Александр Мильштейн - Пиноктико
— Ну вот, — удовлетворённо кивнул я и глотнул эспрессо, — а то всё показалось, всё померещилось… Мне вот только что отец родной показался — из-за туч, и состроил гримасу… Вот такую…
Я приставил большой палец к носу, покрутил в воздухе четырьмя остальными… Дженни потянулась ко мне своей лапкой…
— Не буду я ничего перечитывать, — проворчал я, — может быть, посмотрим лучше Фасбиндера, раз ты не видела… Фильм, кстати, называется «Отчаяние, или Путешествие в Свет»…
— О’кей, — сказала Дженни, — давай так и сделаем… Но книга ведь лучше…
— Дженни, с каких это пор ты говоришь пошлости? Фасбиндер сделал совершенно другое…
— Но книга всё равно лучше…
— Ты же не видела фильм!
— Я уверена… Ладно, хватит… Кстати, а ты видел фильм, документальный фильм о Набокове? Нет? Замечательный… Например… Оказавшись в Германии, Владимир Владимирович пробовал зарабатывать деньги любыми путями, говорит голос диктора, после чего следуют кадры с боксёрами на ринге, смешными такими, тук-тук, старая хроника… Диктор поясняет, что он зарабатывал, давая уроки.
— Чего?
— Да практически всего. Шахматы, языки, математика, бокс… Бокс выбрали как самое неожиданное, шахматы были бы банальностью, а про бокс я, скажем, не знала… Ещё, кажется, футбол…
— Да, в футбол он играл…
— Но не только этим, не только учителем или тренером…
— А что ещё он делал?
— Он пытался торговать…
— Вот в это я уже слабо верю. Вспоминая едкую страницу из «Дара», посвящённую торговцам…
— И тем не менее…
— И что же он продавал?
— Свою тень!
— Кому он её продал?
— Немецкому кинематографу!
— Да ты что?
— Да! Кому-то из тогдашних экспрессионистов!
— Дженни, ты шутишь…
— Какие шутки, там показывали кадры из этого фильма! Набоков играет там вампира, но видна только его тень — вампира, который спускается по лестнице, с такими длиннющими пальцами-когтями, ссутулившись, очень смешно, на самом деле… И это его единственная роль в кинематографе! Тень — он продал свою тень дьяволу, Йенс…
— Ну, в то время немецкий кинематограф уж точно не был дьяволом…
— Я имею в виду, что он это сделал, как Петер Шлемиль — из повести Шамиссо… И потом точно так же менял страны, коллекционировал… Только не растения, а бабочек.
— Какая разница… Всё равно засушенных…
— Ну да… A propos, твой сушёный Уртюп… Мне теперь кажется, что это он стоял за воротами — у Морица…
— Дженни, о чём ты?
— Вспомни, мы были у Морица в саду, праздновали его день рожденья. Мы выпили немеренное количество бутылок из его погребка, старик играл на губной гармошке, Флориан, Кристиан, да и другие наши други… Пытались плясать; Маркус, помню, упал в траву и покатился… В общем, было очень весело. День рожденья Морица, вспомнил?
— Ну это я вспомнил, конечно, все вечера у Морица незабвенны, к тому же старик в тот раз так зажарил уток, что, если бы я и захотел, не смог бы забыть… Но чтобы кто-то стоял за воротами — про это я ничего не помню.
— Наверное, ты был в доме в тот момент. Точно, Габи же увлекла всех вас в дом — играть в эту самую… «Древнюю баварскую игру», хи-хи… Ну теперь вспомнил?
— Габи была пьяна, и потом, никакая это не баварская игра, ты же знаешь, что Габи из Саксонии, и у неё немного странные представления об обычаях баваров…
— Например?
— Ну я не знаю… Скажем, она уверена, что баварские женщины до сих пор катают кнёдели у себя под мышками… Как кубинские женщины бёдрами — сигары…
— Но тем не менее, Габи позвала за собой мужчин — а там и была в тот день почти мужская компания — в дом, и вы там играли в эту игру…
— Дженни, неужели ты в это веришь?
— Конечно! Вы теребили свои… окончания!
— Ты что, была там? Если мы что-то и теребили, то, скорее всего, приставки и суффиксы…
— Нет, нет, Endungen, die Endungen… Глядя на голенькую Габи, я не знаю, правда, на что там можно было смотреть… Но тем не менее! И выиграл тот, кто первый кончил…
— Ах вот зачем тебе понадобился этот эвфемизм…
— Ну да, чтобы не путать с тем, кто как раз в тот момент gekommen ist[43]… А то бы получилось, что он у вас у всех и выиграл! Йенс, ты, кстати, мне так и не признался — кто на самом деле был победитель? Уж не ты ли?
— Дженни, я сто раз тебе говорил, что ни во что мы такое не играли.
— Ты был пьян и не помнишь!
— Я всё всегда помню!
— Ну да, ну да…
— Кто был пьян, так это Габи — в стельку… Ну, и она там принялась рассказывать, как она в эту игру — не помню, как она её назвала — слово вылетело из головы — играла с мальчиками, в пубертате, а мы катались по доскам от смеха… Габи умеет рассказывать такие истории, в деталях — особенно когда выпьет…
— Ладно, так или иначе… Уртюп мог постучать в ворота, как раз когда все мальчики были в доме — кроме Морица… Кстати, тогда вы сказали, что рассматривали в мастерской новые изваяния — и были в шоке от их силы… Теперь же ты говоришь, что вы катались по полу от смеха… Ладно, я не ревную тебя к Габи, правда. Тем более при таком раскладе… — Дженни хихикнула. — Я вот что хотела сказать: Мориц открыл ворота и, увидев стоявшего там… Назовём непрошенного гостя на самом деле Уртюпом, просто потому что очень даже может быть… что это он и был… Так вот, Мориц, увидев его, остолбенел, как будто перед ним стоял призрак… И какое-то время молча смотрел за ворота… Так что оставленные вами в саду две женщины просто не могли не подойти — из любопытства — и стать рядом с Морицем… Да, знаешь, по-моему, это он и был — там, за воротами, тот самый бомж, который только что стрелял у меня сигарету…
Дженни замолчала, а я сказал:
— Дженни, я не хочу… Как бы это сказать… диссоциации Уртюпа… Не надо путать, я хочу сказать… Это был вовсе даже не Уртюп, а столетний Йорг Волькенкраут, скульптор, друг Морица…
— Ты же сказал, что не видел сцену у ворот — был в доме…
— Во-первых, это ты сказала, что я был в доме… Во-вторых, я и не говорю, что я что-то видел, просто Йорг пришёл гораздо позже, вспомни… Так что за воротами это он и был, я уверен… Йорг очень странно выглядит, вспомни, он тогда произвёл на тебя сильное впечатление…
— Ну не надо преувеличивать…
— В том смысле, что он взял тебя за локоть и стал так быстро бормотать, что-то шамкать, нечленораздельное, как старая ведьма или ведун… Старику девяносто пять, как-никак… Ты убежала от него, схватила меня за руку, прижалась… А Мориц поднял бокал и вдруг совершенно членораздельно… произнёс тост…
— Я помню, помню… Он предложил выпить за то, чтобы на свете не было США.
— Ну да. «Я, — сказал он, — до этого не доживу… Но вы доживёте обязательно, иначе и быть не может… Вы застанете мир, в котором не будет Америки…. Это будет новый, прекрасный мир…» — и дрожащей костлявой своей рукой поднял бокал с красным вином… Тут ещё необходимо вспомнить два момента. Во-первых, день рожденья у Морица 8 мая.
— Это я помню.
— И во-вторых, Йорг Волькенкраут, помимо своих художеств, известен тем, что в 1945 году он подбил первый американский танк на подступах к Мюнхену… Янки потом посадили его на два года в кутузку…
— А теперь можно, я скажу? — подняла руку Дженни. — Можно, да? Так вот, запомни, Йенс, за воротами стоял никакой не краут[44]… И даже не Волькенкраут — я прекрасно помню момент, когда Йорг пришёл… Хочешь, докажу?
— Докажи.
— Пожалуйста: Йорг подарил Морицу небольшую скульптуру… Как бы в форме рыбьего скелета — которую Мориц сразу подхватил и унёс в дом… Потому что не хотел, чтобы все видели, что его друг делает такие слабые вещи, хотя бы и в сто без пяти лет…
Я повернул голову направо и посмотрел на плотную стеночку чёрных волос, из которых торчал белый кончик носа… Я дотронулся до него пальцем — до этого кончика… Дженни фыркнула и сказала:
— А сейчас ты будешь смеяться. Потому что я вспомнила, что Мориц сказал про Уртюпа. Ты сейчас упадёшь с кресла… И будешь кататься… Только не забудь, пожалуйста, что ты не один — я не хочу падать меж двух разъехавшихся кресел…
— Дженни, короче!
— Когда Уртюп ушёл — а он ушёл сразу после немой сцены, длившейся не больше минуты… «Кто это был?» — спросила подруга Морица… Я забыла, как её зовут…
— У него не одна подруга.
— О, вот бери с него пример!
— Но в тот вечер была Сибилла.
— Да, Сибилла, она спросила: кто это был? Я думаю, это был риторический вопрос… А может, и нет, почём я знаю, если ты говоришь, что у него много подруг…
— Дженни, что сказал Мориц?
— Мориц сказал: «Это же был король Мюнхена».
— Ну да? — я не рассмеялся, но на самом деле немного удивился…
— Я думала, что он просто шутит, но Мориц тогда начал нам рассказывать, что в Мюнхене есть «тайный король»… Ну как в Аугсбурге.
