул сеструху с работы, а тут кто-то сзади крадётся. Ну, я и перестраховался, — Иван только теперь разглядел, что из-под вельветовой куртки у Петра выглядывал белоснежный воротничок рубашки. Брюки наглажены как на танцы.
